Таёжный Тупик
<< Заключение >>
Василий Песков

      Вот такая история... Почти «ископаемый» случай в человеческом бытии. Можно предположить: таких тупиков фанатичная вера в силы, лежащие за чертой жизни, и бегство от самой жизни рождали в прошлом немало. За триста лет от Никона и Петра тайга поглотила множество всяких скитов, хижин, могильных крестов. Но одно дело – давнее прошлое, другое – как эхо прошлого, как находка живого мамонта, этот таежный случай.
      Сложное чувство испытал я, встретившись с Лыковыми. Очень занимала возможность крошечной группы людей выжить в добровольно избранных ею условиях без соседства себе подобных, без радости улыбнуться кому-то, без возможности попросить помощи, подать, наконец, кому-то предсмертный крик. Один на один с не бедной, но беспощадной Природой. Не с той «природой», куда мы ходим и ездим подышать воздухом, полюбоваться закатом, послушать птиц и вернуться потом в жилище с теплой водою, со светом, с магазином в пяти шагах. Тут вызов был брошен силам, с которыми люди имели дело в далекопещерные времена.
      Разница между теми давними нашими предками и этими добровольными Робинзонами, конечно была. Лыковы принесли от людей «багаж» навыков и умения взять у природы хотя бы насущное. Но багаж этот был очень тощим. Многое надо было самим открывать, изобретать, приспосабливаться. В чистом виде – борьба за существование! Борьба драматическая, как полет во Вселенную без возвращенья на Землю. Лыковы в этой борьбе, надо признать, одержали победу.
      Но каков смысл победы, одержанной стариком, Лыковым, пережившим свое потомство? Эта победа бессмысленна. «Жили, страдали...» Не в радости жизни, не в продолжении себя в делах и в потомстве виделся смысл, а лишь в страданьях, чтобы заслужить «блаженство на небе» или хотя бы снисхождение бога.
      Бурильщик в поселке геологов, когда это все мы вечером обсуждали, сказал: «Если бы богом был я, то, вопрошая о том, кто и как тут жил на земле, я бы, выслушав Лыковых, усмехнулся: грех, великий грех – так неразумно, так жалко распорядиться жизнью!»
      Бывают в человеческой жизни ошибки – оступился в отношениях с близкими, здоровье неосмотрительно потерял, обидел кого-то, стезю в житейских делах неверную выбрал, потратил силы на что-то бесплодное, да мало ли в жизни ошибок, подчас драматических. Но целую жизнь превратить в сплошную ошибку – это трагедия! Я не решился задать Карпу Осиповичу вопрос: не жалеет ли он обо всем, что сделано его волей? Вопрос суровый, и он, возможно, сам по себе встает ночами в седой голове старика, ибо нельзя не видеть, сколь печален конец таежного жития.
      Всех Лыковых жалко. Старика жалко – впустую потратил крепость своего духа, житейский опыт, сильную волю. Акулину Карповну жалко – она как заблудшая нитка в хождениях за иголкой. Старший сын умер озлобленным против отца, фанатически убежденным, что жить было надо еще суровей, чем жили. Наталья... Гляжу на снимок: рассматривает подаренный ей платочек – минута маленькой радости. Что было отрадного в ее жизни? Пряла, варила, утешала, а умерла с мукой: а как же Агафья? Дмитрий... Он, кажется, прозревал, и можно только догадываться, какие бури сомнений и трудных вопросов рождались в его душе. И Агафья сейчас... Вспоминаю ее в первый день встречи после тушенья пожара. Вся черная, валится от усталости. И передышки не видно. Сейчас, представляю, роет картошку, а там зима с полутораметровым снегом возле избенки. И завтрашний день? Отец пока еще крепок, но 84 – это 84, Что будет с. ней? С геологами мы говорили об этом. «Придумаем что-нибудь, – сказал Ерофей,– не бросим одну».
      Мир человеческих ценностей... В нем много крайностей и условностей. Один строит разве что только не замок с гаражом, с заборами, с дорогой мебелью и вздыхает, несчастный: у соседа еще богаче. Другой счастлив тем, что есть у него в рюкзаке. Один даже к соседу за два квартала едет в автомобиле и в лесу сидит на раскладном стуле, другой пешком готов до полюса топать. Один не расстается с приемником, телевизором, другому ухо радует стрекотанье сороки и гвалт воробьев. Один жаждет побыть в одиночестве, другому подай компанию... Можно и Лыковых в какую-либо самую крайнюю крайность зачислить и попытаться их как-то понять. Однако есть вещи, без каких человека представить трудно: тепло, свет, чистая рубашка, чистая постель, возможность улыбнуться кому-то, отправиться хотя бы в соседнюю деревню – узнать, как другие живут. Всего этого Лыковы были лишены.
      Пятачок жизни (15×15 километров) с небом над головой был ими исхожен очень усердно. И что-то в этом крошечном мире они, разумеется, открывали. Но была еще большая Земля, постепенное открыванье которой по книгам, по картам, а потом в маленьких и больших странствиях – величайшее наслажденье и радость для человека. Этой радости Лыковы были лишены совершенно. Они не знали, что Земля – это шар, не знали, что есть на ней. Антарктида, Камчатка, течение Гольфстрим, вулканы, пустыни, что большая часть Земли – океан, что люди опускались на самое дно океана и по полгода летали в небе.
      Не знали Лыковы, что, кроме Никона и Петра I, жили на земле великие люди: Галилей, Колумб, Магеллан, Леонардо да Винчи, Ленин, Толстой, Циолковский... Конечно, человек может быть счастлив и не зная всего, что было на земле до него, но познание мира– одна из самых значительных радостей жизни.
      И есть в этом росте познанья особая грань, когда после всего, что дорого с детства, человек расширяет границы любви. Родными ему становятся большие пространства, он чувствует себя хозяином этих пространств, ощущает себя частицей большой человеческой общности на Земле. Это великое чувство, чувство Родины, у Лыковых было с крупинку.
      Убито было в этой убогой жизни и чувство красоты, природой данное человеку. Ни цветочка у хижины, никакого украшения, в ней. Никакой попытки украсить, одежду, вещи. Не знали Лыковы песен. Первобытные люди в этом были богаче. Их завитушки на дошедших до нас горшках, их рисунки на стенах пещер – отражение радости бытия.
      Научились писать... Но спроса на это умение не было. Лишь иногда оставляли друг другу записки на бересте: «Ушел на охоту», «Глядите нас на черничнике».
      И еще одна ипостась в этой редкой истории. Каждый человек в жизни имеет право быть хозяином своей судьбы. Лыковы Акулина и Карп свою судьбу выбирали сами. А дети? Дети Лыковых стали пленниками обстоятельств. Они были в жизненной западне. Перед любым человеком «в миру» открыто; несчетное число троп и дорожек, множество разных возможностей – пробуй и выбирай. Тут же выбора не было.
      И заглянем, наконец, в сердцевину трагедии: нарушен был ход самого естества жизни. Младшие Лыковы не имели драгоценной для человека возможности общенья с себе подобными, не знали любви, не могли продолжить свой род.
      Виною всему – фанатичная, темная вера в силу, лежащую за пределами бытия, с названием бог. Религия, несомненно, была опорой в этой страдальческой жизни. Но и причиной страшного тупика была тоже она.
      Религиозность в этих особых «бегунских» условиях издавна обрастала множеством разных «табу» и обрядов, продиктованных жизнью.
      Мыло, спички «греховны» издавна потому, что где же их взять «бегуну». А вот картошка, некогда очень греховная («многоплодное, блудное, растение»), стала основной пищей – куда ж без нее? Вся «мирская» еда «греховна» потому, что, отведав ее, разве станешь есть свой землистый «лыковский хлеб». И это «табу» обозначено чётко и строго – грех! За все общение с геологами Лыковы не. попробовали ни хлеба (у геологов он отменный – Москва позавидовать может!), ни сахара, ни молока, ни чая, ничего – грех!
      Кое-что в разряд «греховного» Лыковы занесли уже тут, на горе. Баня – пример характерный: Карп Осипович в молодости парился с веничком. В таежном житье баня могла бы стать главной радостью бытия, могла «диктовать» чистоту и опрятность во многом другом, служить лечебницей. Но Лыковы опустились, и баня сделалась учрежденьем греховным...
      Любопытство и сострадание вызывает эта вдруг неожиданно, сразу поредевшая группка людей. Три смерти почти друг за другом! Как можно их объяснить? Может, какой-то привычный и безопасный «для мира» вирус, занесённый сюда, оказался для Лыковых роковым? Я это выяснял специально. И, думаю, вирусы ни при чем.
      Ныне модное слово стресс Лыковым незнакомо. Но именно эта встряска коснулась их всех. Появленье людей, общение с ними, мгновенное расширение мира от пятачка до гигантских размеров было для младших Лыковых подлинным потрясением. Добавим сюда мучительные вопросы: «А правильно ль жили? Вон как у них – тепло, светло, весело. А у нас?» И в это же время – Савин, с его окриками, да и внутренний голос – «нельзя, греховно!» Эго был стресс такой силы, какой, возможно, не пережили люди даже при высадке на Луну. Им-то и были ослаблены силы уже постаревших людей. (Савину было 56, Наталье – 46, Дмитрию – 40).
      Дмитрий до этого не простужался, ходил, случалось, босой по снегу, в ледяной воде ловил рыбу. Но всему ведь бывает предел. И тут ослабленный организм с воспалением легких справиться не сумел. Пенициллин бы, возможно, помог. Но я уже говорил, как отнеслись к предложенью о помощи Лыковы: «Сколько бог дал, столько и проживёт».
      А дальше пошло, как в известном правиле домино: одна костяшка упала – валится; друг за другом весь ряд. Савин и Наталья давно страдали болезнью кишок. Смерть Дмитрия резко болезнь обострила. Наталья прямо сказала: «Умру от горя»...
      И осталось Лыковых двое.

      Время поставить точку. Вчера вечером я внимательно оглядел памятные вещички, привезенные из тайги. Краюшка черного страшноватого «хлеба», еловый посошок, даренный стариком Карпом мне на дорогу, туесок, с которым Дмитрий ходил на рыбалку.
      Перебрал снимки, сделанные на Абакане. Дорогие лица друзей-геологов! Вспоминаю их с благодарностью. И не потому только, что во многом помогли журналисту. Волею случая Волковское железорудное месторождение оказалось вблизи житейского тайника Лыковых. Аскетизм, фанатичная исступленная вера в потусторонние силы вошла в соприкосновение с нормальной человеческой жизнью. Люди, которые жили исключительно верою в бога, повстречались с людьми, у которых само слово «бог» способно вызвать улыбку. И у этой второй стороны вполне хватило мудрости, доброты, чуткости постигнуть бездну трагизма одинокой таежной семьи. Никто не соблазнился Лыковых перевоспитывать, никто над ними не посмеялся, не упрекнул, не взялся переселять их в «нормальную жизнь». Им помогли всем, чем только было возможно: материальными средствами, советом, участием в их делах. И сделано все ненавязчиво, с полным уважением человеческого достоинства, с чувством такта и меры.
      Я далек от мысли, что как-то иначе отнеслись бы к людям такой судьбы в любом ином месте, – сострадание свойственно человеку как таковому. И все же в истории этой особо надо отметить то, что мы называем обычно советским характером. Не берусь утверждать, что в Минусинском геологическом управлении работают не люди, а ангелы во плоти. Человеческий мир сложен, в нем много хорошего и дурного. Но в случае с Лыковыми мы видим проявление того, чем советские люди всегда гордились: доброту, сердечность, способность протянуть руну терпящему бедствие. «Без вас не можем теперь»,– сказал отшельник Карп Лыков бурильщику Ерофею Седову. В этом особом случае это исключительно высокая благодарность
      ...Размышляя сегодня, какое подходящее слово найти в окончание этой маленькой повести, я увидел: к двери идет почтальон. Мне письмо. От кого же? Оттуда, от Ерофея!
      Пишет Ерофей, что все в порядке у них в Абазе и в дальнем таежном поселке. Буренье идет своим чередом. Крючки, посланные из Москвы на всю братию рыболовов, получены. Лес в пойме у Абакана стоит уже золотой. Все живы, здоровы, шлют привет, вспоминают. Главные новости две: «поставили телевизор в поселке, и приходили в гости дед Карп и Агафья».
      Телевизор, как написал Ерофей, «сигнал хватает прямо со спутника связи, видимость – во!» Но поставили эту новинку уже после прихода Агафьи и деда. То-то они бы поохали: это цё же измыслили! Жили они в поселке три дня. Попросили помочь – вырыть картошку. «Поможем! И со стройкой поможем. Мы их тут называем “подшефные”. Едак!» – ввернул Ерофей под конец лыковское словцо.
      Хорошая весть. Она вдохновила меня сочинить Лыковым письмецо. Исписал две страницы усердно печатными буквами, вспоминая реченье какого-то древнего Пимена: «Мнится, писание легкое дело, пишут два перста, а болит все тело». Попросил в письме Агафью и меня порадовать таким же писаньем. Положил в конверт письмецо и в пору смеяться: адрес – «на деревню дедушке» в этом случае слишком точен. Дедушка есть, а деревня? Послал Ерофею с просьбой о передаче по назначению.
      Представляю, как долго будет идти письмо. Самолетом – до Абакана, потом почта его отвезет в Абазу. Там Ерофей положит письмо в боковой карман теперь уже зимней спецовки, и «антоном», меняющим вахту буровых мастеров, улетит к далекой таежной точке на Абакане.
      Не тотчас к Лыковым Ерофей соберется – дела, и не рядом живут. Пойдет, наконец, не один, «со товарищи» уже по снегу и когда Абакан можно будет по льду перейти.
      Представляю путь в гору. Альпинистом тут быть не надо. но все же нелегкое дело – занесенной тропою...
      Зимой избушка особенно одинока. Дымок струится из трубы в стенке. Постучат гости в дверь: живы?! Карп Осипович, лежавший на печке в валенках, вскочит немедленно: «Ерофей!» Агафья заквохчет, запоет своим голоском: «А мы жде-ем, жде-ем!» Ну, то да се. Орехи обязательно – в угощенье пришедшим. И тут Ерофей говорит: «А вам письмо из Москвы!» «Цё, цё? – скажет дед. – Ну-ка, Агафья, лучину!» Нет, в честь гостей будет зажжена свечка. Агафья станет водить по строчкам испачканным в саже пальцем – читать мой листок таким же голосом, каким читает она «Отче наш».
      Ерофей скажет, что надо бы человеку ответить на письмецо. Дед, подумав, может, с ним согласится: «Едак-едак, надо бы отписать». А уж если будет сказано так, то Агафья возьмется за «карандаш с трубочкой». И следует ждать мне письмо с печатными старославянскими буквами. (Вот они у меня в одном из блокнотов!) Как будто из XVII века письмо...
      Вот такая история... Мы, возможно, вернемся к ней в новом году. Во всяком случае писем с реки Абакан я буду ждать с нетерпением.
      22 Октября 1982 г.

>>