Таёжный Тупик
<< На Еринате – волки! >>
Игорь Назаров

      После публикации в «Медицинской газете» статьи «На Еринат к Агафье Лыковой» ко мне стало приходить много писем-откликов. Пишут люди разного возраста, профессий, верования и пола (в три раза чаще мужчины). Но все эти письма объединяет одно – милосердие и стремление помочь Агаше в ее трудной судьбе. Многие предлагают конкретную материальную помощь, другие согласны переехать и поселиться у Агафьи, разделить с ней все тяготы отшельничества в тайге. Пишут как отдельные люди, так и целые семьи. Вот, например, что пишет семья Ярошевой: «Читали Вашу статью в медицинской газете про Агафью Лыкову, которая живет одна. Мы так же живем одни. Мама, ей 37 лет, брат 14 лет и я Игорь, 13 лет. Мы с большим желанием переселились бы к Агафье Лыковой. Трудностей мы не боимся, так как мы все делаем сами. Живем мы на Украине Виницкой обл. г. Гайсин. Будем надеяться, что нам не откажут. Ждем ответа. До свидания. Мама, Сережа и я. 27.01.89.
      Письмо Дроновой Аллы Борисовны из Кемеровской области г. Тайга кратко: «В случае необходимости я согласна поехать жить на Еринат с Агафьей. Мой возраст 51 год, по специальности фельдшер». А врач-невропатолог Носков Борис Владимирович из г. Якутска пишет: «...согласен с Вами по поводу того, что Агафье действительно нужна помощь. В частности Вы пишете, что ей необходима сеть для ловли рыбы. Сам я являюсь заядлым рыболовом-любителем. Но не знаю, реально ли это, но я мог бы отправить посылкой на Ваше имя одну или несколько сетей любого размера ячейки для Агафьи Лыковой. Извините меня за беспокойство, просто очень хочется помочь человеку, который остался совсем один».
      «...я давно мечтаю попасть на житье в «Таежный тупик», к этой одинокой таежнице Агафье Лыковой, я тоже староверка верующая... и очень была рада, чтоб мне представилась такая возможность дожить до конца своих дней с таким человеком, как Агафья Лыкова, и очень буду рада, если Вы мне поможете переселиться к этой одинокой таежнице. Особых трудностей я не боюсь. Я такую жизнь знаю, я уверена в этом, что мы с Агафьей Карповной быстро поймем друг друга. Я родилась в 1939 году в Литовской деревне, родители умерли, детей не имею. С уважением к Вам Анастасия Виифаньтевна Девятникова».
      Шведов Иван Владимирович из Лосиноборска Енисейского района пишет: «Я родился в Восточных Саянах, и вырос там, в 1932 году, 56 лет назад на горной речке Агул, приток Кана. Вырос в горах, знаю весь труд крестьянский. А жаль мне даже очень Агафью, как это женщина будет одна жить, да и бесконечное одиночество это само казнь. Так будьте ж добры, помогите мне пройти весь процесс обследования и переправиться к Агафье... Я был там где-то в начале января только в Абазе и Таштыпе, дальше Бюрократический Заслон, и я не смог увидеть Агафью. А ездил я, чтобы узнать, согласна ли она, чтобы я поселился у нее навсегда. Я писал в Крайком и «Красноярский рабочий». Газета не ответила, а Крайсполком дал через Енисейский исполком такой ответ: «Нужно официальное разрешение Агафьи», и я 600 руб. израсходовал, но не попал к ней и теперь думал летом нанять лодку и добраться. Или обратиться в ООН через «Труд»? Я верю, что мне поможете и у Агафьи будет помощник и этим она избавится от одиночества».
      Парижев Ю. Н. из г. Антрацита Ворошиловоградской области сообщает: «У меня к вам важное дело. Я хочу поселиться на жительство у Агафьи Карповны. Мне 51 год, ушел на пенсию, работал на шахтах Донбасса, одинок, ничем серьезно не болел, рост 166, вес 65 кг. Готов поселиться и оберегать Агафью Карповну, она меня спасет в трудную минуту, я для облегчения ее жизни все сделаю и не обижу – клянусь! Я чистокровный ленинградец, был вывезен в блокаду в 41 году, нету родства, кроме сына взрослого. Весь мой род был уничтожен Сталиным. У нас в роду были революционеры, их называли сподвижниками и соратниками, они делали революцию. До свидания, надеюсь, свидимся».
      «Повод к письму: Агаша Лыкова. Решение мое однозначно, выехать на проживание в тайгу. Я полностью поддерживаюсь вашего мнения и считаю, что Лыкова не должна жить в тайге одна. ... Что касается всех трудностей, то должен отметить, что проживание в тайге для меня не испытание и не вред, поскольку родился и вырос в таежной деревушке. Семьи у меня нет, сейчас мне 37 лет. Труд уважаю, а в тайге можно трудиться не только ради своего существования, но и для общей пользы, ... очень люблю животных. Вы утверждаете, что подселять нужно именно единоверца. Я русский, правда, в бога не верю, поскольку человек не религиозный, но согласитесь, что и всеми уважаемые попы тоже не веруют в бога. Уважать же нашу религию нужно, и общий найти язык с человеком религиозным всегда можно... г. Улан-Уде. Сизых Иннокентий В. 10.11.89 г.
      В письме Михаила Ивановича Привалихина из Бурятской АССР говорится: «Я бы дал свое согласие переселиться на Еринат. В настоящее время я живу на Байкале тоже в горах (прилагается фотография местности и автора письма – И.П.Н.). Мое пребывание в лесах уже 25 год... Занимаюсь охотой, рыбалкой, в свободное время вяжу сети. Если для Вас, тов. Профессор, моя кандидатура подходит, то прошу Вас дать мне подробный ответ. Ваш ответ будет моим вызовом. 12.11.89 г.»
      Подобные письма пришли от Сергея Ильича Пимецина из Иркутской области, Аркадия Григорьевича Борзова из г. Краснодара, Сафарова Акиф Тарлан Оглы из г. Астара Азербайджанской ССР. Последний пишет: «Ни один здравомыслящий человек не пожертвует оставшуюся жизнь ради Ваших «научных» результатов ради спасения Агафьи. Таких отшельников не найдется (из предшествующего ясно, что Акиф Тарлан Оглы глубоко ошибается – И.П.Н.), кроме... меня! Я согласен переселиться к Агафье, стать верным, надежным помощником и супругом, если пожелает она сама. После Вашей статьи понял, что я не один, что есть еще Агаша, ради такой дружбы, в качестве альтруиста (основная моя черта), согласен у неё жить. Мне 37 лет, сверхмирный, суперсправедливый, не курю, категорически не пью, потенциальный долгожитель, холостяк (разведенный), по натуре юморист. По национальности тальш, а по паспорту – азербайджанец, владею тальшским, азербайджанским, турецким, русским языками. Английским, латышским при помощи словаря... По профессии фельдшер, работаю рентген лаборантом...»
      Читая эти и другие письма, невольно проникаешься уважением к этим людям, готовым пожертвовать всеми преимуществами современной цивилизованной жизни ради оказания помощи, нуждающемуся в них человеку. Нет, не перевелись в нашем народе доброта и милосердие! Правда, не все, изъявившие желание переехать на житье в тайгу, реально представляют себе все трудности существования в таких тяжелых условиях и, конечно, многие их просто не выдержат. Но главное, что жив в душе народа добрый отклик на чужие трудности и горе.
      Почти одновременно с откликами на заметку в «Медицинской газете» пришло письмо от самой Агафьи, написанное, как всегда, старославянским шрифтом: «Господи Иисусе Христе сыне божий помилуй нас. С низким поклоном Агафиа к Игорю Павловичу Назарову и супруге твоей Тамаре и детям вашим Светлане, Валерии. Кланяюсь вам по нискому поклону и желаю вам от господа Бога добраго здоровия душевного спасения в жизни всакого благополучия. Сообщаю о своей жизни: пока слава Богу живу благополучно, здоровьем не очень, такой болезни пока Господь хранит, но адышка и руки стали терпнуть. Доходива, что ни спать, ни делать молитса только что толком поклоны не могла. Парафином прогревать одна не смогла, балзамам натирава. Пока маленько полекче стало. Игорь Павлович не сможете ли лекарства найти. В гости милости просим приезжайте. Нонче я картошки накопава триста с тридцать ведер, овощи тритцать ведер. Кур привезли, курятник постройва, но после вас печь переделава, веников сколь могла заготавливава. Всякого вам благополучия».
      Сообщение Агафьи об одышке и о том, что «терпнут руки» и она не может толком делать поклоны при молитве (болит спина), встревожило. Кроме того, доходили неясные слухи, что Агаша уже дважды приходила в поселок геологов. Но зачем? Что с ней стряслось? Или невмоготу одной и скучает по людям? А ведь она уже сама для себя сделала однозначный вывод, что контакты с геологами вызывают у нее болезни, и в прошлый раз говорила мне, что без особой необходимости в поселок на Каире выходить не будет. Да и почему она в письме об этом ничего не пишет? Правда, не ясно было, когда письмо писалось – даты на нем не было, а доставляться оно могло очень долго каким-либо случайным попутчиком.
      Связаться с Пролецким по телефону для уточнения сведений не удалось – линия повреждена. Тем не менее, нужно было собирать лекарства и готовиться в дорогу. В это же время, 5-го марта из Москвы прилетел писатель Лев Степанович Черепанов, с которым мы уже не раз бывали у Лыковых. Попытки прояснить ситуацию о Лыковой в Краевом управлении геологии ничего реального не дали. Появилась какая-то сомнительная информация, что Агаша вышла замуж за бывалого геолога, чувствует себя хорошо и никого видеть не хочет. Но сколько за прошедшие годы мы уже слышали разных небылиц о Лыковых? Тем более что сведения о хорошем самочувствии никак не вязались с сообщением, содержащимся в ее письме. Решаем с Львом Степановичем, что нужно ехать на Еринат и выяснять все на месте.
      Быстрые сборы. Главное, нужно прихватить все необходимое: медикаменты, шприцы, одноразовые системы для переливания плазмозаменителей и глюкозы на случай, если Агафья больна и нужно будет оказать необходимую помощь.
      6 марта 1989 года. Вечером поезд уже уносит нас в Абакан. Утром 7-го марта мы в столице Хакасии. По телефону связываемся с главным врачом отделенческой больницы станции Абакан Владимиром Анатольевичем Голдобиным, просим его помощи в быстрейшей доставке в Таштып – может, еще сегодня мы сумеем оттуда улететь на Еринат или к геологам на Каир. Пока готовится санитарный «Москвич», мы осматриваем новые палаты реанимации и интенсивной терапии, операционные, которые, здешние врачи-анестезиологи и Владимир Анатольевич оборудовали всей необходимой контрольной, дыхательной и наркозной аппаратурой. Впечатление от осмотра очень хорошее – такие палаты не часто встретишь даже в крупных больницах больших городов. Вот только дела с экспресс лабораторией пока обстоят еще не лучшим образом, хотя необходимая аппаратура уже приобретена и скоро вступит в строй.
      Вскоре водитель «Москвича» Олег уже мчит нас по асфальтированной трассе в Таштып. Через два часа 160 километров преодолены и мы на Таштыпском аэродроме. Самолетов и вертолетов нет, но ожидается, что еще один АН-2 сегодня прилетит и вновь пойдет на Волковский участок на Каире. Вертолетов сегодня и в ближайшие 7-10 дней не будет. Геологи сворачивают работы и надобности в вертолетных перевозках у них сейчас нет. Значит, нужно лететь самолетом на Волковский участок на Каире, а там уже идти на Еринат пешком.
      На аэродроме у рабочих геологической партии что-либо реальное об Агафье выяснить не удается, точно никто ничего не знает. Едем в райком партии. Второй секретарь Валентин Витальевич Лукьянов принимает приветливо, но точных сведений об Агафье тоже сообщить не может. Он тут же связывается с главным инженером ГРП (геологоразведочной станции) Владимиром Александровичем Винокуровым и мы получаем добро на сегодняшний вылет к геологам на Каир. Сразу же звоним в Абазу Николаю Петровичу Пролецкому. Он на работе, но жена Анна Михайловна обещает быстро его отыскать и собрать в дорогу. Вновь едем на аэродром и мех– лесхоз, расположенный рядом. Начальника лесхоза Юрия Васильевича Гусева нет, но наша старая знакомая, завхоз Зинаида Яковлевна экипирует нас для тайги. В первую очередь нам нужны теплые и легкие телогрейки, а сапогами и лыжами нас, наверное, снабдят геологи на Каире.
      Через полчаса над аэродромом показался идущий на посадку АН-2. Спешим к летчикам. Командир Валентин Васильевич Иванов и второй пилот Юрий Николаевич Мартынов согласны взять нас в рейс, если, конечно, мы не против ехать верхом на бочке с соляркой. Само собой разумеется, что о лучшем мы и не мечтали. Остается только заправить бочку соляркой, самолет – бензином, да дождаться Н. П. Пролецкого. С нетерпением поглядываем на дорогу, идущую из Абазы. Неужели Николай Петрович не успеет? Но все обходиться как нельзя лучше. К моменту, когда самолет заправлен, Пролецкий влетает на собственных «Жигулях» на аэродром.
      В 15 часов 35 минут самолет стартует. Перед отлетом солнечный ярчайший день, снег слепит глаза, на солнце подтаивает, лужи, капель с крыш. Перед самым вылетом день быстро затуманивается, наплывают отдельные облака, и оседает сизая дымка. Бочка с соляркой занимает почти весь салон, поэтому нам ничего другого не остается, как, подложив под себя поролоновые прокладки от седений, водрузиться на бочке. Голова под самым потолком, иллюминатор у колен. Почти прямо подо мной белое снежное поле, голубоватый лед реки Таштып. Уходим в горы. Видны замерзшие ручейки и речки, петляющие между гор, окрашенных темной краской зимней тайги. На отдельных участках речки свободны ото льда и контрастно чернеют на фоне белого снега. Почему не замерзшие? Похоже, что на этих участках и течение-то не быстрое. Теплые источники?
      С самого утра мы ничего не ели – проголодались. Поэтому с удовольствием жуем мерзлую конскую колбасу. Удивительно вкусно! Обед на бочке с соляркой, а внизу между колен, упершихся в иллюминатор, пропасть до далекой, далекой земли. Такой трапезы у меня еще не было.
      Показалась широкая белая лента Абакана, прорывающегося сквозь черные горы. Свободной воды не видно, весь замерзший и укрытый снежным покрывалом. В самолете все холоднее, начинается болтанка. Горы все выше, все темнее урочища, укрытые от заходящего солнца.
      Через час лета показывается Черное озеро, сейчас оно ярко белое, заснеженное, четко выделяющееся своими причудливыми очертаниями среди черных гор, частично залитое солнцем. Абакан – чем выше, тем больше на нем появляется промоин, вероятно, на шиверах и порогах. Белые сверкающие гольцы, сине-сизая дымка дали, серо-черная тайга с пронизывающей ее белой лентой реки – все вместе составляет впечатляющую картину зимних Саян. Летим сегодня почему-то медленно. Уже прошло больше часа после вылета, а нам еще далеко до посадки. Через 10 минут начинаются самые высокие, зубчатые, с отвесными обрывами безлесые горы, заваленные снегом. На белой простыне снега – черные россыпи крупных камней, отвесные срезы скал. Переваливаем эти горы-скалы и поворачиваем налево. Внизу мелькают заснеженные домики «Горячего ключа», местного народного курорта. Отчетливо видны прогалины воды на белой ленте замерзшей реки. Выходит, во многих местах Абакан не замерзший. А как же мы пройдем более 30 км по реке от геологов до Агафьи?
      Самолет все ниже идет к земле. Вблизи тайга уже не такая черная, больше зеленой окраски. Местами на Абакане и его протоках совсем чистая вода, причем даже на тихих местах, а не только шиверах и перекатах. Но вот показался и поселок геологов Волковского участка на Каире. Делаем круг, идем низко-низко над елями, усыпанными белым снегом. Солнце уже за горами, посадочная полоса в тени. Садимся. Без особых сожалений покидаем свои «мягкие» места на бочке с соляркой и с наслаждением вдыхаем живительный воздух тайги. Оглядываемся кругом. Места, конечно, давно знакомые, но вот аэродром – новый. Оказывается, что предыдущую полосу смел летний паводок и сейчас по ней проходит русло Абакана. А новую полосу пришлось делать на месте тайги, расчищая ее, и выкорчевывая деревья. Прощаясь с летчиками, «наивно» спрашиваем: «Отчего это мы сегодня так долго летели?» И получаем от Василия Ивановича достойный ответ: «Боялись на скорости растрясти ценный груз». Ну что ж, с юмором все в порядке! С удовольствием пожимаем на прощание крепкие руки наших воздушных извозчиков и благодарим их.
      Поселок геологов почти пустой, работы уже сворачивают и в этом году участок вообще закроют. Мало осталось и востроухих лаек, которые нас приветливо встречают. Направляемся к тому же домику, в котором мы уже не раз ночевали ранее. Приветливо встречает нас старый мастер Владимир Николаевич Замуриев. Подходят и другие рабочие партии.
      Конечно, сразу пытаемся выяснить, что же с Агафьей? Одни говорят, что она по-прежнему на Еринате одна; другие, что к ней ушел и там живет Иван Тропин; третьи утверждают, что Тропин там был, но уже уехал. Ясно, что никто точно ничего не знает. Хоть и не очень далеко живет Агафья (по словам геологов – 35 км), но за зиму у нее был только один раз Ерофей Седов, который сейчас в Абазе. Сама Агафья у геологов тоже не появлялась ни разу. «Ясность» вносит очередной посетитель. Он с уверенностью утверждает, что Агафья вышла замуж за Тропина, и тот ее уже вывез с Ерината. Место выезда якобы держится в секрете. Так что, мол, идти вам не к кому. Что делать? Разворачиваться и улетать восвояси? Ну, нет! Раз уж мы здесь, то нужно дойти дорогу до конца и все окончательно выяснить. Тем более понятно, что и геологи, так же как и работники райкома, толком ничего не знают, а пользуются только неясными слухами.
      Решаем, что завтра с утра отправляемся на Еринат. Но ведь нужно как-то экипироваться и выяснить, в каком состоянии «дорога». Оказывается, никто из геологов выше «шалаша» (а это не более 10 км) по речке в последнее время не ходил и как там вверху по Абакану обстановка, никто не знает. Но, вроде бы, снега в этом году не очень много, река во многих местах не замершая и уровень воды не большой, так что можно перейти вброд. Как всегда, опытные таежники не прочь и подтрунить над несмышлеными горожанами. Один говорит: «Дорога-то долгая, полыньи, лед не надежный. За день-то, поди, не дойдете». А другой как бы отметает сомнения первого, но добавляет маленькую деталь: «Это-то ничего – дойдут, день сейчас уже длинный. Вот только волков в этом году развелось много!» Третий с наигранным огорчением изрекает: «У меня карабин есть, проводил бы вас, да не могу – работать надо». В таком духе разговор идет еще некоторое время. Но, убедившись, что наше решение идти неизменно, геологи отправляются по поселку собирать для нас бродни, портянки и лыжи. Через несколько минут нам уже предлагают примерить резиновые сапоги от 41 до 47-го размеров и огромные, тяжелущие фабричные лыжи «Тайга», снизу подбитые уже геологами тонкой полоской камуса. Сами геологи весьма недвусмысленно отзываются об этой продукции фабрики, мало приемлемой для длительной ходьбы по тайге: «Без ног останешься!» Взвешивая эти лыжищи на ладони, мы тоже с тоской думаем, как пойдем целый день с этими «гирями» на ногах. К нашему удовлетворению, в одном из домиков обнаруживаются, оставленные Агафьей и Карпом Иосифовичем две пары их самодельных легких камусовых лыж и еще одни – «Ладога», поменьше и полегче, чем богатыри «Тайга». Примеренные бродни тоже оказываются в пору.
      Вечером парная баня и чистая постель в доме, тепло натопленном хозяином Владимиром Николаевичем. На улице подморозило, звезды ярко перемигиваются на небе. Наверное, утром будет хороший морозец.
      8 марта. Встали затемно в 6 часов утра. На улице морозец до 20 градусов. На небе еще ярко мерцают звезды. Повариха геологов Валентина Михайловна еще с вечера согласилась пораньше приготовить нам завтрак – предстоит длинный путь и нужно выйти, как только рассветет. С удовольствием уплетаем вкусные сибирские пельмени и беляши. На дорогу закупаем 6 банок тушенки, одну – сгущенного кофе, 6 булок хлеба и, конечно, благодарим Валентину Михайловну за заботу.
      После коротких сборов взяв с собой самое необходимое, встали на лыжи. В 7 часов 20 минут в предрассветных сумерках отправляемся в далекий и трудный для нас, горожан, путь. Идем втроем: Л. С. Черепанов, Н. П. Пролецкий и я. При выходе за аэродром становится ясно, что мы не зря решили идти на лыжах, без них мы бы никуда не ушли. Снег глубокий и сыпучий, подтаявший на вчерашнем солнце верхний слой (наст) не держит совсем – проваливаемся почти по пояс.
      Сначала путь идет через колдобины по лесу возле реки. Идти трудно, хорошо еще, что камусовые лыжи не дают ходу назад, когда перебираешься через поваленные деревья и чащу. Потом выходим на лед реки. Местами лед трещит, это ломаются верхние пластинки, под которые течением напихало воздуха. Вначале идем по льду настороженно, как бы ощупью, далеко обходя полыньи. Но вскоре появляется какой-то автоматизм движений, ноги сами чувствуют куда ступать, глаза постепенно «освобождаются» от непрерывного всматривания в лед, под ноги, и начинаешь замечать, какая изумительная красота тайги рядом с тобой. Появляется цепочка заячьих следов. А вот маральих пока не видно.
      Через час ходьбы наваливается усталость, рюкзак становиться все тяжелей. По опыту многих предыдущих походов по тайге знаю, что нужно преодолеть себя, а дальше пойдет легче. Продолжаем идти по льду, это хоть и опаснее, но полегче, чем продираться сквозь чащу. Много раз переходим не замерзающие перекаты вброд. Весенний паводок еще впереди, а пока вода в реке малая и мы свободно переходим броды. И здесь, конечно, незаменимыми оказались резиновые сапоги, которыми нас снабдили геологи.
      Через 2 часа 20 минут достигаем речки, впадающей в Абакан слева. Видно, вода в ней необычно теплая – в месте впадения и ниже по Абакану множество промоин в темной воде, по цвету не похожая на Абаканскую. Без остановки, которую мы обычно делали здесь летом у шалаша, идем дальше. Да и самого шалаша сейчас нет, он снесен прошлогодним паводком.
      Через 3 часа 40 минут подходим к «Щекам», близко сошедшимся скалам, сквозь которые прорывается река. Отсюда начинается подъем в гору к прежней «северной» избе Лыковых. Но сейчас она заброшена, пуста и мы к ней не пойдем. Нам нужно шагать дальше по реке, ведь пройдено еще не более половины пути.
      Ниже «Щек» много чистой, спокойно текущей на плесе воды. Как же идти через «Щеки»? Ведь в них быстрое течение и очень глубокие ямы. В середине реки лед. Но крепок ли? У скал слева и справа видно, что ледок совсем слабенький, местами черные промоины. Облазить скалы по верху? Но сделать это будет не легко, да и выдохлись мы уже изрядно, чтобы как козы прыгать по скалам. Нужно экономить силы. Решаем пройти по реке. Осторожно переходим по льду ниже «Щек» к левому берегу. Теперь самое трудное – пройти возле отвесной скалы вверх через «Щеки». Лев Степанович решает, что этот тонюсенький лед с промоинами не для его веса и начал перелаз верхом через скалу. Мы с Николаем Петровичем осторожно продвигаемся вдоль скалы по реке. Лед не сплошной, наплывами, кое-где потрескивает под лыжами. На всякий случай, если провалимся под лед, идем в некотором отдалении друг от друга. Лыжи не закреплены, все веревочки развязаны, чтобы можно было сразу высвободить ноги, рюкзак висит только на одном плече. Благополучно проходим скалу – вздох облегчения. А Лев Степанович еще застрял на верху скалы. Вид оттуда, по-видимому, великолепный, поэтому он беспрерывно щелкает фотоаппаратом и не спешит слезать.
      Чуть выше скалы, которую мы только что прошли, большая промоина. Подхожу к краю и заглядываю в темную воду. Где-то глубоко-глубоко огромные глыбы камней, обломков скал. Такие ямы и омуты, что невольно пятишься от края промоины.
      Метрах в тридцати от «Щек» река несколько расширяется, становиться мельче. А скалы взметнулись огромными пиками вверх! Места сказочные! Николай Петрович и Лев Степанович, с трудом спустившийся со скалы, во всех ракурсах фотографирует скалы, «Щеки», голубые наледи выше по реке и не спешат уходить.
      Оторвавшись от этой оставляющей в душе изумление, красоты, идем дальше. Немного пройдя вверх, замечаем на правом берегу, метрах в десяти от воды, Лыковские щиты из прутьев для загородки реки и ловли рыбы «мордой». Шесть лет назад в летнюю пору мы здесь с Эльвирой Викторовной Мотаковой фотографировали их. Решаем в этом месте сделать привал, немного подкрепиться и отдохнуть.
      Разметаем снег ногами, быстро разводим костер, кипятим чай. В резиновых сапогах на ходу было не холодно, а сейчас, несмотря на то, что по сравнению с утром уже значительно потеплело, начинают мерзнуть ноги. Приплясывая вокруг костра, отхлебываем обжигающий чай из эмалированных кружек, съедаем по ломтю хлеба с вяленным мясом, приготовленным Пролецким, и по стандарту аскорбиновой кислотой с глюкозой. Погода пасмурная, но красота кругом, не подающаяся описанию!
      После 50 минут отдыха, в 12 часов 30 минут – снова в путь. При выходе с берегового снега на гладкий лед чуть было не убился Лев Степанович. Ноги его мгновенно уехали вперед и гулкий удар об лед известил округу о его приземлении, вернее – приледнении. Но он успел приподнять голову и не ударился затылком об лед. Так что, мы отделались легким испугом.
      Вначале идем с лыжами за плечи по сухой голубой-голубой наледи. Метров через триста по ней начинает бежать вода. Место широкое, русло здесь расширяется метров на 70-80. И все это пространство среди гор занято наледью бело-голубой окраски. Чистота цветов необыкновенная! Чем дальше идем, тем больше воды катит поверх льда. Внизу лед тонкими пластинками рушиться под ногами, на глубине лед посильнее – не проваливается. Бредем почти по колено в воде, по изумительно голубой «дороге». Наконец, подходим к началу наледи. Сказывается, что лед по всей реке резко осел, а вода выходит снизу из большой дыры-скважины. Из нее под напором бьет вода этаким округлым столбом и растекается по льду.
      Далее на пути много чистой воды, глубокие промоины во льду. Идем то на лыжах, то пешком. Несчетное число раз переходим реку вброд – надоело снимать и одевать лыжи. Веревки, плетенные Агафьей из конопли, обмерзли льдом и с трудом надеваются на сапоги. Сразу урок на будущее – не следует плотно затягивать задники на лыжных креплениях, чтобы потом не задыхаться, натягивая их на ноги в наклоне. На обратном пути это нужно учесть. Идем, идем, идем, а конца и не видно. Наконец, впереди показывается Курумчукская гора. Но как же до нее еще далеко!
      Воздух значительно потеплел, в телогрейке уже жарковато. Пробую снять ее, но за нами по каньону идет непогода, надвигаются черные тучи, начинает дуть сильный ветер в спину. Приходится вновь натянуть телогрейку. Река делает поворот и ветер становиться не таким пронизывающим. Под прикрытием изгиба высокого берега и навороченных в паводках бревен, устраиваем привал. Уже три часа дня, сильно устали, а идти еще долго. Нужен передых. Вновь костер, чай, печенье, вяленая говядина, аскорбиновая кислота с глюкозой.
      Через 30 минут снова в путь. Временами на снегу видна старая лыжня, которую, наверное, проделал Иван Васильевич Тропин, ушедший, по словам геологов, около месяца назад к Агафье. Но по этой лыжне мы почти не идем. Выбираем, как нам кажется, более короткий, хотя и со многими переходами вброд, путь. Похоже, что у Тропина резиновых сапог не было. Все же, как хорошо, что мы пошли не в обычной обуви, а в резиновых броднях. В одном месте я последним перебредаю реку и, подняв голову от воды, вижу, что на другом берегу мои, уже перешедшие брод, товарищи усиленно машут мне руками. Оглядываюсь и вижу, что мои черные перчатки, выпавшие из кармана телогрейки, как кораблики быстро уплывают от меня по стремительному потоку. Выскакиваю на кромку льда и бросаюсь их догонять. Хорошо, что лыжная палка с кольцом у меня в руке – перчатки быстро выкинуты на лед. Но они все промокли и дальше приходиться идти с голыми руками. Благо, что не очень холодно – 10-12 градусов мороза.
      Множество раз переходим по ледяным мостикам-пермычкам над несущейся водой. Знаю, что чем дальше идем по реке, по льду, тем больше притупляется чувство опасности. Ноги, да и все существо уже как-то приспособились к природе и уже шестым чувством ощущаешь где опасно, а где можно спокойно идти по трескающемуся и ломающемуся на мелкие пластинки льду.
      Все больше звериных следов, в основном заячьих. Кое-где пробегала росомаха, оставив на снегу широкий, напоминающий медвежий, отпечаток своих лап. Изредка мы пересекаем путь соболька или норки. В одном месте прямо через воду протопала косуля, ее следы четко отпечатались на прибрежном снегу. А вот следов марала в эту зиму совсем не видно. Что, все выбили браконьеры, или было голодное лето и они куда-то ушли? А может быть, здесь «поработали» волки? В одном месте на запорошенном снегом льду виден след волка, по-видимому, крупных размеров. Впрочем, как знать, был ли это один волк или их было несколько? Опытные охотники говорят, что волки очень хорошо могут долго идти след в след и расходятся только тогда, когда нужно окружить жертву.
      Начинают болеть мышцы ног и спины, рюкзак вместо 10-11 кг исходного веса, начинает тянуть в 2-3 раза больше. Вновь четко прослеживается закон: «Чем дальше идешь, тем тяжелее ноша». Но хотя и медленно, все ближе и ближе подходим к месту впадения Курумчука в Еринат. Все больше чистой воды даже на тихих плесах.
      Обогнули мысок у места слияния рек и пошли вверх по Еринату. И сразу картина реки резко изменилась. Она вся подо льдом и покрыта толстым слоем снега. Значит, на Еринате нет теплых источников, а теплая вода идет из Курумчука.
      Идем по уже отчетливо накатанной лыжне – близко дом. Кругом много небольших собачьих следов и других более крупных – волчьих. Хотя мы безоружны, но чувство опасности при виде волчьих следов не возникает. Вероятно, усталость все чувства притупила. Плетемся с трудом, ведь идем уже почти 10 часов. Но вот и коса Ерината, на которой мы когда-то садились с вертолетом. Сквозь прибрежный лес виден лабаз, а дальше на пригорке и крыша избы. Раздается собачий лай и на пригорок выскакивает небольшая толстенькая собачонка, черненькая с белыми лапками и грудью, светлыми пятнышками над глазами и свалившимися вперед коротенькими черными ушками. Посвистами подзываю собаку, виляет хвостом, но совсем близко не подходит – ведь мы с ней еще не знакомы.
      Тут же на горке появляется фигурка Агаши, быстро спускающаяся к нам. Значит, хозяйка дома и мы не зря преодолели этот долгий путь. Здороваемся. Всех нас она, конечно, сразу узнает. Но вид у Агаши сегодня совсем не обычный. Она, вроде, и рада нашему приходу, но лицо какое-то растерянное и болезненное, а глаза смятенно-тоскливые и затравленные. Что-то случилось!
      Сверху спускается и незнакомый мне мужчина с окладистой черной бородой и усами с редкой проседью. Глаза темные, цепкие, даже – пронзительные. Знакомимся – Иван Васильевич Тропин. Он подает нам руку, здороваясь поочередно со всеми. Старовер и за руку? Это уже интересно.
      Спрашиваю Агашу: «Как здоровье?» А сам отмечаю нездоровый цвет лица, которое несколько отечно, особенно под глазами. Плакала? Заметна одышка. От волнения или от того, что поторопилась к нам с горы? Агаша спешит сообщить: «Болела-то, а потом совсем негодно-то получилось. Совсем негодно! Когда Иван Васильевич взял меня женой, совсем негодно стало. Разболелась совсем, два дня ни есть, ни встать не могла. Все опустилось, на двор не могла. Страшно! Уже письмо вам писать хотела, да отправить не с кем».
      Да, видно, не сладко пришлось Агафье в последнее время. Но выяснить подробности сразу, прямо на тропе как-то неловко. Поэтому вспоминаем, что сегодня Международный женский день и поздравляем с этим праздником Агашу. «Спасибо! В избу-то проходите», – отвечает она.
      Сняв лыжи у реки и прислонив их к березе, поднимаемся по тропке на пригорок к избе. Сейчас ровно 17 часов, значит, на весь путь у нас ушло почти 10 часов, точнее – 9 часов 40 минут. Долгонько шли, да и вымотались изрядно. С удовольствием сбрасываем рюкзаки с плеч и, с наслаждением вытянув ноги, сидим несколько минут молча, слушая первый сбивчивый рассказ Агаши. Замечаю, что в избе в окнах вставлены вторые стекла, чего раньше не было. «Чтобы лед не намерзал. В избе теплее и воды нет тогда, лед тает и водой затопляет, не вмещается на окнах, так и стены водой напоило», – поясняет Агаша. Тут же у окна в берестяном туеске растет большой перец, на нем вперемешку зеленые и красные плоды.
      Агаша торопится выложить все свои новости со времени нашего последнего посещения летом 1988 года. «После вас печь переделала. Так-то ничего я была, глину таскала, веников для коз много наготовила, дрова наколола. Новосибирцы были (туристы из Новосибирска, которые бывают у Агафьи каждый год – И.П.Н.). Потом Песков с Савушкиным приехали, сено привезли, комбикорм хлебный и сенной. Были в конце августа, «Дружка» (собаку дворняжку), четырех куриц и одного петуха привезли. Только улетели, давай я курицам-то рубить курятник. Лес-то одна пилила, затем осачивала (снимала кору), протясывала, рубила, колола (раскалывала бревно пополам). Колотое бревно. Исколола елки, пихтач, одну кедру издержала. Вдвоем с Ерофеем 50 ведер накопали, а потом-то одна (330 ведер!). Последнюю копали 23 октября (по старому летоисчислению). До второго ноября снега не было. Ведер десять осталось не докопанной, земля примерзать стала. Да и руки-то не завладели, терпнут руки, спать не могу. Потом поклонами не замогла молиться. Три недели мучалась. Потом бальзамом, рыбьим жиром натирала, редькой драной натирала руки. Нонче, слава богу, Господь сохранил – не кашляла. Встану или лягу на кровать – как закружит (голова) кругом-кругом. На пол бросало. Кружение уже пятнадцать лет назад – жилы повредила с надсады, страшно рвало, влежку лежала. Как на двор пойдешь – проход болел, кровь была. Пила пихтач, бруснику, малину. Кружение остановилось. Картошки потаскала, курятник потом утепляла, потолок засыпала (землей) – спина шибко заболела. Неделю, однако, спина болела».
      «Агаша, ну зачем ты так ради этих куриц надрывалась? Можно, наверное, было попросить помочь геологов или лесников. Они бензопилой бы быстро свалили деревья и курятник срубили», – спрашиваю я. – «Бензопилой-то лес на избу валили, так шибко дурной запах долго держался. Еще когда холодно, так не так, а летом-то тепло, так шибко дурной запах (Вот осязание!). А в ей, ежели не курицы, так жить можно», – говорит Агаша о новом сооружении для куриц, срубленном в полбревна и покрытом корьем.


      Действительно, у восточно-северной стороны от избы стоит солидное сооружение – курятник, очень похожий на баню, размерами 3х6 аршин (один аршин, по словам Агафьи, 4 четверти). За дверью и полотняной занавеской (для утепления) на шесте восседают четыре курицы и один чернявый петух с красным гребнем. «Яиц-то не несут», – рассказывает Агафья. Лев Степанович подсказывает, что их нужно подкармливать рубленой хвоей. «Во чо!», – удивляется Агафья и с удовольствием показывает дальше свое расстроившееся хозяйство.
      Ямка возле избы уже полностью доделана и перекрыта сверху. Агафья хранит в ней продукты. Вдруг Агафья спохватывается и мгновенно извлекает из-за пазухи так полюбившиеся ей карманные часы, подаренные когда-то Пролецким: Время-то много, проголодались, поди, с дороги. Обедать надо!» – «Часы-то хорошо идут? Еще не испортились?» – спрашиваю я. Отвечает со смехом: «Недавно замочила их с лопотиной в воде (были в кармане, а она об этом забыла). Стали, не пошли. Так потом разобрала их и высушила. Вновь идут!» – «А тебя кто надоумил так сделать?» – «Никто ещё не доумит-то крышку вскрывать, ежели намокнут. Видала, как ране это Николай Петрович делал».
      Спрашиваем разрешения у Агафьи развести костер у малюсенькой старой избушечке («хижине дяди Карпа», как называл ее В. И. Шадурский), где мы обосновались в прошлый раз. Стол, сооруженный нами недалеко от костра летом, так и стоит. Только завален толстой шапкой снега. Да и кострище тоже под белым покрывалом. Разгребаем снег, разводим костер, готовим немудреную, но сытную таежную похлебку, пахнущую дымком. Еда из картошки, тушенки и вермишели вскоре готова. Чай завариваем на травах, извлеченных из-под снега (брусничник, черничник, багульник). Иван Васильевич как хозяин активно помогает нам, и согласился с нами отужинать. «По кружечке браги-то налью?» – спрашивает он. Оказывается, что в «хижине» уже сделана «закваска». Мы отказались, а он, пропустив кружечку за едой, стал более разговорчивым.
      Подбросив корму своим скотинкам, Агафья устраивается за столом рядом с нами, хотя, как всегда, есть с нами она отказывается. Зато аппетит у Ивана Васильевича отменный. Вечер пролился своей синью, костер ярко пылает, довольно тепло, на бревнах и под ногами в резиновых сапогах разостланы маральи шкуры – полный комфорт, располагающий к разговору.
      Видя, что Иван Васильевич уже «причастился», Агафья, не стесняясь его присутствия, рассказывает: «Страшно матерится и пьет. Старалась запретить, так ничего (не получается) – сразу матерится. Никого не слыхала (чтобы так матерился), как этот. Из его-то чо получится неизвестно – ненадежный. Был одиннадцать лет пограничником, да десять лет кумунистом (коммунистом). Билет-то потом выбросил. Две жены имел, одна умерла, вторая от него ушла. Детей троих имеет». Иван Васильевич, посмеиваясь, слушает Агашу и ничего не возражает.
      Из разговора выясняется, что прошлой весной третьего марта, когда к Агафье приезжал Иван Васильевич, с ним был разговор о «возможности женитца». На это Агаша ответила отказом. «Более с ём не видилась и не думала», – говорит Агаша и добавляет: «Ерофей после с ём говорил и Иван Васильевич 10 февраля (по старому летоисчислению) приехал. Кашлял сильно, поила его травой. Потом он смеялся: «Жениха-то опоила».
      «Иван Васильевич прилетел с Сергеем Петровичем Черепановым в перепись (Всесоюзная перепись населения). Черепанов-то листок подал, но не стал принуждать. В руки не взяла, отказалась. Зачем писать-то мне? На другой день Анисим Никонович Тропин (из Киленского) прилетел с Трифилием Панфиловичем Орловым – он моложе более десяти лет тяти. Вывозить меня хотели (собирались забрать Агафью жить в Киленское). Но я не согласилась. Анисим кашлял, чихал. Я тоже начала чихать, голова болела. В нос эритромициновую мазь пускала. Иван Васильевич Анисиму сказал, что в жены меня желает взять. Анисим ему-то говорит: «Ты че, Иван Васильевич, мой сродный племянничек?! Не годно-то так! Родня-то в родню – совсем негодно!» Анисим две ночи ночевали и ушли до свету на Каир пешком. Иван Васильевич проводил Анисима и вернулся. А он по то и приехал – женитца. Никого не послушал. Федор Иванович Самойлов (он живет сейчас в Верх-Таштыпе, рос и жил вместе с Карпом Иосифовичем на «Тишах») ему сказал (перед поездкой Ивана Васильевича к Агафье): «Ответственность на душу большую берешь!» Потом правил меня – раздел до гола и натирал «Бом-бенге» (мазь). Одну ночь открутилась, а более уже ничего не могла. Тогда уж отдалась. И потом болеть и болеть – более месяца. Хотела его выгнать, так он сказал: «Грех будет!». Да и веру обещал принять. Он-то чем меня взял? Сказал, ежели я выгоню его, так грех мне великий будет. Взял меня в жены. После того-то дела сердце-то как встрепенулось, сильными ударами в разные стороны. Ст-раш-ноо! Вся подернулась, начала засыпать, пробудилась и не спать и не спать совсем. Как только совсем коснулся, так «на улицу стало» совсем, совсем на «улицу» не стала ходить. Три дня пила слабительную траву, через 11 дней пронесло. Мучалась! Схватило, скололо все. Не стало мочи совсем – по капельке. Понудит вроде, пойду – нету! Мочь совсем стала. Пила лист толокнянки, Игорем Павловичем-то лани оставленной, подъемную траву, сама себя правила. Неделю и нету, и нету (мочи)! Жажда во рту, все высыхать стало. Все опустилось и заболело, началось за сердце браться. У маменьки после того, как катомки потаскает, было то же самое. Мочевой пузырь и нутреню кишку правят. Лечиться-то от этого не знала чем. Письмо хотела писать Игорю Павловичу, да отправить не с кем. На улицу купаться на солнце-то пошла. Не полегчало. Два дня как чуть полегче стало. Я-то опасалась с ём, а ему ......все надо, ...... этот-то неотступный. Вринет меня в неизбежную погибель, обречет на вечную печаль! .............. Совсем негодно! .......... Николай Алексеевич (Линков) сказал: «Была девица, а будешь блудница, если будешь с ..... женитца». С ём-то, с Иваном Васильевичем, так и получилось. Ст-раш-ноо! Маралуху волки завалили, вот и меня так же! Теперь иноческий чин нужно получать, иначе жить не могу», – говорит Агафья. (По понятным причинам некоторые детали, не предназначенные для широкого круга людей, в Агафьином рассказе я опускаю – И.П.Н.)
      Замечаю, что у Агаши сейчас уже не одна косичка, а две, как у замужней женщины, и она все время, даже по дому ходит в платке – женщине не положено ходить с открытой головой.
      А Агаша неспешно продолжает свой рассказ: «В январе Иван Васильевич попросил Сергея Петровича вывозить меня. «Вот прилетят на свадьбу-то к нам!» – сказал Иван Васильевич. Самогон на свадьбу готовил, да Сергей Петрович сам привозил спирт. Свадьбу хотели справить в Абазе. Я-то на вывоз не согласилась. Сказала: «Если выезжать в мир, то на голод себя пущу (на голодную смерть)» Тогда Сергей Петрович и не стал вывозить. Отступился. Я-то никуда выезжать не хотела. Как на ихнее слово промолчишь, так, считают, согласилась (это в ответ на реплику Ивана Васильевича, что вначале сама согласна была). Все одно, где смерть принять. Когда мама умерла, перед иконой поручила нас Богу. Сказала заповедь: «Где меня Господь возьмет, там вам жить!» Ст-ра-ашно заповедь мамы-то нарушить! Богу нас поручила!» Это был ответ на мой вопрос: «Агаша, скоро геологи совсем уйдут из этих мест. Как будешь тут без них? Выйдешь ли в мир? Переедешь ли в Абазу или Таштып?» И далее для большей убедительности Агаша добавила: «Тятю-то тоже спрашивала о выезде в мир. «Неохота совсем-то в мир», – ответил. Последнее слово сказал: «Человек бы добрый нашелся жить на месте». Насчет выезда никакого (разрешения) не дал. «Еще Ерофей толи трекнется к тебе?» – говорил тятя. Боялся этого. А вот с другой стороны (с Иваном Васильевичем) получилось» «Как я тобой дорожил, теперь разлука!» – сказал тятя в конце».
      Агаша задумалась, глядя на прыгающие языки пламени костра. Лев Степанович выводит ее из задумчивости: «Я уже в Москве от геологов слышал, что ты замуж вышла, да не верил». «Добрые вести не лежат на месте», – быстро откликнулась Агафья. Конечно, она при этом смеется, а затем серьезно, с внутренней убежденностью, добавляет: «Одна-то лучше жила, чем эдак. Хоть по духовной жизни было спокойно. Иисусову молитву сотворю, да примусь за дело».
      Сметливый и аналитический ум Агафьи пытается найти причину и как-то объяснить все с ней происшедшее. В этой связи она вспоминает, что однажды один из бывающих на Еринате товарищей «подпросил» ее, чтобы она написала Линковым письмо с просьбой больше к ней не приезжать. Отказать Агафья по своей деликатности не могла и написала это письмо, о чем сейчас сильно жалеет. «Линковы пусть приезжают. (Просивший писать письмо) пихнул на грехи! Каково натворили!?» – говорит Агаша, имея в виду, что при Линковых Иван Васильевич бы не посмел «взять в жены». «С ём-то не надо о них (Линковых) говорить. Главное, чтобы в конторе Сергей Петрович пропустил их, а здесь-то он (Иван Васильевич) выгнать их не сможет», – говорит Агафья (пока Иван Васильевич отлучился по каким-то своим делам) и просит переслать Линковым ее письмо-приглашение.
      Хотя на улице небольшой морозец, но постепенно, сидя без движения, подмерзаем. Опасаемся и за Агафью, которой при ее сегодняшних болезнях простывать никак нельзя. Поэтому, забросав костер снегом, переходим в тепло натопленную избу. При свете свечи жутковато слушать рассказ Агафьи о волках, рыскающих в ближайшей округе. Поведала Агаша и об истории с волком «Найдой», приходившим прямо к избе, дружившим с собакой и евшим с ней из одной миски.
      «Вечером Дружок кинулся за поленницу – хав, хав, – но не знаю, за кем. Утром в окошко увидела серую собаку с опущенным хвостом. Думала, кто идет, собака вперед прибежала. Вышла из избы, сумление взяло. Нет, не собака – волк! Выстрелила. Отскочил и стоит. Ведром брякать – сел повыше ямки (с картошкой), глядит. День прошел. Ночью Дружок: «Тяф-тяф!. Утром в пихтаче (волк) копат, вышел на пашню. Ничего уж не стала (делать). Средь дня опять выходит из пихтача. Выстрелила. Не уходит. Топором об ведро брякала. Ушел к могиле-то тятиной. Вечером пришел. Дружок как стрела мелькнул, схватился, заверещали, да и на реку. Позвала Дружка. Вечером он снова пришел. Гляжу, козлят может порезать. Зарядила оружие. Темно – не видно. Выстрелила. Отскочил метра на два и стоит. Давай хлеба и картошки кидать. Ночью перед светом Дружок схватился с ём. На другой день села обедать – Дружок прямо на огороде схватился с ём. Сама-то боюсь. Дружок прибежал, затем давай кругами, кругами искать его. К вечеру хотела застрелить его – Дружок с серым волком идут на пару. Дружок за ноги ухватил волка, а он ничего, мох грызет. Стрелять не стала, подумала, что волк не такой-то, думала собака. По утрам спит под кедёркой, недалеко от коз. Стала кормить его. Он приходить начал. С Дружком по ограде вместе ходят. Гаркала: собачка, собачка! Придет – поест. Но с рук не брал, с миски Дружка ел. Ближе 5-7 метров не подходил.
      Ерофей как раз пришел. Днем-то увидал его. Решил – собака! Назвал «Найдой» и я так звать начала. Два раза в день кормила. На несколько дней пропадал, потом никуда не отходил. За маралухой потом уходил. В три часа ночи услыхала – скотина (маралуха) ревет всякими разными голосами. Ст-раш-но ревела! Тогда Дружок стал уходить, скотину-то нарушенную жрать. Шерсть клочек принес. Тогда поняла, что маралуху порушили. С таким-то волком негоже рядом жить. Капканы ставила, однажды попадался, но вырвался. Потом уж Иван Васильевич застрелил его, шкура висит возле избушечки».
      Вот такую интересную и необычную историю поведала нам Агафья. Конечно, многое в поведении этого волка «Найды» не укладывается в привычные рамки, и мы просим высказаться по поводу старого матерого таежного охотника Ивана Васильевича Тропина. Он охотно вступает в разговор. «Ерофей (Седов) в Абазе сказал мне, что у него у Агафьи собака растет. Приехал посмотрел след. Не собачий – волчий! Потом нашел на половину изглоданную маралиху. Видел следы еще трех волков. Драли они её вместе. Маралиха крупная была – по второму году. Потом «Найда» стала снова приходить к дому, но боялась меня, пряталась. Поставил капканы – те волки сразу ушли от дому. А этот волк не ушел, все время рядом был. Пристрелил. Оказался волк самец молодой. Интересно, что он не трогал коз и дружил с собакой, ел объедки из-под Дружка. Загоняли волки еще одного зверя, но найти я не смог, в Еринатскую гору ушли. «Найда» очень хорошо понимала голос Агафьи. Я пытался подделаться под голос Агафьи, но ко мне не подходил. Понимал!»
      «Иван Васильевич! А как можно объяснить такое необычное поведение волка? Его дружбу с собакой? То, что он не тронул коз?» – спрашиваем мы. – «Не знаю! Не встречал подобного. А коз «своих» он бы все равно зарезал, когда жрать стало бы нечего. Козы для Агафьи одна маята, да приманка для зверя. Шерсть она не использует. Мясо – так легче привезти свежее, даже еще не ободранную козу. Гробиться только на этих коз!» – в запальчивости закончил Тропин.
      Беседа наша затянулась до полуночи. Агаша изголодалась по общению и выкладывает все свои очень невеселые новости, вначале серьезно и с напряженным лицом, потом она постепенно оттаивает и временами даже появляется чувство юмора. Это уже лучше! Значит, есть надежда, что она выйдет из тяжелого психологического стресса. А пока нужно поправлять и ее физическое состояние. Дал Агаше нитроксолин, т.к. у нее явно есть явления дефлорационного цистита и пиелонефрита. Для устранения дисфункции желудочно-кишечного тракта пригодился фистал. Агаша перекрестилась и уже без долгих раздумий, как раньше, приняла таблетки. Убедившись, что необычных реакций на эти лекарства у Агаши не возникло, засыпаю под мерный звук Агафьиных молитв.
      Перед сном Иван Васильевич позвал Агашу к себе на гобчик (лавка) у печки, где раньше спал Карп Иосифович, а сейчас на правах хозяина – он. Она покорно пошла, но сильно боялась, как она потом призналась, чтобы еще «не коснулся».
      Ночью лаяла собака. Наверное, серые разбойники рыскают не так далеко.
      9 марта. Утро начинается как обычно. Агаша молится, временами прерывая молитву на хлопоты по хозяйству. У Ивана Васильевича, вероятно, потребности в молитвах нет. Во всяком случае, я что-то не заметил, чтобы он молился. Мы нехотя разминаем натруженные вчера мышцы и кости.
      Утром было 10 градусов мороза, к 15 часам потеплело до 4-х градусов тепла. Сначала переменная облачность, потом все больше голубого неба. Солнце яркое, снег белый-белый сверкает. С крыши легкая капель. На наших резиновых сапогах тает снег. Солнышко припекает лицо, с удовольствием и блаженством подставляю его по-весеннему теплым лучам.
      После завтрака занялись делом. Валим по указанию Агаши деревья, которые затеняют «ограду», пилим дрова. Прибили термометр на избу, обучили Агашу, как надо определять градусы тепла и холода. Для надежности, чтобы она не спутала, у верха термометра надписали на стене «Тепло», внизу – «холод». Она быстро все сообразила и четко сказала, сколько градусов сейчас на термометре.
      Как и в каждый приезд, разбираем с Агашей привезенные медикаменты, бинты, мази. Поясняю и записываю в специальную тетрадку, заведенную Агафьей, какие лекарства и когда принимать. Провел медицинский осмотр Агафьи и Тропина. Вид у Агафьи сегодня получше, она успокоилась и повеселела. Сразу же сообщила, что после таблеток чувствует себя «получше», а расстройства желудочно-кишечного тракта и мочеиспускания почти исчезли. Артериальное давление у Агафьи, как раньше, нормальное – 120/70 мм рт.ст., а вот пульс частит – 90 ударов в минуту. Сама Агаша отмечает, что «сердце бьется». Тоны сердца ясные, чистые, шумов нет. В легких каких-либо изменений не найдено.
      У Ивана Васильевича артериальное давление 155/100 мм рт.ст., пульс ритмичный 56 ударов в минуту. Выслушивается грубый систолический шум на аорте и митральном клапане. В легких дыхание везикулярное, несколько ослабленное справа под лопаткой, там же небольшое количество застойных хрипов. Других признаков декомпенсации кровообращения, несмотря на наличие порока сердца, не определяется. В беседе выясняется, что впервые порок сердца у Ивана Васильевича был обнаружен еще в возрасте 15 лет. Но с этим пороком он исходил всю тайгу, служил в погранвойсках, переносил огромные физические нагрузки и никогда на сердце не жаловался. Подтверждение тому, что и сейчас, в возрасте 64 лет, он хорошо переносит нагрузки, мы получили в этот же день. По каким-то своим нуждам он сходил на лыжах за 4 часа (!) в старую избу на горной речке Сок-су и вернулся назад. Нам когда-то на это потребовалось около 10 часов, правда, летом и пешком. По возвращении пульс у него был 120 ударов в минуту. После короткого отдыха он спокойно занялся другими делами по хозяйству. Вот что значат условия жизни и постоянная тренированность!
      Пока Иван Васильевич ходил на старую избу, Агаша вновь рассказывала нам все недавние перипетии своей жизни, вспоминала о прошлом. Она высказывает тревогу о «зачатии». Как всегда она по-детски непосредственна и откровенна, излагает все «открытым текстом». «В эти дни должно прийти, так нет. Не знаю, ежели из-за болезни или что страшное приключилось. Очень страшно! Ежели зачатие будет, так голодом преставлюсь (умру), да и только. Ежели тятя живой-то был, такого бы не случилось. Он не допустил бы такого никогда! Он говорил, что года-то твои большие, ежели зачатие будет – не разродишься». Понятно, что возможная беременность и роды могут быть осложненными и тяжелыми, не исключено, что если уж это случится, то на голод идти не надо, а вот поближе к людям переселиться нужно, т.к. необходимо наблюдение и помощь врачей. Обсуждаем возможные варианты переселения с Ерината. Однако ничего определенного по этому поводу Агафья не сказала, и что у нее в голове, так и осталось не ясно.
      Рассказывая о Иване Васильевиче, Агаша не называет своего мужа по имени, а говорит «он”. «Сила-то в нем большая. Берет меня на руки и переносит с моей лежанки к себе», – рассказывает Агаша. «Его не поймешь: то ли шутит, то ли от правды. Может и обмануть, а то начнет материться». В этом безликом «он» чувствуется отчуждение.
      Спрашиваем: «Агаша! А может, на Ивана Васильевича заявить в милицию?» – «Это-то уже зачем? Приезжать он все равно приедет. Летом-то он будет работать на Каире». – «Значит, ты не хочешь, чтобы его наказали?» – уточняем мы. «Это-то уж лучше не делать. Это-то негодно! Милиция только дознается, сразу возьмутся. Лучше промолчать с милицией-то. Во чо!» В этом вся добрая душа Агаши, готовая все простить.
      «Агаша! Кто страшней – зверь или человек?» – «Вот это-то грех (имеется в виду – с Иваном Васильевичем), так страшнее!» – отвечает Агаша, а сама смеется. – «Агаша! А какая у тебя будет теперь фамилия? Лыкова или Тропина?» – «Никого не знаю. Не знаю теперь, как будет» – грустно-серьезно говорит Агафья и сразу, переходя на юмор, со смехом добавляет: «Пусть он теперь будет Лыковым!».
      Каждый раз, когда Агафья рассказывает о своем прошлом, выявляются интересные подробности и детали. Некоторые из них говорят о наблюдательности и образности мышления Агафьи. Например, говоря о неприятностях, доставляемых им медведями, Агаша замечает: «Медведя иголками хотели порушить (подбрасывали приманку с иголками внутри). Не порушили! Только худой стал. По тропе-то идет – землю не продавливает. Легкий!».
      Выясняется также, что Агафья плохо переносит шум. Она говорит, что от шума в дизельной у геологов, и в самолете при поездке в Киленское, у нее болела голова.
      Со смехом и юмором Агаша рассказывает о приезжавшей к ней с Сергеем Петровичем Черепановым женщине из Москвы, которая раньше высылала ей посылки с мукой и прочим содержимым, и которая собиралась переселиться на Еринат. «В письмах все спрашивала, какая нужна мебель. Приехала, походила кругом и все охала: «Как живешь, как живешь?» А о мебели больше не поминала. Не осталась, улетела с Сергеем Петровичем. Странная такая», – повествует Агаша.
      Вечерние наши «заседания» вновь идут у ярко пылающего костра. Все, в том числе и Иван Васильевич, активно участвуют в разговоре. Идет разговор заинтересованных людей, довольных взаимным общением. Иван Васильевич, слушая подробные рассказы Агафьи с перечислением имен, дат, событий своей, родственников и знакомых жизни (в том числе и его – Ивана Васильевича жизни), с удивлением и восхищением говорит: «У Агафьи память жуткая. Я такой еще не видел. Все помнит наизусть!» Спрашиваю у Агафьи, что ей известно о нашем первом проводнике Николае, который привел нас к Лыковым в 1980 году. «А это Николай-то Георгиевич Сычев? (цепкая память Агафьи вновь четко сработала). Его-то слыху не стало, ничего о ём не знаем».
      От Ивана Васильевича узнаем о зверях, обитающих в этих местах, о том как различить их следы на снегу, о их повадках, методах ловли и охоты, о многих других интересных подробностях таежной жизни. Неожиданно узнаем и простой рецепт приготовления самогона на костре. Сначала делают «закваску» из пшеницы или ржи и сахара. Это стоит несколько дней в тепле. Затем ведро с данным содержимым ставят на костер. Предварительно в ведро устанавливают большую миску и сверху на нее большую кастрюлю со льдом, так, чтобы она перекрыла выход из ведра. На костре жидкость испаряется, конденсируется на холодном дне кастрюли и падает каплями в миску. Вскоре чистейший первач готов. Просто и эффективно! По словам Ивана Васильевича, за час можно получить две кружки дьявольского зелья.
      10 марта. В пять часов утра Иван Васильевич позвал Агафью к себе. Она очень не хотела, всячески отговаривалась, но он был настойчив. Встал, подошел к Агафье и заставил перейти к нему. Агаша выговаривала ему: «Просила тебя жить как брат и сестра, а ты принудил. Страх, что получилось!» Став невольным свидетелем, я с самого начала слышал их разговор. Первым его начал Иван Васильевич, позвал Агашу к себе, а когда она упрекала его, то он спокойно заявил: «Ты же первая со мной заговорила. Сама звала!». Рассердившись на домогания Ивана Васильевича, Агафья твердо говорит ему: «Езжай с письмом к Максимиле (в монастырь на Енисее). Вот тебе мой приказ!» Твердый «лыковский» характер сказывается. Агафья уповает на то, что Матушка Максимила может к ней приехать, ввести ее в монашеский чин и изменить ее жизнь в лучшую сторону. Агафья говорит: «Когда накрываются (входят в чин) – единому Богу нарекутся». Это надо понимать так, что, приняв иноческий чин, можно от всего мирского отказаться, отречься от всей родни, мужа можно не слушаться, т.к. он теряет право повелевать женой.
      Утро тихое, солнечное. Сверкают в белом безмолвии снежные вершины! Семь градусов мороза. Постепенно небо затягивается, день блекнет. По летоисчислению Агафьи идет 7497 год.
      Иван Васильевич после завтрака ушел проверять расставленные капканы и посмотреть, где находятся волки. Дружок с охотником не пошел. Зачем идти, если у избушки еще валяются остатки мяса задранной маралухи, а бока распухли от жира. Да, видно, в этой дворняжке и не заложены охотничьи инстинкты сибирских лаек.
      Мы беседуем с Агашей. Она рассказывает нам, как по Уставу и Святкам определять числа и дни недели. Лев Степанович, пытаясь понять летоисчисление, просит Агашу подробно рассказать об этом и даже включает запись на магнитофон. Но Агаша смеется: «Тут надо грамотному быть! Так ничего не понять. Ничего тут не записать (на пленку). Ничего тут не поймете!» – мягко подтрунивает она над нами.
      Лев Степанович учит Агафью читать «Слово о полку Игореве», обращает ее внимание, где и как нужно делать паузы. Агаша начинает читать и точно-точно все воспроизводит, а паузы и интервалы у нее получаются еще точнее, чем у Льва Степановича. Явно ощущается тонкий музыкальный слух у таежной отшельницы. Записав на пленку чтение Агафьи, Лев Степанович включил магнитофон на воспроизведение. Агаша слушала, слушала да затем рассмеялась прикрывая рот платком. Спрашиваем: «Узнаешь? Ничего не отвечает, только застенчиво смеется, хотя по глазам видно, что узнала свой голос. Лев Степанович хотел подарить Агафье привезенное «Слово», но она отказалась: «Нам-то это не надо». Тогда по предложению нашего писателя, Агафья подписала мне эту книгу: «Игорю Павловичу Назарову дватсать четвертаго февраля от Адама лета 7497 писала Агафия Карповна Лыкова на Еринате».
      На дворе залаял Дружок, я вышел из избы. Никого не видно, ни людей, ни волков. Но козы ведут себя очень настороженно, беспокоятся, хотя кругом самая мирная обстановка. Тишина, только изредка слышны тоненькие голоса птичек. Яркий снег, солнышко, из трубы хижины вьется синий дым. Совсем близко с севера-востока слышно периодическое карканье вороны. Вдалеке ей вторит еще одна ворона. Где-то на другой стороне реки затрещала кедровка. Что их беспокоит? А вот далеко окрест разлилась барабанная дробь дятла, как звук там-тама в африканских джунглях. Далеко-далеко ответил слитым перестуком дятел. Тайга живет, обитатели ее переговариваются, передают нужную им информацию. Интересно, а почему вчера за весь день не было слышно ни одного дятла? А сегодня их много. Дружок и козы продолжают настороженно смотреть вверх на пашню. «Может, марала чуют или волка. Ворон-то все над скотиной вьется!, – комментирует происходящее Агафья.
      Покончив с неотложными хозяйскими хлопотами, Агаша засела писать письмо Максимиле в Енисейский монастырь. Очевидно, не очень веря в то, что Иван Васильевич доставит ее послание Максимиле, она решила написать еще одно письмо и просит переслать его Льва Степановича. Через полчаса старательной работы с красным и синим фломастером письмо готово. «Агаша! Письмо можно прочесть или в нем секреты?» – спрашиваем мы. «Секретов-то нет. Читайте!» – смеется Агаша. Письмо написано старославянскими буквами, без знаков препинания, но смысл его вполне понятен. «Господи Иисусе Христе сыне божий помилуй нас. Аминь! Письмо на Туву от Агафьи к вообще живущим с вами. Кланяюсь вам от лица и до сырой земли и желаю вам от господа Бога доброго здоровиа и душевного спасения, в жизни благополучия. Сообщаю о себе, о своей жизни. Жива пока, но в великой теперь заботе. Неутешимая скорбь. Жила с божею помощью, жила одна, вся мысль была у меня только к Богу. Но теперь дело очень получилось, для спасения душевного великого препятствия получилось. День и ношь в великой печали живу и о вас каждый день споминаю. Господь привев, чтобы получить от вас йиноческий чин. Прошу вашего прощения. Простите меня многогрешную за великое прегрешение, что по великой неволи мне пришлось выйти жамуж за Ивана Васильевича Тропина матушки Евстолье родной племянник и Анисиму племянник сродной, Анисим мне зять. За Анисимом на сестры двоюродны и вот такое дело. Но и Лев Степанович, который летом был у вас, и он и теперь обо мне в великой заботе. Но еще Максимиля посылаю тебе ниский трехкратный поклон, не оставте меня Христа ради. Ко мне приехать прошу вас получить от вас иноческий чин и с вами чтобы мне дожить. Не оставте меня в этой скорби. Но ещё Максимиля, когда поедешь бери с собой, что необходимо по иноческому уставу, старчество и прочее, что нужно для вас и для меня по иночески. Пока простите меня Христа ради и вас Бог простит. Жду вас на житье».
      Написав письмо Максимиле, Агаша вновь возвращается к мысли, что хорошо было бы, если бы на житье к ней приехали и Линковы. Вскоре письмо-приглашение готово и для них: «Господи Иисусу Христе сыне божий помилуй нас. Аминь! Месяца февраля 24 день. С ниским поклоном Агафия Карповна Николе Алексеевичу и супруге твоей Матрене. Кланяюсь вам по нискому поклону от лица и до сырой земли и желаю вам от господа Бога добраго здоровиа и душевного спасения в жизни и благополучия. Сообщаю о своей жизни. С вашими молитвы пока в живых, слава Богу хранима Богом и добрые люди пока грешную не забыли меня. Лев Степанович с Игорем Павловичем очень беспокоятся за меня. Были летом они у меня и вот второй раз приехали, не оставили меня в великой скорби и болезни. И впереди они будут за меня беспокоится и переживать будут за меня. И вот с ними пишу письмо со Львом Степановичем отправляю и посылаю вам по нискому поклону. Если у вас Николай Алексеевич есть желание ко мне суда приехать на житье, милости просим приезжайте скорей спешне, как только если получите мое письмо и чтобы Великим постом Господь дал вам помощи приехать к Пасхе Христовой суда ко мне и мене чтобы вас дождать благополучно. Нонче картошки у меня слава Богу много, на весну и на лето нам хватит – Господь пропитает. Но впереди, если приедете, что вам нужно взять с собой привести берите сразу, чтобы нарась приехать вам на ветолете наместо. Простите меня Христа там за одно письмо адин человек мне велел написать, что не приглашай. А пока простите меня и вас Бог простит. Жду вас на житье».
      Как явствует из писем, Агафья никуда не собирается выезжать с Ерината, а напротив, приглашает людей к себе. Желая вернуть себе былую независимость, душевное равновесие и спокойствие, замолить великий грех, она решила уйти из-под опеки мужа путем принятия иноческого чина. Что-то из этого получится?
      Около 12 часов дня встали на лыжи и пошли с Николаем Петровичем через Еринат верх по руслу Туй-дая. Мы еще не разу там не были и, конечно, нам интересно глянуть на те места. Сразу натыкаемся на множество следов зайцев. Кое-где попадаются и волчьи. Устье реки широкое с множеством занесенных в паводок огромных и перемеленных водой и скалами деревьев. Постепенно устье начинает сужаться. Яркое солнце слепит глаза. Тепло, наверное, близко к нулю.
      Вскоре натыкаемся на крупный след росомахи, идущий прямо в каньон. Через полчаса подходим к высоченным «Щекам», из которых вырывается река. Сейчас река усмирена зимними морозами, течет под прикрытием белого покрывала. Углубляемся в каменный каньон. Дальше ширина его всего 15-30 метров. Скалы отвесно стоят близко-близко, а вверх уходят на десятки и даже сотни метров. Каменный коридор идет с поворотами, с наклонами, с нависающими над тобой огромными горными глыбами. Кое-где в скале вода выдолбила темные, таинственные гроты. На отвесных скалах на малюсеньких прилавочках, уцепившись красными корнями, обнимая камни, растут кедры. Местами на отвесах замечаем буро-зеленые резные листья каменного зверобоя.
      Идем дальше по огромному следу росомахи, такому большому, что временами кажется, что это медвежий. Река пробила горы не по прямой, а с многочисленными поворотами. Кажется, что за очередным поворотом откроется еще что-то более таинственное или прямо на нас, мягко пружиня по снегу, выйдет огромная полосатая кошечка.
      Горы все выше, а просвет все уже – метров 8-10. Каменный мешок, а ты – малюсенькая точка на его дне. Под ногами река, укрытая толстым льдом. Временами ее чуть слышно, она еле журчит. А иногда на камнях и быстринах тонкий лед, и тогда она несется со скоростью и звуком курьерского поезда. Представляю, что здесь делается в паводок! Не хотелось бы мне попасть в этот поток. Красота вокруг немыслимая! Отвесы, водопады ледяные различных цветов и оттенков, от голубого до желтого, причудливые скалы с фигурами и ликами святых. Описать это просто невозможно. Нужно видеть! Потрясенные, часто замираем в изумлении. Здесь же надо снимать фильм, чтобы все люди могли потом ахнуть от восхищения потрясающей красотой Природы! Такой ошеломляющей, дикой красоты природы я, много исходивший по нашим чудным Саянам, что-то и не припомню. Хорошо, что у Николая Петровича фотоаппарат, и мы сможем унести с собой частицу этого неповторимого мира.
      Скалы начинают снижаться, но поворот следует за поворотом, и хотя пора возвращаться, каждый раз все хочется за него заглянуть. Воздух стал теплее, снег рыхлый, просвет среди скал впереди ниже, в каньон попадает больше солнца. Пора поворачивать назад. Пройдя метров 30 назад, оглядываюсь и не вижу Николая Петровича. Куда он мог деться среди отвесных скал? Приглядевшись, замечаю едва заметную над снежной горкой шапку своего товарища. Спешу назад. Оказывается, он провалился в наметенный среди двух огромных каменных глыб снег и не может оттуда выбраться. Хорошо еще, что внизу оказался лед, а не вода. Слава богу, целы руки и ноги, вот только фотоаппараты «по уши» забиты снегом.
      Идем дальше. Вновь выше горы и ближе друг к другу скалы. Воздух в ущелье становится явно холоднее, а снег – сыпучий. Через час «двери» скал распахнулись и сквозь «щеки» мы вышли в залитое солнцем широкое заснеженное устье Туй-дая. Усталые, но счастливые от увиденной красоты и потрясенные грандиозностью, открывающегося нам мира, возвращаемся в избу Агафьи.
      Иван Васильевич уже вернулся с охоты – поймал в капкан соболя, видел следы двух волков и росомахи. По его словам, волки крутятся близко от избы. Вероятно, Агафье будет не просто отстоять своих коз, да и для нее самой это соседство представляет серьезную опасность. Дружок – это не защита, глупая собака. Иван Васильевич завтра с нами собирается идти на Каир, а затем в Абазу. Агафья останется одна. Это тревожно, учитывая опасное соседство.
      Вечер теплый, тихий, даже в вершинах не шумит ветер. Легенький сырой снежок. Погода такая, что уходить в избу и спать не хочется. Все завтраки и ужины идут на улице у костра на столе, сооруженном нами летом. От костра уже образовался большой круг от протаявшего до земли снега. Агаша тоже «оттаяла», повеселела, физиологические отправления нормализовались. Разговоры у костра затянулись до полуночи. Узнав, что мы завтра собираемся в обратный путь. Агафья искренно огорчилась и приуныла. А затем сказала: «Игорь Павлович! Лыжи-то мои возьми себе, может, еще когда-либо зимой в гости (придете). Милости просим!».
      11 марта. Утро пасмурное, теплое – 6°C мороза. Дует ветер, у гор идет небольшой снежок. Завтракаем в хижине – на улице что-то сегодня неуютно. Короткие сборы. Спускаемся к реке, надеваем лыжи. Прощаемся с Агафьей, грустно смотрящей нам вслед. Иван Васильевич идет с нами, чтобы потом съездить в тувинский монастырь к Максимиле с письмом от Агафьи. Вернее, он идет не с нами, а ушел раньше нас, чтобы проверить расставленные капканы.
      В 8 часов 50 минут встали на лыжи и двинули в обратный путь. Однако пройдя метров пятьсот поняли, что дальше так идти мы не сможем. Дело в том, что вчера с Николаем Петровичем шли по талому снегу и оставили лыжи на солнце, налипший снег на солнце превратился в капельки воды, которые ночью застыли в ворсинках камуса, и сейчас лыжи совершенно не катятся. Пришлось останавливаться и разводить костер для отогревания лыж. Так уж случилось, что костер оказался рядом с тем местом, где недавно волки расправились с маралухой. Следы недавнего волчьего, да и собачьего пиршества хотя и припорошены идущим снежком, но еще отчетливо видны.
      Продолжаем путь. Проходим развилку Ерината и Курумчука, поворачиваем на запад. У займища на противоположной стороне реки на снегу безлесового подножия горы множество следов волков. И тут же, как бы подтверждая их наличие, раздается протяжный вой волка из лесочка у горы. Ему вторит другой, третий. Вначале мы даже решили, что это Иван Васильевич, который собирался подождать нас возле этого займища, разыгрывает нас, подражая вою волка. Но, приглядевшись, увидели, что свежий след Ивана Васильевича тоненькой ниточкой уже далеко ушел вниз по берегу Абакана. Значит, таежник уже далеко впереди нас.
      А волки все выли вслед нам. Встречный ветер все сильнее, колючий снег режет лицо. Временами метет настоящая метель, даже близкие горы просматриваются с трудом. Порывы ветра зло бросают охапки снега в лицо, залепляют очки. Приходится с усилием, навалившись грудью на встречный ветер, продвигаться вперед. Заметно холодает. Горы завьюжены. Настоящая зима и вьюга. Лыжи почти не катятся. Налипший талый снег сейчас прихватило морозцем и идем как на наждаке. А тут еще Лев Степанович об острый край льда повредил свой сапог. Хотя дырочка и небольшая, но в очередной брод в сапог проникает холодная вода. Мокрая портянка сменена на сухую. Но ведь впереди еще десятки бродов. Как идти дальше? Но – «голь на выдумки хитра». Решаем надеть на ногу Льва Степановича целлофановый мешок, чтобы портянки и носки не промокали от воды, забравшейся в прохудившийся сапог. Так он и засовывает ногу в сапог. После очередного брода в сапоге хотя и похлюпывает вода, но ее легко вылить, а нога остается сухой. Найден вполне сносный выход из чреватого последствиями положения.
      У выдающийся вперед скалы, с озерцом под ней, красоту которой в прошлое лето запечатлел на киноленту наш оператор Александр Матвеевич Губарев, на снегу прочитал надпись: «Пройдена одна 4 часть пути». Очевидно, это Иван Васильевич, идущий впереди, шлет нам своеобразное послание. Снова броды. Погода несколько теплеет, прекратился снег, слабеет ветер, но его порывы еще ощутимы. Временами сквозь мрак мутно выступает солнце. За короткое время выпало довольного много снега. По глубине лыжне после впереди идущего Льва Степановича, у которого узкие лыжи, идти на наших широких камусах трудно – они режут кромку. Сворачиваем чуть в сторону, по целине идти легче.
      Через некоторое время тучи разорвало и пролилось солнце. И сразу все резко изменилось кругом. Ослепительно заискрился свежий снег, как на фотобумаге проявилось множество следов волков, росомахи, соболя, горностая и других зверей, как старых – присыпанный снегом, так местами и свежих, еще совсем «теплых».
      В 11 часов 45 минут вновь наталкиваемся на надпись на снегу: «Сломал одну лыжину, в 11 часов буду тихонько двигаться. Иван».
      Приближаемся к «Щекам». Наледь выше их замерзла, но в середине, где был осевший лед, промыло фарватер чистой воды. В 12 часов 20 минут достигаем «Щек». Лед между ними проело – пройти невозможно. Придется перелазить по скалам. Сняв лыжи, карабкаемся по камням и вскоре мы уже за «Щеками». Отойдя от них на несколько десятков метров, переходим на правый берег Абакана и устраиваем привал у «пироги» Лыковых – старой лодки, сейчас заваленной снегом.
      Костер. Чай с накопанным из-под снега брусничником. Короткий отдых. Частично откапываем пирогу от снега – нужно сфотографировать «для истории». В 13 часов 30 минут снова в путь. Осталось еще половина пути. Продолжается сильный встречный ветер, но снега уже нет. Через 200 метров надпись на снегу: «11:45». Выходит Иван Васильевич опережает нас почти на два часа. Рядом с надписью глубоко впечатанный в мокрый снег, застывший сейчас, след крупного волка. Не упускаем случая запечатлеть его на фото.
      При очередном переходе реки вброд поскользнулся и чуть не улетел в поток, но удержался. Пострадали только лыжи, которые окунул в воду. Думал, что на мокрые лыжи будет налипать снег, но камус выдержал испытание.
      Часах в полутора от геологов встретили лесочек в расширяющихся горах, где было множество следов всех зверей, которые есть в этих местах – маралов, кабарги, росомахи, волков, зайцев и других. Снег буквально перетасован животными. Вероятно, здесь солончак, на который они собираются. Судя по лыжным следам, в этом богатом для охоты месте нередко бывают и геологи.
      Последние 2-3 км шли по чистому льду Абакана. Ветер сдул снег и русло реки превратилось в сплошную катушку. В конце пути Николай Петрович, идущий первым, вдруг сделал крюк вправо в сторону устья Каир-су, обходя остров. Мы хотя и поняли, что можно было этот остров не обходить, а пройти напрямую к аэродрому, но за компанию потопали тем же путем. Но вот аэродром, который встречает нас красным флажком, ограничивающим взлетную дорожку, и раздутым колдунчиком на шесте.
      В 16 часов 35 минут мы дома, вернее – в доме геологов. Выходит, правду говорят, что дорога домой короче. Несмотря на сильный встречный ветер, в этот раз путь пройден быстрее – за 7 часов 45 минут. А наш хозяин здешних мест, «муж» Агафьи Иван Васильевич уже давно моется в бане. А я-то думал, что как истинный таежник, он нас в пути не бросит, а, может, где-нибудь и заранее разожжет костер, и напоит умаянных городских путников горячим чаем. Но не тут-то было! И не подумал!
      Подтапливаем в бане печь, накачиваем воду и идем париться. Уставшее тело, особенно плечи, болит и ноет. И баня сейчас – это блаженство! Вечер проходит в разговорах и в спорах со старшим мастером Владимиром Николаевичем о Лыковых и отношении к ним разных людей.
      12 марта. Утро, теплое, идет легкий снег, горы закрыты снежной дымкой, видны только ближайшие. Ждем самолет и коротаем время в разговорах. Повариха Валентина Михайловна, узнав о «замужестве» Агафьи, сказала: «Убил он (ее). Да как можно! Такую женщину! Как она бедовала – рассказывала нам. Он пил (водку) всегда, уезжал туда и там варил брагу. Зверь! Мы-то его боялись». Замуриев Владимир Николаевич четкого мнения не высказал, но отметил: «Жила она так, пусть бы и жила».
      Вскоре к нам подошел Иван Васильевич и поведал некоторые факты своей жизни. В 11 лет он стал сиротой – умер отец. Образование у него три класса. Жил на «Центральном». В августе 1943 года взят проводником к пограничникам, а в декабре этого же года призван в армию и служил в погранзаставе в Усинске. Искал дезертиров, уклоняющихся от участия в Великой Отечественной войне, по тайге. После службы в армии в 1951 году вернулся домой в Усть-Матур. Работал в сельпромхозе кассиром, завхозом, начальником на «Оде». Туда он уехал в 1953 году и проработал продавцом пять лет. В 1958 году стал завхозом Одинского лесопунктного участка, а затем председателем объединенного комитета. В 1961 году ушел в заготконтору в Верхнем Матуре (леспромхоз), затем работал 19 лет в Таштыпском лесхозе. В 1983 году работал в психиатрической больнице санитаром, а с 1985 года ушел на пенсию. Однако не отдыхал, а поступил в ГРП (геолого-разведовательная партия) и был лодочником на Волковсом участке и на речке Быстрой.
      От Ивана Васильевича мы выслушали и немало «оправдательных» рассуждений об их отношениях с Агафьей. Говорит, что Агафья высказывала Ерофею мысль, что она не против Ивана Васильевича и могла бы с ним жить. Об этом Ерофей говорил, когда они с ним встречались в январе этого года. Якобы и завскладом Волковского участка Александра Наумовна также говорила об этом Ивану Васильевичу, после того, как прочла письмо, написанное Агафьей Анисиму, и советовала ему жениться на Агафье. В январе 24 числа Иван Васильевич с Черепановым (начальник ГРП) пришел к Агафье, а 25-го прилетели на вертолете Анисим с Орловым (его свояк). Агафья была здорова. Потом они все вместе ушли на Каир, а когда Иван Васильевич вернулся, она уже болела. Жаловалась на боли в спине, шее, животе и руках, не кашляла. Иван Васильевич «правил» ее: масло на живот, массаж, «пуп ставил на место», массажировал руки, ноги, поясницу. «Отпустило» дней через пять.
      «Агафья предлагала мне вначале жить как брат с сестрой. Но я не согласился и сразу сказал, что там (на Еринате) жить постоянно не собираюсь. В прошлом году предлагал ей отвезти к монашкам в Туву. Сестра моя не советовала мне брать ее замуж: «Детей тебе принесет, когда растить будешь?» – рассказывает Иван Васильевич. И продолжает: «После женитьбы около 15 дней она была здорова. Я уехал, вернулся 15-16 февраля, шел пешком. Агафья не могла оправляться до восьми дней, принимала листья сены. Прожили 3-4 дня – стало плохо с мочой... Если на этой неделе не будет месячных, то можно думать о зачатье...” Некоторую грубоватую откровенность Ивана Васильевича я, конечно, опускаю (И.П.Н.).
      О дальнейших событиях он рассказывает так: «Когда прилетел Черепанов вывозить ее, то она отказалась. Начиталась каких-то книжек, решила, что это грех большой. Сказала: «У тебя две жены было – грех!» – «У нее политика сейчас – удержать меня и жить там, жить в пустыне, самостоятельно. Предлагал ей переехать на Кизаское зимовье, 90 км от Абазы, там только один Левка Золотаев на метеостанции живет. Есть одна свободная большая изба. Чудные огороды, пашни, богатое место на берегу Абакана. Сообщение по реке и 15 км на Оду, где лесопункт. От Оды на Матур дорога 45 км, в Матуре есть больница районная, можно даже делать операции. Можно жить и на Усть-Матуре, пустые дома, один человек живет, 18 км до Матура. Еще ближе – на Мизюголе, 8 км от Матура, одна семья живет. Но от всего отказалась», – заканчивает свой рассказ Иван Васильевич. И в сердцах добавляет: «Она считает греховным даже стирать белье мылом». При этом он почему-то не может понять, что для Агафьи это мыло, сделанное на фабрике и проданное в магазине, действительно является запретным, а значит греховным товаром.
      Попутно Иван Васильевич сообщает нам, что в восьми километрах от Волковского участка вниз по Абакану есть «Черепановская дача» – щитовой домик. Там хорошие плесы, большие ямы, богатые рыбой, и зимой там прекрасный подледный лов рыбы. В домике есть печка и туда ходят рыбачить все, кто свободен от дежурства. В этих местах никогда более 42-43 градусов мороза не бывало. Сейчас, вообще, стало теплее, а летом нет той жары, нет гроз и проливных дождей.
      К 10-ти часам выглянуло солнце, закапала с крыш капель. По рации узнали, что вылет откладывается до 12 часов, а потом и до 14 часов. Но и в 14 часов по рации передали, что самолета не будет, возможно будет вертолет. Потом отменили и полет вертолета: «Нет погоды!». А у нас весь день стоит отличная погода, почти все время яркое солнце, видимость идеальная. Просто не верится, что где-то может быть нелетная погода. Но что делать? Идем затапливать баню.
      Однако неожиданно от каротажника Павла Рудакова поступило предложение показать нам давнее стойбище Лыковых на р.Каир-су. Встали на лыжи и в 15 часов отправились в путь. Пересекли Абакан, идем по солнечному, чудному лесу. Через 30 минут подошли к развалинам трех домов. В одном из них из середины растут березы. Окошечки малюсенькие – сажень на сажень. Дома стояли на прилавке горы, рядом протекала, молчащая теперь под снегом, речка. Оглядевшись вокруг, замечаем четвертую избу, стоявшую чуть повыше на пригорке и сохранившуюся, пожалуй, лучше других. Могил и крестов не видно, то ли время сравняло с землей, то ли засыпаны толстым слоем снега. На полянке, сейчас уже зарастающей березняком, геологи устроили солонец для маралов, и он утоптан их следами. Удобно, спрятавшись за развалины дома, подкарауливать добычу. Самый большой дом высок, в 7 окладов, 5 х 6 метров, был очевидно молельней. В одном месте окошечко в доме забито толстым бревнышком, вынимаем его, под ним клочок старой газеты, распадающейся в руках. Удается прочесть: «....айтесь.... Пролетарии всех стран соединяйтесь». Название газеты: «...ЗДА» (Звезда?). Замечаем карандашные записи на стенах избы. Пытаемся их прочесть: «1946 года 3 августа. Здесь ночевали живые люди бродяги из заповедника и Москвы. Загорин, Молоков – наблюдатели Лебединова (очевидно, имеется ввиду прииск Лебедь – И.П.Н.) – научные сотрудники». Другая запись: «Были здесь с 8.10.66 г. по 1.1.-67 г. охотники Алтайского краевого государственного говобл. (?). Отремонтировали избушку знаменитого Лыкова. Тудуев И.И., Авошев М.С., Авошев Т.В., Тудашев А.И., Кучуков Д.И., Росслаев А.С., проводник – Молоков». А вот даже стихи: «Я посетил сей уголок прелестный, приют разбойников, бродяг, бандитов, картографов, охотников, туристов и восхищаюсь красотою здешних мест. Лишь без штанов, обуток возвращаюсь». Еще несколько надписей трудно различимых, можно прочесть лишь отдельные слова:» ...4 года... 7 лет... остается... на доске прямо... скучно... и др.». По возвращении в поселок спрашиваем у Ивана Васильевича, знает ли он кого-то из указанных в записях на стенах. Он сказал, что Молоков жил на Мрасе, остальные алтайцы или шорцы – ходили сюда «воровать».
      Пока мы ходили по Каир-су, наша затопленная баня погасла. Но мы не сдались, солярка помогла быстро разжечь печь, и к сумеркам мы уже охали на полку, хлеща себя пихтовыми вениками, собранными на тропе из Каира. Распаренные и разморенные, вываливаемся из бани. Встречают нас яркие звезды и нарождающийся лодочкой месяц. Морозный таежный воздух вливается в разгоряченные легкие, а в голове удивительно светлеет.
      13 марта. Спал плохо с каким-то устрашающими сновидениями, бегством через лабиринты и прочей чепухой. Утро темное, медленно разгорающееся. Тепло, около 5 градусов мороза. Сплошная облачность, тихо. По рации передали, что в Таштыпе прогноз плохой: ветер, облачность, горы «закрыты». До 11 часов вылет не состоится.
      От нечего делать смотрим телевизор. Потом по тестам определяем «состояние стресс». У меня набралось более 80 очков, заключение: «Требуется вмешательство медицины или ваших друзей». Подсчет очков по данным Агафьи дал 58 очков: «С трудом справляется со стрессом». У Николая Петровича – «с трудом справляется...»
      Геологи рассказали, что какая-то Галина Ивановна из города Пушкина выслала Агафье посылку на 40 кг (мука, одежда, белье и др.) и спрашивала, какая нужна мебель. Потом она приезжала с С. П. Черепановым и впечатление для нее было ошеломляющим. Вряд ли она вернется сюда и захочет жить с Агафьей.
      Очередной выход на связь с Таштыпом неутешителен. «Добро» на вылет откладывается до 12 часов 30 минут, а затем до 14 часов. В конце концов, сообщили, что самолет совсем не придет.
      Лев Степанович предложил Ивану Васильевичу, который тоже весь день мается в ожидании самолета и без конца рассказывает разные таежные байки и о своих отношениях с Лыковыми, написать «объяснительную» о своей женитьбе на Агафье. Вот что он написал: «С семьей Лыковых я познакомился в 1985 году, в декабре месяце. В первую очередь с Агафьей Карповной когда она ездила к своим в Кемеровскую область. Заезжала ко мне и с моим родственником Тропиным Анисимом Никоновичем и квартировали у меня в Абазе. Знал я по рассказам о семье Лыковых еще до 1940-х годов от Самойловых и других жителей с Тишей. Карпа Иосифовича первый раз увидел в 1987 году в июле месяце. Приплывал к ним на ихнее поселение в «Севере» с Черепановым Сергеем Петровичем и другими. Агафья К. со мной приплывала на Каир в 1987 году. С 1987 года я с семьей Лыковых до сего времени поддерживал регулярную связь. В 1988 году Карпа Иосифовича летал хоронить. В 1989 г. в январе я залетел на Еринат к Агафье Карповне навестить ее. В январе 1989 года на Еринате охотился Седов Ерофей Сазоньевич, когда он вернулся от Агафьи, у нас с ним состоялась встреча. Он передал мне от нее Приветы. Также выразил мне ее желание войти в более близкий контакт со мной для дальнейшей жизни. Когда я прилетел на Еринат, то мы с ней нашли общий контакт согласие в дальнейшей совместной жизни, и выезде с Ерината в верх Таштып на постоянное место жительство. После чего я в феврале м-це с Каира вылетел в Абазу, договорился с Черепановым С. П. на счет вывозки вертолетом. 23 февраля Сергей Петрович пролетая с Ерышкола подсел на Еринате, чтобы забрать нас, но Агафья Карповна передумала и вылететь отказалась. Когда я прилетел в феврале месяце где-то числа 12-13, заходил к Ерофею Сазонтьевичу, сообчил ему, что мы с Агафьей Карповной выезжаем с Ерината. Он меня поздравил. 13.03 – 1989 г. Тропин».
      Иван Васильевич из разговора с Агафьей также утверждает, что Карп Иосифович не хотел, чтобы Агафья умерла вместе с ним и не предпринимал к этому попыток (как утверждали некоторые рассказчики – И.П.Н.) «Агафья была девственницей», – ответ Ивана Васильевича на прямой вопрос Льва Степановича. Это утверждение сразу снимает досужие разговоры некоторых о том, что Карп Иосифович сожительствовал со своими дочерьми.
      День пасмурный, но видимость отличная, все горы открыты. Тепло, даже подтаивает снег.
      14 марта. Утром идет крупными хлопьями сплошной снег. Тихо-тихо. Природа замерла в великолепном белоснежном одеянии. Только еле уловимый шелест падающего снега.
      Вылет сегодня под сомнением. Во всяком случае, он отложен до 9, а затем до 11 часов. К 11 часам погода у нас не улучшается, идет небольшой снег, потягивает ветерок, но горы почти закрыты. На связи с Таштыпом выясняется, что там погода хорошая, но по нашим условиям вылет пока невозможен. Решают, что вновь выйдут на связь в 12 часов. В последующем погода переменная, снег почти прекратился, но с гор сваливается туман, временами, освещаемый сверху солнышком. Значит, скоро возможен вылет. Быстрые сборы и идем на аэродром. В ожидании самолета готовим Агафье послание: «Агаша! Помним о тебе. Будь здорова! Черепанов, Тропин, Пролецкий, Назаров». Этот «вымпел» мы хотим сбросить Агафье с самолета и посмотреть – жива ли? Нас очень беспокоят рыскающие возле зимовья Агафьи волки.
      Самолет прилетел, разгрузился и сразу разворачивается в обратный путь, пилот-наблюдатель сделать крюк и пролететь над Агафьей не соглашается, боится, что не хватит светлого времени на еще один запланированный рейс. Обещает, если время останется, то забросит вымпел на втором рейсе. В 15 часов взлет. Переменно, солнечно. Тайга внизу значительно светлее, чем на пути сюда – засыпана недавно прошедшим снегом. Белые в снегу речки Катуй и Бедуй – граница бывшего Алтайского заповедника. Какое-то озера в виде подковки или полумесяца.
      Все больше облачность, все больше болтанка, все меньше видна земля. Летим как в молоке. Но вот снова просвет. Оказывается, что летим над самыми высокими заснеженными скалами, вершины округлены и закатаны снегом, ниже в углублениях и «цирках» одиночные, чахлые деревца. Иван Васильевич показывает справа речку Быструю, в устье ее перед впадением в Абакан избушка. Выше по Абакану, в шести километрах – Тиши на левом берегу по течению. А против речки Быстрой – гора со странным названием «Полдень». Дальше облака, просветы, туман, белая лента Абакана, заваленная снегом тайга. Мелькающие клочья тумана и белых туч, просветы земли придают динамизм, движение нашему полету – явственнее ощущается скорость, объемнее все окружающее. «Черное» озеро сегодня закрыто тучами. Все шире белая лента Абакана и после того, как в него справа впадает Малый Абакан, он еще больше раздается вширь и действительно становится Большим Абаканом. Через 45 минут лета Иван Васильевич показывает внизу зимовье на берегу Абакана, где живет Лев Золотаев и где, может быть, придется еще жить Агафье с Тропиным. Правда, это он так думает, а я очень даже сомневаюсь. Совсем недалеко и деревня Матур. Горы становятся все площе, мы летим все ниже. Дымка уже выше нас, а земля хорошо просматривается. Сильная болтанка, закладывает уши. Снижаемся. Видны поля, пашни, дороги, линии электропередач. Вот и Таштып. Летели сегодня быстро – всего 57 минут.
      Едва приземлившись, спешим в райком партии. Посетили первого секретаря Нефедова Анатолия Константиновича. Рассказывали ему о ситуации, сложившиеся на Еринате (здоровье Агафьи, «женитьба», волки и др.). Просим взять под свою опеку Агафью.
      Вечером на машине Н. П. Пролецкого побывали в Верх-Таштыпе у Федора Ивановича Самойлова, жившего когда-то с Лыковыми на Тишах. За два года, что мы его не видели, он значительно сдал, похудел, заметна отечность на руках, ночью «было плохо». Но речь остается живой и образной. Он рассказал, что в 1932 году на Тишах была организованна охотничья и рыбацкая артель «Пограничник». Начальник был Кукольников, в 37-ом его взяли (арестовали). Продукты артель доставляла на Кизас. «Лыковы жили на Тишах и назывались они Лыковские. В артель Лыковы не пошли. У Степана (брата Карпа) детей не было. Лыков Карп женился на Тишах в 1925 году, взял жену с Алтайского края. Родился Карп Иосифович в 1904 году, я – в 1906-м. Мы дониконовской веры. Был молельный дом, молились. На Тишах было 8 дворов. Лыковы не были зажиточными – одна лошадь, 2-3 коровы. Ушли на Каир они на лодках, на лошадях. Бывал у них на Каире, жили они открыто. Степан и родители умерли там. Потом организовался заповедник и им предложили выехать. Уехали на Лебедь (прииск). Осенью вернулись на Каир. Там охранники убили Евдокима, жена Аксинья потом умерла. У Евдокима было двое дочерей. Лыковы потом жили выше того места. Вырос я в Алтайском крае. Отец у меня был большевик, в 19-м году удрали на Тиши от Колчака. Лыковы жили там до нас. Работал в артели охотником и рыбаком. Был таймень, ленок, хариус, сиг, на Караколе («Черное озеро») – селедка. Золотаев Ермила Васильевич посадил Кукольникова и меня (донес на нас) и потом был председателем (артели). Пенсию восьмой год не получаю, перевел в «Фонд мира». Мне сейчас богатство наживать не надо, а у государства дыр много. Пенсия у меня была всего 50 рублей». Как видно, годы испытаний и лишений, многолетнее несправедливое (по доносу подлого человека) пребывание в тюрьме и ссылке не ожесточили и не озлобили этого истинного христианина. Напротив, глаза его излучают добрый свет, и он еще думает, как помочь людям из своей скромной пенсии и о «дырах государства».
      Поинтересовались мы и мнением Федора Ивановича о женитьбе его родственника на Агафье. Он ответил: «Иван Васильевич вносил предложение жениться на Агафье. Думал, что он шутит. А ежели он это сделал, то он преступник, потому, что это кровная родня, это 2-3-е колено, а можно только после 8 колена». Все это было сказано в присутствии Ивана Васильевича, глядя прямо ему в глаза.
      Ночуем в Абазе у Николая Петровича.
      15 марта. Утро и день занимаемся проявлением пленки и печатаньем фотографий. Вернее это делает Николай Петрович, а мы только любуемся его работой. Несмотря на то, что он никогда в открытую не фотографирует Лыковых, многие его снимки просто замечательные. В его арсенале есть уже немало приемов, чтобы не травмировать Агафью при съемках. Например, он фотографирует не поднимая фотоаппарат к глазам, а с живота и умудряется «попасть в кадр». Природная доброта и деликатность Николая Петровича, стремление всегда помочь Лыковым, да и другим людям, позволяет ему «ходить в любимчиках» у Агафьи. Своим внутренним чутьем она безошибочно отличает хороших людей от плохих, и я еще ни разу не видел, чтобы она рассердилась на Николая Петровича, даже когда подозревает о фотографировании.
      Днем были у Тропина И.В., хотелось посмотреть, как он живет, и куда он приглашал быть хозяйкой Агафью. Дом его стоит в некотором отдалении от остальных, на «острове». Однако недалеко аэродром и это, конечно, не понравится Агафье. Да судя по всему, она и не собирается переезжать в данный дом. Кроме нас, у Ивана Васильевича были другие гости – С. П. Черепанов и Иван Козлов из ГРП.
      К вечеру посетили в Абазе Таштыпское промыслово-охотничье хозяйство. Беседовали с директором этого хозяйства Борисовским Виктором Ивановичем, парторгом Донским Леонидом Ивановичем и профоргом. Разъяснили ситуацию с Агафьей (ненадежность Ивана Васильевича и разногласия между ними, опасность существования ее рядом с волками). Виктор Иванович пояснил, что штатный охотник Седов Ерофей Сазонтьевич, участок которого рядом с Агафьей, был принят в промхоз охотником только по просьбе В. М. Пескова и Н. Н. Савушкина. А по существу он вовсе и не охотник и, конечно, один с волками не справится. В ближайшие дни обещал выслать на Еринат опытных волчатников для уничтожения стаи. Обещал он рассмотреть вопрос и об установке портативной радиостанции у Агафьи, слетать лично к ней и посмотреть, что можно еще сделать для нее (наладить обмен картошки на муку и др.). Пояснили мы и все опасности вероятной беременности Агафьи, а также инфицирования ее при контакте с людьми. Поэтому просили больных, чихающих и кашляющих охотников к ней не посылать, а в случае необходимости организовать всяческую помощь (доставить врача, эвакуировать в больницу и др.). В ответ получили заверения, что все необходимое будет сделано.
      Однако, как в последующем мы убедились, все обещания Борисовского и его ближайших помощников так и останутся обещаниями, а волки как бегали вокруг Агафьи, так и бегают. Как не было рации, так ее и не будет.
      16 марта. В 12 часов 30 минут пришла машина из Абакана от В. А. Голдобина и мы с Львом Степановичем, поблагодарив за гостеприимство Анну Михайловну и Николая Петровича, отправляемся из Абазы в Абакан. Дорога через перевал очень красива. Чуть-чуть подтаивает, снег начал сереть. Осинки стали светло-зелеными. По берегам ручейка на фоне белого снега ярко закраснели верхушки молоденьких ив и разлилась киноварь краснотала, а кое-где из веток вербы уже выплеснулись серебристые пушистые почки. Верхушки берез подернулись светло-коричневым цветом. Ручьи пока что еще под снежным ледяным покрывалом, накапливают силы для мощного весеннего взрыва. Грядет Весна! Что принесет она Агаше? Доброту и милосердие людей, радость человеческого участия и общения или новые несчастья, невзгоды, болезни и одиночество?!
      Перед отходом поезда побывали на Абаканском телевидении. Записали передачу на 20 минут о положении на Еринате. Постарались осветить основные проблемы по помощи Агафье в настоящее время. В 18 часов 50 минут отбываем в Красноярск.
      17 марта. Около 7 часов утра я дома.
      30 марта. Позвонила Людмила Васильевна Растощекова с Абаканского телевидения. Сообщила, что 23 марта они летали к Агафье. Она сейчас живет одна, со здоровьем все в порядке. Через 2 дня после нашего отъезда для Агафьи отпали все опасности, связанные с беременностью. Агафья просила передать мне привет, а Сергею Петровичу Черепанову (начальнику ГРП) ее просьбу, чтобы он пропустил к ней Линковых, если они приедут.

      А через некоторое время ко мне пришло письмо и от самой Агафьи. Вот что она писала: «Господи Иесусе Христе сыне Божий помилуй нас. С ниским поклоном Агафия к Игорю Павловичу и супруге твоей Тамаре и дчерям (дочерям) вашим Светлане и Валерии. Кланяюсь всем по нискому поклону и желаю вам от Господа Бога добраго здоровия и душевного спасения в жизни всякого благополучия. Посем сообщаю о себе, о своей жизни. За ваше доброе пожелание пока еще помаленьку в живых нахожусь с Божию помочю. Но здоровье вобще Тропин унес мне, вся высахла. Теперь есть нельзя стало. Если рас в день маленько за абедом поем – пить нельзя, если пить когда хочу жажда, то апеть только крушку воды выпью да картошку адну или две съем, но если ещо маленький кусосек хлеба пропустишь. Вот так теперь жизнь мне пошла, ели жива. В перед не знаю как Господь велит мне жить и как Господь поможет мне избежать етова дела, если ечо только рас сотворит (Тропин) со мной ето дело, то вообще не вынесу боле и знесет етой болезний до конца меня. На етем то может по времю как вылечивась вы ешо, но очень трудно от него етово дела избегать, каждый день сбивать меня на ето дело. Но с Божию помощю пока боле не поддаюсь ему, но выежать вобще отказавась. Никуда ни поеду, но и жить мне с ним содним очень опасно. Необходимо надо человека мне суда на житье, чтобы быв со мной человек. Но еще Игорь Павлович большой поклон тебе от меня, велика благодарность, болшое спаси Христос тебе за посещение и за лекарствы. Дай Бог вам добраго здоровия и всякого благополучия в жизни. Пока слава Богу за ваше доброе пожелание на улицу (в туалет) хожу, моче (моча) стало проходить, по сежолому (по тяжелому) редко хоть хожу, но дня чере два или когда через три хожу аправляюсь. Но и после вас два раза приходива на билье. Письма вам пишу второва апреля по старому (летоисчеслению), но атправить не знаю как они вам дойдут. Но если Игорь Павлович писмо получите от меня, толи ответ напишете или время будет в гости милости просим приежаете. Игорь Павлович, если когда поедишь, то возьми порожни канаверты и свой адрес напиши на канаверты, чтобы были у меня. Писала Агафия в второго апреля в суботу» (знаки препинания расставлены мной – И.П.Н.).
      Из этого письма, полученного мною осенью, было ясно, что на момент его написания состояние здоровья Агафьи было неважным («унес Тропин», «вся высохла»). Оказывается, Иван Тропин вернулся к Агафье и «сбивает на ето дело, но с Божию помощью пока боле не поддаюсь». Агафья заявляет также, что никуда не поедет жить с ним «содним очень опасно», поэтому «надо человека мне суда на житье». Физиологические отправления ее наладились, а беременность не состоялась. К моменту получения письма я уже знал, что Ивану Тропину прокурором района запрещено бывать у Агафьи и он оттуда выбыл.
      В июне 1989 года представители Красноярского краевого музея обратились ко мне с просьбой предоставить им на хранение и для организации выставки предметы быта Лыковых. 26 июня я их передал. А вскоре во временном выставочном зале, по проспекту Мира, можно было увидеть берестяную обутку, нож с деревянной ручкой с лезвием, сделанным из полотна пилы, чумашку берестяную, бродни из маральей шкуры, рукавицу из конопляной нити, рваные штаны и рубаху Савина из конопляной ткани и сухарик из черно-серого хлеба.
      Март 1989 г.

>>