Таёжный Тупик
<< Долгий путь до Ерината >>
Путь на Еринат. Незваные гости Агафьи Лыковой
Виктор Решетень, Владимир Павловский


«Увидеть и умереть» – это, без всякого преувеличения, относится к Саянам.

      Об Агафье Карповне Лыковой уже, как говорится, писано и переписано, не делает это, пожалуй, только ленивый. Писал не раз о ней и "Красноярский рабочий", который на протяжении многих и многих лет следит за судьбой таёжной отшельницы.
      Авторы этих строк бывали у неё. Один – дважды, другой – четыре раза. Мы выпустили книгу "Путь на Еринат", организовывали акции помощи Агафье Лыковой, получали от неё письма... Поэтому расскажем о нескольких эпизодах, растянутых на годы.
      Многие считают, что "открыл" Агафью Лыкову и всё семейство староверов, скрывавшихся от людей в глухой Саянской тайге, журналист "Комсомолки" Василий Песков. На самом деле это не так. Василий Михайлович лишь сделал эту историю всемирно известной.
      Теперь это уже, конечно, история, но в 2002 году собрали экспедицию на Еринат и мы, решив провести её под флагом старейшей газеты России – "Красноярского рабочего".

      Попасть из 2002 года в год 7510-й – это вроде бы попасть в будущее. Но, побывав в гостях у знаменитой таежной отшельницы Агафьи Карповны Лыковой, участники совместной экспедиции редакции газеты «Красноярский рабочий» и Альянса руководителей региональных СМИ России (АРС-ПРЕСС) оказались на самом деле в прошлом. Слишком уж велика разница между тем, чем живет цивилизованный мир в начале 21 века, и тем, чем живут обитатели заимки, затерявшейся в Сибири, в дебрях Саян, на берегу девственно чистой реки Еринат.
      Журналисты, решившие хотя бы на время удалиться от мирской суеты, в том числе политической, в первую очередь намеревались побывать в гостях у знаменитой таежной отшельницы Агафьи Лыковой. Они предполагали не только расспросить ее о житье-бытье, но и помочь, как говорится, управиться по хозяйству, ведь впереди – долгая, суровая зима, к которой нужно основательно подготовиться.
      Задумка эта возникла давно. Вот только приступить к ее реализации мы как-то все не решались. И вдруг взыграло журналистское самолюбие. В самом деле, кто только не навещал Агафью – и столичная пишущая братия, и чиновники, и врачи, и музейные работники, а вот региональные журналисты так и не добрались до устья Ерината – до места, метко названного Василием Песковым «таежным тупиком».
      Подталкивал и читательский интерес. На известие о намерении снарядить экспедицию к заимке Лыковых люди откликнулись очень живо. Были звонки, были письма, были ходоки с подарками и простыми просьбами – передать привет Агафье Карповне.
      Правда, нас пытались и предостеречь от «неразумных действий». Известный красноярский врач Игорь Павлович Назаров начал беспокоиться, как бы мы не занесли в таежную глухомань какую-нибудь инфекцию. По его мнению, большинство членов семейства Лыковых внезапно умерло именно от того, что закончилась их изоляция от мира.
      Не верить Игорю Павловичу вроде бы не было оснований, так как он не единожды бывал на Еринате. Но и отступать от намеченного не хотелось. Пообещав соблюдать все разумные меры предосторожности, мы отправились в не изведанные нами места.

      Команду «Красноярского рабочего» в составе восьми человек возглавил главный редактор газеты Владимир Павловский. В пятницу – 26 июля 2002 года – рано утром команда выехала из Красноярска на машинах.
      Верно говорят: если отправляешься в путь в дождливую погоду, то обязательно повезет. Так случилось и с нашей экспедицией. В минувший четверг весь день шел по-осеннему нудный дождь, небо казалось с овчинку, а в пятницу в Красноярск вернулось лето.
      Для нас хорошая погода была самым важным условием успеха, ведь добраться к знаменитой таежной отшельнице Агафье Лыковой из столицы Горной Шории Таштагола можно только на вертолете. А эта винтокрылая машина, несмотря на свою «всеядность», может работать только при определенных погодных условиях, особенно сейчас, после известных трагических событий.
      Возможно, у читателей «Красноярского рабочего» возникнет вопрос, а почему к Агафье Лыковой, живущей в таежном уголке Хакасии, необходимо добираться через Кемеровскую область? Ответ прост – именно из Таштагола в эту таежную глухомань и существует самый короткий путь для вертолетчиков.
      В Таштаголе до сих пор действует аэропорт, где, правда, остался один-единственный вертолет, а наш главный проводник – Александр Санин – десять лет жил в этом городе и налетал в округе сотни часов за штурвалом Ми-8.
      Путь от Красноярска до Таштагола занял 14 часов. Мы выехали в 5 утра и добрались до аэропорта в 9 часов вечера. До Кемерова автомагистраль «Байкал» напоминала скорее дорогу районного масштаба, чем федеральную трассу. Мы с гордостью вспоминали наши приличные краевые дороги. Но от Кемерова до Междуреченска пошла такая отличная, в четыре полосы автомагистраль, что гордость за дороги края тут же угасла – таких современных дорог у нас до сих пор нет. Если говорить о пролетающих вдоль дороги городах и весях, полях и лугах, то живут кемеровчане очень даже неплохо.
      Сразу осознали мы и то, что путь без приключений не бывает. На одной из заправок из-под капота одной из наших машин вдруг повалил дым.
      В тот момент мы боялись уже не только за себя, но и за окружающих. Оказалось, ничего страшного. Только отъехали от злополучной АЗС – кемеровский «гаишник» выхватил из потока именно нашу груженную под завязку «Газель» и чуть было не заставил выгребать из кузова весь туристский скарб, ссылаясь на операцию «Вихрь-антитеррор». Если б он не смилостивился, часовая задержка была бы обеспечена. А не дай Бог начал бы страж порядка изучать еще и наши походные ножи, средства для отпугивания диких животных, сигнальные ракеты...
      Истосковавшиеся по полетам вертолетчики встретили нас в Таштаголе хорошими прогнозами: доставим до Ерината как миленьких!..
      Первые строки о ходе нашей экспедиции были написаны утром 27 июля. Погода в этот день явно благоприятствовала дальнейшему путешествию. На 99 процентов было ясно, что вылет к Агафье Лыковой в этот день обязательно состоится. А счастливое начало, как известно, это половина успеха. До встречи у Агафьи-отшельницы на Еринате!

      О том, как мы добирались до Таштагола, что в Кемеровской области, читателям известно. Между строк читалось, что путь наш устлан едва ли не розами. Ну уж если и не розами, то хотя бы освещен ярким солнцем, которого до этого все не видели давно. Истосковавшиеся по полетам вертолетчики (дожди давали о себе знать больше недели) встретили нас довольно оптимистичными прогнозами: доставим до Ерината как миленьких!
      Но там, где есть розы, обязательно бывают и шипы. Субботним утром, на которое был намечен отлет, авиаторы отводили от нас глаза: несмотря на то, что в Таштаголе стояла прекрасная погода, алтайские метеорологи (Саяны в районе Ерината – зона их наблюдений) все никак не давали «добро» на вылет. Говорили, что в горах по-прежнему тучи, дождь, туман.
      Наконец Ми-8 взревел движками. Но это был сигнал не для нас. Вертолет отправился по санзаданию в Междуреченск, а затем – на одну из вершин Горной Шории, где заболел профессор, занимающийся разведением целебного маральего корня. Ждать и догонять всегда нелегко, поэтому несколько дополнительных часов «простоя» для нас показались вечностью. Но вот опять послышался гул вертолетного двигателя, а вскоре и сама «стрекоза» появилась над Таштаголом.
      Как рассказали пилоты, рейс оказался неудачным: сильные порывы ветра не позволили посадить винтокрылую машину в заданном месте, так что больному предстояло еще потерпеть до хорошей погоды. Честно говоря, и мы от таких нерадостных известий изрядно приуныли и уже было собирались оставаться на ночлег в просторном зале аэровокзала, который по распоряжению начальника порта стал для экспедиции гостеприимным домом.
      Неожиданно экипаж получил «добро» на вылет. Правда, не на Еринат... На этот раз вертолет отправился на реку Малый Абакан, где его уже три дня ждали туристы. Заодно летчики обещали визуально оценить погодные условия в верховьях Большого Абакана. Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто – услышать. Метеорологи-то сидят в Бийске, делают выводы теоретически.
      И вот оно, счастье: машина еще не вернулась в аэропорт, а нам уже дали команду готовиться к вылету. Как только Ми-8 приземлился, мы буквально в авральном порядке сбросали свои многочисленные вещи в его вместительное «брюхо». Заодно пообщались с оголодавшими туристами из Новокузнецка, у которых давно кончились продукты, так что приходилось питаться лишь рыбой и грибами.
      Прошло еще несколько томительных минут, отведенных на запуск двигателей, и наконец-то мы в воздухе. Таштагол остался внизу, начались сплошные цепи гор и холмов. Первые минуты полета не вызывали сомнения в том, что вскоре мы совершим мягкую посадку на площадке, которая, по словам очевидцев, расположена буквально в сотне метров от поселения старообрядцев. За бортом вовсю светило солнце, и сверху были хорошо видны немногочисленные поселки шорцев, реки и речки, горные водопады, до сих пор не растаявшие ледники на вершинах.
      Но чем дальше мы уходили от Таштагола, тем сумрачнее становилось вокруг, а вскоре вертолет вообще вошел в сплошную пелену плотного тумана, нависшего над горами. Из салона в открытую дверь пилотской кабины было видно, как «дворники» на стеклах не справляются с потоками дождевой воды. Поневоле вспомнился последний полет Александра Лебедя и всех, кто его сопровождал.
      По-хорошему, надо было возвращаться, но опытные пилоты снизились до той отметки, с которой стал просматриваться Большой Абакан. Копируя излучину реки, мы пролетели еще несколько десятков минут, а затем вертолет, сделав крутой вираж, резко пошел на посадку. Как мы тогда подумали, это и есть та речная коса, расположена неподалеку от жилища Агафьи Лыковой.
      Высадка на берегу Большого Абакана была быстрой. Вертолет буквально завис над камнями, и мы еще быстрее, чем в Таштаголе, выбросили свои вещи на импровизированный аэродром. И хотя дождь лил как из ведра, все восемь участников экспедиции были несказанно рады: наконец-то добрались до цели! Даже сфотографировались на фоне скрывающейся в тумане и в вечерних сумерках винтокрылой машины. Ми-8 взмыл вверх, оставив нас среди тайги и дождя.
      И тут нас ждало разочарование. Один из участников экспедиции, бывший вертолетчик Александр Санин, на протяжении всего пути общавшийся с экипажем, сообщил: «Дело – дрянь. Погода не позволила долететь до Ерината, нас высадили за тридцать километров до Агафьи. Что будем делать?»
      Обескураженные таким печальным известием, мы тем не менее рук не опустили, нужно было спасать продукты от обрушившихся с неба потоков воды, ставить палатки. Решили по ходу дела: ночуем на косе, а уж утром, которое, как известно, мудренее вечера, примем окончательное решение о судьбе нашей экспедиции.
      Просто загрузиться в вертолёт и оказаться через пару часов рядом с заимкой известной таёжной отшельницы Агафьи Лыковой нам тогда не удалось. Помешала непогода, и лётчики, не особо церемонясь, выбросили нас среди тайги – на берегу Большого Абакана. Ми-8 взмыл в небо и...

      Утро встретило нас нудным дождем и плотным туманом, который словно зацепился навечно в этих горах. По прибору, связанному со спутниками, сверили координаты. Оказалось, что мы не в тридцати, а более чем в сорока километрах от Ерината. И хотя иные «горячие» головы предложили отправиться в неизведанный пеший путь до Агафьи, большинство решило пока не торопиться со сборами в поход. Вскоре всем стало ясно, что до Лыковой нам уже наверняка не добраться: берега Большого Абакана труднопроходимы, а катамараны, к сожалению, не умеют плавать против течения. Планы экспедиции сорваны, цель пропала. Это нас тяготило тем более, что в планы были посвящены и читатели «Красноярского рабочего». Как и какими словами теперь оправдываться?
      Но выхода не было, пришлось заняться тем, что мы намеревались сделать на слиянии Ерината и Большого Абакана, – собирать два катамарана в обратный путь, в Абазу. И хотя на третий день пребывания на злополучной косе в урочище, как мы потом выяснили, с символическим названием Медвежий угол установилась солнечная погода, а хариус хватал обманку, словно иной пищи для него в реке нет, радости в команде это не прибавляло. Тем более что именно в этот день над нашими головами в сторону Ерината пролетел тот самый вертолет. Какие слова вырывались из наших уст, догадаться несложно.
      Настроение испортилось еще более, когда утром авторы этих строк и редакционный водитель Сергей Стефанюк отправились на рыбалку на противоположный берег. Большой Абакан – река очень бурная, и вести себя на ней надо очень осторожно. Мы пренебрегли этим правилом и в одно мгновение оказались в сильном водовороте, резиновая лодка перевернулась, едва не накрыв нас. По шею в ледяной воде, в одежде, которая враз отяжелела, в сапогах-болотниках, особенно сильно тянущих ко дну, мы отчаянно начали подгребать к берегу, не отпуская при этом и борт лодки. То ли лодка нас спасла, то ли мы её.
      Уже на берегу, придя в себя, подсчитали потери и не знали, то ли плакать, то ли смеяться. Все наши легонькие и плавучие спиннинги и удочки бесследно ушли под воду, бидон под предполагаемую рыбу унесло течением, а железная лопата как лежала, так и продолжала лежать на дне «резинки»...
      Чуточку веселее стало после неожиданной встречи с Иваном Врублевским и Владимиром Красиковым, которые появились в этих местах на моторной лодке, чтобы забрать домой, в Абазу охотника Геннадия Ивановича Донского, чья избушка и баня стояли, как потом выяснилось, буквально в полукилометре от нашего бивака. Охотника они не нашли и, возвращаясь, причалили к нашему берегу, чтобы обогреться и попить чайку.
      Каково же было наше удивление, когда выяснилось, что далеко не богатырского сложения, худощавый на вид Владимир Красиков шестой год подряд из 39 лет своей жизни живет один в этой таежной глуши. Владимир Красиков живёт в глухой тайге один и на жизнь не жалуется.
      По сути дела, Владимир решил повторить судьбу Агафьи Лыковой, о которой много слышал, но сам с ней никогда не встречался. Впрочем, сам отшельник-2 с такой трактовкой его судьбы категорически не согласен.
      – Работал я начальником караула в пожарной части Абазы, – рассказывает Владимир. – Решил взять в аренду сроком на 48 лет земельный участок неподалеку от знаменитого на весь Таштыпский район Теплого ключа. Все документы собрал, а глава района – ни в какую, дескать, участок далеко, контролировать трудно. Меня и заела гордыня, бросил все и ушел в тайгу, благо семьи нет, горевать обо мне некому. Нашел бывшее становище староверов Золотавиных, срубил небольшой дом, затем баню. Так и живу шестой год вдали от людей. Вначале трудно было, даже хотел вернуться в город, а пришла весна, и за хлопотами забылись мирские соблазны. Я ведь православный. Зимой, когда дни короткие, а ночи особенно длинные, только Евангелие и Житие святых спасают от тоски. Впрочем, газеты тоже люблю читать, радио слушать.
      – А не страшно жить в такой глухомани, где главным хозяином тайги является медведь, вон сколько следов вокруг? – спросили мы добровольного отшельника.
      – Да мы с Иваном сегодня видели его на речной косе,– улыбается Владимир. – Медведь, он только на слабых духом нападает, а такие в тайге надолго не задерживаются. Хотя нынешней весной неподалеку от вашей стоянки пропал старый и опытный охотник дядя Федя. Неделю его искали и не нашли. Может, под медведя попал, а может, иначе сгинул, только Бог да тайга об этом знают. Скажу больше: в постоянной работе об опасности забываешь. А дел в тайге не переделать. Вот хочу с Иваном на устье речки Бедуй избу срубить, чтобы желающие попасть на Теплый ключ могли культурно отдохнуть перед пятикилометровым переходом к целебному источнику. Для Ивана это дополнительный источник заработка, ведь он на моторке возит желающих исцелиться из Абазы до Бедуя, а мне делать добро сам Бог велел. Вам тоже очень советую побывать на Теплом ключе – всю усталость как рукой снимет.
      Попрощались мы с неожиданными гостями и решили последовать их совету – плыть до реки Бедуй, откуда начинается тропа на Теплый ключ.
      Все уже, по сути дела, свыклись с мыслью, что таежную отшельницу нам не увидать. Но правильно говорят: безвыходных положений не бывает. На Теплом ключе цель экспедиции вновь стала обретать реальные очертания.

      Пробыв трое суток на каменной косе в Медвежьем углу, мы пришли к выводу, что с этого места лишь чудо может помочь нам добраться до Агафьи Лыковой. Ведь у пробившихся сюда моторок к этому времени горючего оставалось в обрез, и даже сердобольный Владимир Красиков со своим другом Иваном Врублевским не смогли помочь нашей беде. Оставалось одно: спускаться по реке километров на двадцать ниже, к речке Бедуй, откуда начинается тропа на целебный Теплый ключ.
      По словам наших случайных гостей, из Абазы сюда постоянно подвозят на моторках жаждущих исцелиться. И нам еще может повезти – вдруг у кого-нибудь из сплавщиков найдется лишний бензин для броска на Еринат? Да и уставшим и продрогшим от дождей участникам нашей экспедиции не мешало испробовать на себе живительную силу радоновых вод Теплого ключа.
      Как мы поняли, главным транспортным средством по своенравному и порожистому Большому Абакану являются моторные лодки. Но не «казанки» заводского изготовления, а девятиметровые деревянные «пироги», которые в Абазе умеют делать лишь два мастера. На таких лодках можно легко проходить самые коварные пороги и перекаты, а главное, они берут до полутора тонн груза или 8-10 пассажиров, что на дальних расстояниях очень важно. Причем сделаны лодки так хитроумно, что при кажущейся громоздкости сидят на воде очень мелко и потому проходят по непроходимым, казалось бы, местам. В этом мы, к слову, вскоре убедились сами.
      Главной движущей силой лодок является проверенный годами неприхотливый 30-сильный мотор «Вихрь». Но некоторые умельцы ставят двигатели от автомобиля «Москвич». Такому «торпедному катеру» вообще не страшны никакие перекаты.
      Но Большой Абакан так своенравен и непредсказуем, что даже самые опытные речники, случается, попадают в серьезные переделки, и не проходит года, чтобы на берегу не появлялся свежий памятник – молчаливое свидетельство разыгравшейся на реке трагедии. Поэтому мы, собираясь сплавляться по Большому Абакану, отнеслись к этой затее со всей серьезностью.
      Перебрав все возможные транспортные средства, окончательный выбор остановили на катамаранах. Эти двухкилевые резиновые сооружения, кроме четырех гребцов, способны нести достаточно много груза. У них очень малая осадка, а самое главное – их практически невозможно перевернуть на самой крутой волне, разве лишь при прорыве одной из гондол. Но это уже теория.
      Одним словом, мы хорошо знали об изумительных плавучих качествах наших катамаранов, но первые километры пути к речке Бедуй плыли осторожно, по возможности избегая опасные участки реки. Это уж потом, где-то на середине пути, когда позади остались самые серьезные пороги, мы специально выбирали места «покруче», чтобы проверить свои капитанские навыки и получить хороший заряд адреналина.
      До Бедуя, а точнее, чуть выше этой реки, туда, откуда начинается тропа на Теплый ключ, мы добрались часа за четыре. Если учесть, что тяжело груженные катамараны и неопытная команда гребцов за это время преодолели около двадцати километров, скорость хода оказалась вполне приличной. Нужно ведь учитывать и то, что в первый день пути по воде хотелось рассмотреть окрестности как можно лучше. Каждый след медведя или марала на песочке, каждый утиный выводок вызывали массу эмоций. Что уж говорить почти о километровом участке тайги, где буря вырвала с корнями и разбросала по берегу вековые кедры!
      На подходе к Бедую у Большого Абакана есть небольшой приток – река Коный. Вдоль нее за долгие годы туристами натоптана тропа. Люди идут с Алтая, от Телецкого озера. Сейчас здесь развивается бизнес: туристы следуют пешим порядком, а их вещи везут на лошадях.
      В устье Коного мы встретили двух студентов из Новосибирска. Они сидели на берегу Большого Абакана и (сразу было заметно) не верили своему счастью. Ребята решили испытать себя и пошли пешком с Алтая, без сопровождающих. Рассчитали продукты на пять дней. После того как поняли, что заблудились, разделили остаток еще на пять суток. Короче, проблуждали по тайге две недели, ели в основном ягоду, грибы и рыбу. Надоели друг другу до такой степени, что даже шли раздельно: один – впереди, оставляя за собой надломанные веточки, а другой – за ним, но вне предела видимости, ориентируясь по этим самым заметинам. Старались встречаться только к ночи, в палатке.
      Студенты, несмотря на мытарства, чувствовали себя героями. Один из них даже вел дневник в художественной, как он сам выразился, форме. Но геройство это могло окончиться очень печально. Хотя бы потому, что тайга кишит диким зверем. Во всяком случае, рассказами о встречах с теми же медведями нас пичкали все, кто попадался на пути. Порой это были такие ужасы...
      Ребята, увидев нас и услышав человеческую речь, повторяем, были несказанно рады. Они улыбались: «Наконец-то отъедимся!», скромно намекая на наши внушительные на вид продовольственные припасы. Пришлось поставить двух исхудавших едоков на временное довольствие. В ответ мы получили подарок в виде прикопченной рыбы и пакета с моховиками.
      После встречи с поплутавшими по тайге студентами мы и сами чуть было не заблудились. Один из наших катамаранов, отчалив от устья Коного, промчался мимо другого, команда которого пыталась на противоположном берегу Большого Абакана найти начало тропы на Теплый ключ. Что делать? Нас разделяло расстояние не более километра, но преодолевать его против течения – не самое благодарное дело, на это ушло бы несколько часов.
      И здесь мы совершенно неожиданно получили помощь – два коренных жителя Таштыпа, проплывавшие мимо на моторке, без разговоров и без требования денег взялись прибуксировать скрывшийся за поворотом катамаран. Сделать это было, кстати, не так просто, при первой попытке надежнейшее наше судно, зацепленное веревкой за моторку, чуть было не перевернулось. Но в итоге все обошлось благополучно, если не считать, что у одного из авторов этих строк руки чуть было не удлинились, поскольку они заменили буксировочный трос.
      Мужики-лодочники спокойно дотащили катамаран до места. Но вместо того чтобы взять плату за услугу, предложили нам... занять их непромокаемую палатку, поскольку сами отправлялись подлечиться на Теплый ключ.

      Наутро и мы двинулись в том же направлении. Шли и смеялись над собой. Дождь лил практически не переставая, а потому мы нарядились в разноцветные дождевики и плащи, из-за чего издали были похожи не на бывалых туристов, а на кучку барышень, каким-то чудом заброшенных в таежные дебри.
      Вначале раскисшая от влаги тропа долго тянулась вдоль речки Бедуй, а затем пошла в гору. Все с нетерпением ждали, когда же появится дикий «курорт», у которого есть и другое, более древнее название – Аржан-Су. Намокшие от дождя кусты сплошного малинника внезапно расступились, и мы оказались у вертолетной площадки, смастеренной из досок лет эдак десять-двадцать назад. То здесь, то там виднелись разношерстные деревянные строения, в которых, как выяснилось, и жили отдыхающие.
      Разбросанные по косогору десятка два избушек – почти все добротные, бревенчатые, в таких можно зимовать. Внутри ничего лишнего: просторные полати, печка, стол. Как правило, перед входом небольшая веранда или навес. По поселку проложены дощатые тротуары, соединяющие дома с главной достопримечательностью этих мест – радоновым источником.
      Едва увидев первый ключ, мы решили, что именно он целебный. Потрогали воду – обычная, холодная. А настоящий источник оказался как бы в центре поселочка.
      Над источником сооружен домик размером примерно 3х6 метров. Крыша с навесом. Сам источник отделен от купальни стеной. На ключе поставлен обычный сруб в форме колодца. Воду берут ведром, прикрепленным к шесту. Струя из колодца переливается в ванну купальни. Через сливное отверстие вода после купания уходит наружу, в небольшой открытый резервуар, откуда берут ее для технических целей.
      Купальня состоит из раздевалки и собственно ванны. Посредине раздевалки – железная печь на случай холодов. Маленькая комнатка источника украшена православными иконами. Тувинцы, соблюдая обряд задабривания духов, привязывают лоскутки материи. Под иконами – банка с монетами, это сбор пожертвований.
      В подполе обустроена специальная ванна, срубленная из кедра, в которой 5-6 человек одновременно могут принимать целебные процедуры. Вода наполняет ее до определенного уровня. Теперь можно в течение 15-20 минут поблаженствовать, наслаждаясь природным теплом.
      В день нашего прихода в поселке проживало шестьдесят человек. Для каждого из них было расписано время принятия радоновой ванны. Понятно, что появление на Теплом ключе сразу семи новичков могло нарушить этот график. Но нас выручили женщины из Минусинска. Они только-только собирались чистить ванну для приема очередной группы отдыхающих, но после наших уговоров выделили нам на купание полчаса. А больше, к слову, и не надо, ведь принимать процедуры необходимо не более четверти часа два-три раза в день.
      Открываешь крышку обычного деревенского подполья и по вертикальной лестнице спускаешься в кромешную тьму, причем затуманенную. Сразу ощущаешь тепло и воздуха, и воды. Под ногами легкие камешки, толстым слоем покрывающие дно. Со стены струйкой льется целебная вода. Рядом всегда стоит кружка, так что воду можно принимать внутрь и использовать для наружных процедур.
      Сама по себе вода источника достаточно вкусна, имеет легкий привкус минералов. Ее температура 36,8 градуса.
      Можете понять наши чувства, когда, продрогшие и промокшие, мы опустились в темное чрево подполья и окунулись в горячую воду. Это было настоящее, не сравнимое ни с чем блаженство. Мы как бы сразу стали сильными и здоровыми. Куда только делись усталость и грустное настроение. Даже доктор экспедиции Джигангир Алимов, заявлявший накануне, что ни в жизнь не окунет свое тело в радон, поддался общему соблазну. Правда, потом взял пробу воды для исследования. Хотя знатоки уверяли, что проб этих было уже – не перечесть. Через несколько месяцев пришло обещанное письмо от геологов с результатами анализов – вода очень близка по составу и свойствам к воде знаменитого радонового источника в Цхалтубо.
      Нам рассказали также, что несколько недель на целебном источнике жила и Агафья Лыкова. А те, кого приносили на ключ на носилках, домой возвращались якобы на своих двоих. Целебные свойства Теплого ключа, расположенного на высоте 990 метров над уровнем моря, известны очень давно. Говорят, что на одном из многочисленных валунов, разбросанных окрест, выбита дата – 1882 год. Искать этот камень мы не стали, поверили на слово.
      Есть на Теплом ключе и свое кладбище из четырех-пяти могилок. Кто там похоронен и от чего люди умерли, никто не знает.
      Современные же надписи оставляют выходцы почти со всего бывшего Союза. Но особенно полюбился этот дикий курорт кемеровчанам. Большинство отдыхающих здесь – именно из соседней области, они-то в основном и следят за источником. К примеру, этой зимой, не выдержав давления снега, рухнула ветхая крыша купальни. Шахтеры из Малиновки сделали добротный ремонт. На очереди замена подгнившего сруба ванны. Новый кедровый сруб уже наполовину сделан. Теплый ключ и дальше остается быть поистине народным, являясь доступным каждому, кто хочет поправить здоровье.
      Пик нашествия курортников приходился, конечно, на советское время, но в последние годы Теплый ключ опять стал востребованным. Добираются до него разными способами, кто на вертолетах, кто – на моторных лодках (полторы тысячи с человека берут извозчики туда и тысячу – обратно), а кто, как наши студенты, и пешочком топает. Говорят, недовольных нет. Не случайно посетители оставляют в ванне монетки, чтобы вновь вернуться обратно. Естественно, кто найдет в песке денежку, тому обязательно повезет. Одному из участников экспедиции удалось отыскать «клад» в размере 10 копеек. Теперь он ждет счастья в своей жизни.

      ...Время, отведенное на процедуры, пролетело незаметно, через сливное отверстие вода уходит наружу, и мы вновь оказываемся в реальной холодной и сырой жизни. Хорошо, что Александр Санин, самый неунывающий участник нашей экспедиции, успел побывать в ближайшем домике и договориться с хозяевами насчет горячего чая. И надо такому случиться, что одним из временных жильцов домика оказался Михаил Привалов из Абазы. Летом он на моторке привозит из города на Теплый ключ страждущих исцелиться, а заодно и отдыхает здесь, рыбачит.
      Узнав о нашей беде, Михаил неожиданно предложил довезти 2-3 человек до так называемых Дач – места, расположенного в 35 километрах от устья Бедуя. По его расчетам, в этом случае до становища Агафьи Лыковой останется всего ничего: 7-8 км нужно пройти до Волховского месторождения, после чего – еще 15. Тропа, мол, по берегу Большого Абакана хорошая, натоптанная, едва ли не боком можно по ней катиться.
      Несколько дней назад, буквально накануне нашего прилета, Михаил отвез туда художника Сергея из Харькова. Дальше тот пошел пешком. Его путь надлежало повторить и нам. Кстати, мы уже читали недавно о Сергее в «Комсомолке». Якобы тот намеревался еще по весне, по большой воде, добраться до Агафьи на лодке, звал с собой Василия Пескова, да поездка не состоялась. Чуть позже пришла весть – лодка в Абазу не вернулась, обнаружили ее на берегу без хозяина, найти которого не смогли, даже его останков. Это и был тот самый опытнейший охотник Федор, о котором мы уже упоминали.
      Не зная, добрался ли Сергей на этот раз до отшельницы, мы тем не менее сразу ухватились за спасительную идею. Ударили с Михаилом по рукам. Договорились, что утром он подъезжает к нашему лагерю на моторке. Тут же определили состав экспедиции: Павловский, Решетень, Бодряшкин. Остальные смотрели на нас то ли с завистью, то ли с досадой.
      Конечно же, побывать у Агафьи хотели все участники похода, но в верховьях Большой Абакан превращается в бурную мелководную речушку, поэтому реально претендовать на продолжение экспедиции могли не больше трех человек.

      Вторая попытка добраться до Агафьи Лыковой началась ранним утром первого августа. Как и все предыдущие дни, моросил привычный нудный дождик. В такой далеко не праздничной атмосфере, под напутственные речи оставшихся в лагере участников экспедиции мы отправились в неизведанный путь. Цель была неизменна – обязательно добраться до жилища отшельницы.
      Верно говорят, что нет худа без добра. Каждодневные дожди заметно подняли уровень воды в Большом Абакане и наш спаситель – Михаил Привалов – сразу обрадовал: похоже, лодку удастся поднять чуть выше по течению, чем предполагалось прежде. Для нас, в большинстве своем городских ходоков, каждый лишний километр по воде – это десятки сэкономленных минут и сил. Тем более что пошли мы действительно неизведанным путем, ведь за последние годы Большой Абакан так часто менял свое русло, что даже опытный Михаил, видимо, одумавшись, был уже не так оптимистичен, как накануне. На наш вопрос, как все-таки нам добраться до Агафьи, на этот раз он выразился неопределенно: «По левому берегу вроде бы должна быть тропа. По ней и держитесь». Забегая вперед, скажем, что абсолютную часть более чем 15-километрового пути нам пришлось пробираться по дебрям, лишь отчасти кажущимся проходимыми.
      А вначале все складывалось здорово. Мы очень быстро добрались до первой стоянки на злополучной косе, куда нас высадил вертолет, и смело пошли дальше вверх по течению. Порожистые места и мелководье сменялись тишами – так лодочники называют участки, на которых течения почти нет и вода смотрится настоящим зеркалом, отражающим прибрежные кедры и горы с белыми отметинами нетающих ледников.
      Но за тишами Большой Абакан как-то сразу превратился в небольшую речку, правда, с необычайно буйным нравом. Все чаще моторка царапала днищем за камни, и тогда Михаил срочно отправлял своего сына Ивана в нос лодки, чтобы поднять корму. Нередко такие пробежки приходилось делать и нам.
      Дважды казалось, что пути дальше нет. Но Михаил упрямо вел судно по одному ему известному фарватеру, и мы еще метров на 200-300 становились ближе к заветной цели. Несколько раз, чтобы преодолеть мель, протаскивали лодку на веревке. Позади остались все места, до которых Михаилу приходилось возить туристов, а мы все плыли и плыли. Миновали заломы и даже место, где упавшее дерево перегородило реку, казалось бы, по всей ширине.
      Наконец и нашему водному путешествию пришел конец – впереди пошли такие мели и перекаты, что преодолеть их мог разве что катер на воздушной подушке. Пришлось попрощаться с Михаилом, который обещал подождать нас пару дней несколькими километрами ниже, в лагере бывшей Волховской экспедиции.
      В три часа дня мы сверили координаты по хитроумному американскому прибору и, накинув тяжелые рюкзаки на плечи, отправились в путь. Первые полтора километра прошли за двадцать минут, чему, надо сказать, очень обрадовались, ведь появилась реальная возможность добраться до жилища Агафьи к вечеру. Но каменистая речная коса вскоре закончилась, и нам пришлось буквально продираться через заросли смородины, кислицы, акации и других дикоросов по крутому и обрывистому левому берегу реки.
      Понятно, что никакой тропы, тем более натоптанной людьми, здесь не было. Через час такого пути прибор равнодушно зафиксировал: пройдено лишь 800 метров. А когда впереди показались обрывистые скалы, уходящие по обеим сторонам реки в воду, стало ясно, что ночевать нам придется на берегу.

      В поисках брода мы изрядно намокли, а один из нас едва не ушел в воду по самую макушку. И здесь сказалась неосторожность. Мы убедились, что не случайно бывалый таежник берет в руки посох, он очень здорово помогает в пути. Те же Лыковы на старых фотографиях запечатлены именно с посохами. Кстати, одно из этих орудий, или правильнее сказать – приспособлений, мы обнаружили на обратном пути в тайничке у реки, как раз у той горы, где в самые тяжелые времена пряталось все семейство.
      Так вот, к подбору посоха нужно подходить серьезно. Один из нас этим правилом пренебрег, взяв в руки случайную палку, подвернувшуюся на берегу. И пошел, опираясь на нее, через Большой Абакан. Когда две трети пути были преодолены, течение стало буквально сбивать его с ног. Как раз в этот момент сучковатая палка обломилась. Дно реки – каменистое, причем камни крупные и заиленные. Надо ли описывать происходящее, если иметь в виду еще и то, что на ногах были сапоги-болотники, рюкзак плотно пристегнут, глубина – почти по пояс, а до омута оставалось всего несколько метров?
      Мы осознали, что допустили еще одну оплошность, – в такие походы нужно обязательно брать с собой страховочную веревку. Но осознали потом, когда опасность уже миновала.
      Не подумали мы и о другом – о возможных встречах с дикими зверями. Судя по всему, их было здесь предостаточно. Повсюду встречались то вывороченные коряжины, то когтистые следы, то помет, да и тропы была натоптаны совсем не людьми.
      Общее впечатление было таковым: из безлюдной тайги за нами наблюдали если не сотни, то десятки глаз. А у нас, случись что, не было с собой ни ружья, ни ракетницы. Согласитесь, что фотоаппарата или посоха медведь не испугается. Единственное отпугивающее средство – шум, который мы создавали по ходу движения, ведь переговариваться, перекрикиваться приходилось постоянно.
      ...Когда за очередным поворотом показалась гора, у подножья которой, по рассказам очевидцев, обосновалась Агафья Лыкова, радости нашей не было предела. До горы, казалось, можно было дотянуться рукой, но шли минуты, солнце все быстрее уходило за очередную вершину, и нам пришлось останавливаться на ночлег. Тем более что нужно было срочно сушить и одежду, и палатку, и спальники.
      Как потом выяснилось, временный лагерь мы разбили всего в пяти километрах от поселения Агафьи. Эти пять километров впоследствии дорого нам обошлись, поскольку полностью нарушился график, и мы были вынуждены общаться с отшельницей неполный день: третьего августа к вечеру нас, по договоренности, ждал Михаил.

      Утром второго августа мы не шли – летели. В половине десятого утра заметили дым на каменистой косе, а затем – сразу два палаточных лагеря. Вот вам и глушь! Сразу вспомнилось предостережение Игоря Павловича Назарова, который опасался, что мы занесем какую-нибудь инфекцию. Если инфекцию и занесли, то явно до нас.
      Туристы были из Новокузнецка, залетели они на вертолете. Вместе с собой привезли англичан и переводчиц, забыв, правда, в Таштаголе один из катамаранов, и теперь ломали голову, как сплавить иностранцев до Теплого ключа, где их будет ждать вертолет.
      Новокузнечане и рассказали нам, что жилище Агафьи находится метрах в пятистах от их бивака. Более того, минувшим вечером отшельница ломала рядом ветки для коз, подходила и к ним, просила напилить дров. Правда, сами туристы к ней не спешили – не для того, мол, прилетели.
      У нас же был другой интерес. А потому, не теряя времени, мы по хорошо натоптанной тропе двинулись вверх по Еринату, который в этом месте впадает в Большой Абакан. Первой приметой жилья стала бочка с бензином, стоявшая между деревьев. Следом увидели лабаз, в котором, видно, Агафья Лыкова хранит зимой припасы от зверя, рядом громоздились какие-то скамеечки, доски, мешки. И лишь потом взору открылось все становище отшельников: два небольших домика на берегу ручья и три – буквально над ними, на высоком месте. И хотя мы знали, что Агафья дома, честное слово, сердце билось тревожно: а вдруг все же она ушла в тайгу по своим делам?
      Скрипнула дверь у домика на берегу, и на пороге показался одноногий бородатый человек – точь-в-точь капитан пиратов Сильвер из книги «Остров сокровищ». Из рассказов мы знали, что это Ерофей Сазонтьевич Седов. Без малого сорок лет проработал он в геологоразведке, бурил скважины на соседнем Волховском железорудном месторождении, заболел, потерял после операции ногу и веру в людей: пока болел, жена продала дом и забыла мужа-инвалида. Потому и подался к Агафье, поскольку хорошо знал не только ее, но и всю историю этой по-своему несчастной семьи.
      Представились другу другу. Услышав про «Красноярский рабочий», Ерофей Сазонтьевич улыбнулся:
      – Как же, как же, знаю такую газету. Я ее лет шесть выписывал, когда жил в Абазе. Даже материалы многие помню. А сейчас «Красноярский рабочий» наверняка мой брат читает, он в Красноярске проживает до сих пор.
      В это время с бугорка к реке спустилась женщина в скромном темном одеянии.
      – Это Надежда, послушница Агафьи, – пояснил Ерофей. – Сама из Москвы, с высшим образованием, а здесь живет почитай четыре года без выезда.
      Помолившись и даже не взглянув на нас, послушница также серой тенью ускользнула. Честно сказать, прослышав о суровых нравах старообрядцев, мы оказались в недоумении: или самим подниматься в гости к Агафье, или терпеливо ждать ее появления? В конце концов решили в очередной раз просушить вещи и пообедать, благо Ерофей показал место, где можно трапезничать всем, кто приходит проведать эту обитель. Но едва мы стали распаковывать рюкзаки, как с бугорка стала спускаться еще одна женщина в таком же скромном, как и у Надежды, одеянии.
      Много раз видев Агафью на фотографиях и по телевидению, мы сразу узнали отшельницу. Да, это была именно она, 58-летняя Агафья Карповна, последняя из рода Лыковых. Она безбоязненно подошла к нам.
      – Как же вы далеко забрались, Агафья Карповна, – начали мы разговор. – Почти неделю до вас добираемся. Сегодня вот только пешком пришли.
      – Да ну, це-то долго... – махнула она рукой.
      – Мы из Красноярска. Знаете такой город?
      – Знам. Город-то старинный.
      Так и завязался у нас разговор, довольно долгий и на удивление откровенный. C первых минуты общения Агафья вела себя довольно раскованно, а вот мы, напротив, были несколько напряжены. Наговорили-то нам накануне всякого, мол, повести себя таежная хозяйка может самым неожиданным образом, вплоть до того, что откажется от диалога. Но пугливость, отрешенность если и были присущи последней представительнице рода Лыковых, то очень давно. Перед нами сразу предстала простая, радушная женщина.
      Красноярский врач Игорь Павлович Назаров, напутствуя нас, предупредил: не стоит пытаться фотографировать ее, если же надумаем делать это, то только издалека. А вот аудиозапись Агафья Карповна не отвергает. Во всяком случае, можно показать ей диктофон и сказать, что это – радио, к которому отшельница давно привыкла.
      С записью у нас действительно проблем не возникло. Они появились потом, при ее воспроизведении. Поначалу мы и без того с трудом понимали речь Агафьи, а уж распознать ее речь на диктофоне было еще сложнее. Говорит она на чистом русском языке, но все слова и предложения звучат протяжно, с какой-то детской интонацией. Иногда «съедает» окончания слов, иногда не выговаривает отдельные буквы. Но все это в конечном счете мелочь.
      А вот процесс фотографирования пошел сложнее. Лично предстать перед фотокамерой Агафья сразу отказалась:
      – Негодно это дело, греховно.
      Однако сразу позволила снимать все вокруг – и усадьбу, и огород, и внутреннее убранство дома. И даже не стала тыкать пальцем в табличку у лестницы, ведущей в гору, на которой и расположена обитель. А надпись на табличке гласила: «Фотоаппараты и кинокамеры оставляйте здесь. Христова апостольская и соборная церковь строго запрещает христианам сниматься. Правило святых отец седьмого вселенского собора».

      Поскольку полного запрета не последовало, наш фотокорреспондент Валерий Бодряшкин принял это почти за благословение и едва ли не непрерывно щелкал затвором камеры, нещадно изводя запасы редакционной фотопленки. Да и мы не отставали от него, прибегая к помощи не только блокнотов и диктофонов, но и фотоаппаратов и видеокамеры.
      Чуть позже мы поняли: Агафья Карповна хоть слегка, но лукавит. Имея прекрасный слух, она не могла не слышать стрекота нашей аппаратуры. А чуть позднее даже разрешила снять ее руки, перелистывающие Библию.

      Может быть, мы поступили не совсем тактично, но, учитывая, что и в «Комсомольской правде», и в других СМИ регулярно появляются фотографии таежной отшельницы, не стали и себя ограничивать в этом занятии, тем более что занятие это для нас сугубо профессиональное. Но на вся-кий случай полюбопытствовали:
      – А как же вы, Агафья Карповна, с Песковым оказались на одном снимке, позировали ему с мертвой совой, превращенной в пугало?
      – Василий-то Михайлович силом взял. Он вообще, как приедет – сразу фотографировать начинат.
      По всему выходит, что сегодня это не самый большой грех для христиан. Во всяком случае, замолить его можно вполне. Сама Агафья осознает это, поскольку без публикаций и без снимков не пришла бы к ней известность, а вслед за ней – и помощь людская.
      Мы передали Агафье Карповне подарки, письма и устные приветы от тех людей, кого она хорошо знает и кто не раз бывал в этом «таежном тупике». Передали письмо от сотрудников литературного музея. Особенно же порадовалась отшельница весточке от Игоря Павловича Назарова. Тяжкая жизнь давно высушила слезы у этой несчастной женщины, а будь они, она бы наверняка всплакнула, уж очень хороший человек, по словам Агафьи, этот Игорь Павлович:
      – Самый был изо всех, беспокоился все. Он мне руку парафином лечил. Восемь лет с ним более не виделись. Хорошо, что весточку от него принесли, а то я уж гадала: живой ли? Как он со здоровьем-то?
      Без лишней скромности и кокетства приняла Агафья письма и подарки от читателей «Красноярского рабочего». Особенно приглянулся ей халат и отрез ситца, переданный через редакцию Валентиной Петровной Чернавиной. А вот от якобы целебного браслета наотрез отказалась, даже не прикоснулась: «Нам он без надобности. Вдруг он на болезнь наговоренный?»
      Долго разглядывала она июльский номер «Красноярского рабочего» со старыми снимками – поначалу не могла узнать на них ни себя, ни своих братьев. Так же пристально изучала фотографии, сделанные Валерием Бодряшкиным в литературном музее, вещи, когда-то принадлежавшие Лыковым, показались ей вдруг незнакомыми.

      Когда-то очень замкнутая, Агафья стала общительной потому, что гостей на Еринате бывает все больше и больше, особенно летом. Но, на наш взгляд, многие из них приезжают посмотреть, мягко говоря, из праздного любопытства, подарки дарят чисто символические. А зря. За последние годы женщины сильно пообносились. Это было видно невооруженным глазом: одежда у Агафьи и послушницы ее – Надежды сильно истрепана, во многих местах зашита суровыми нитками. Правда, до заплат еще дело не дошло, но явно к этому идет. По словам Агафьи, у них кончаются нитки – десятый номер, нужен ситец темной расцветки и какой-нибудь крепкий и ноский материал. Причем женщинам надо десятки метров, настолько они износили свою одежду.
      К слову, шьют они сами, на руках. Один из нас даже испытал на себе мастерство обитателей заимки. После штурма водных преград и почти непрерывных дождей одежда стала буквально расползаться по швам. Что делать? Нитки-то оставили в палаточном лагере. Решили попросить тот самый десятый номер, а вместо того Надежда вызвалась залатать куртку. Да так искусно это сделала, что потом, на обратном пути, когда стали расходиться швы на одежде и у другого участника похода, мы чуть было не засобирались опять в обитель. Кто знает, может быть, и остались бы там насовсем.
      Но это уже шутка. На самом деле жизнь на Еринате совсем не шутейная. Трудностей – невпроворот. И не поймешь сразу, которая из них мелкая, которая – крупная. К примеру, без батареек стоят электронные часы, а механические из-за старости приходится заводить дважды в сутки. А какая нынче жизнь без часов?
      Без муки и соли здесь теперь не сидят. Раньше помогали геологи, сейчас снабжением больше занимаются люди высокопоставленные, известные на всю страну. О Василии Михайловиче Пескове говорить не приходится, вот уже четверть века, с тех пор, как «открыли» семью старообрядцев Лыковых, он на Еринате практически каждый год бывает. И зачастую не один. Недавно, к примеру, известного музыканта и кулинара Андрея Макаревича с собой привозил.
      Из политиков у Агафьи бывал только губернатор Кемеровской области Аман Тулеев – аккурат за неделю до выборов. Со свитой прилетал. Возможно, благословения у матушки просил. В этой связи мы, грешным делом, тоже подумали, а не попросить ли нам у святой праведницы письменной благодати для некоторых наших кандидатов в губернаторы края. Может быть, оно и помогло бы занять заветное кресло.
      К сожалению, красноярские и даже хакасские политики и хозяйственники к Лыковой ни ногой. Даже странно как-то получается: живут Агафья и ее сподвижники на территории Республики Хакасия, а помогают им только кемеровчане. Вот и новый дом железной крышей распорядился покрыть начальник какой-то из Новокузнецка. Хватило бы на весь дом, но сердобольная женщина поделилась пятью листами с Ерофеем, которому сын от первой жены помог поставить новое жилище. А теперь сама страдает: в надеждином доме дождь заливает всю стену. Да и кубометр плахи-сороковки надо бы, а то часть агафьиной избы, где зимой живут еще и курицы, уходит в зиму без настила.
      – Край надо нам железа, – вздыхает женщина. – Есть у нас два рулона толи, да плоха толь, два года не простоит. Недавно град был большой, пробило у Нади крышу, да и ветром обрыват. Я про толь в письме Макуте написала, это администрация Таштагола, мэр. Но это ведь ему покупать надо да вертолет оплатить.
      Раньше, надо сказать, помощь поступала и из Хакасии, когда лесным ведомством руководил там Савушкин. Ушел он на пенсию – и подмоги не стало.
      А еще заботят женщин четыре козы. Из-за зверья, которого в округе не считано, денно и нощно сидят они на привязи и грызут березовые веники. А несколько тюков старого сена да то, что удалось накосить меж кустов, хозяйки берегут на зиму.
      – Раньше-то в речке на старом жилье косили, да таскать оттель далеко, десять километров, – рассказывает Агафья Карповна. – Я зимой до спуску таскала, чтобы мне в избу старую вернуться ночевать, а Надя – до дома, чтобы тоже успеть ночевать. А если напроход таскать сено и если поздно вышел, только ночью туды приходишь, ночуешь там и напроход сюды, лишь к потемкам возвращаешься. Легче было, когда вертолетом сено привозили, все в тюках, крученое. Обещали в январе еще привезти, а вертолеты не могут с ремонта-то взять.
      Еще одна беда – картошка. Она на Еринате великолепная, хранится почитай до самой осени, но ведь и мороки с ней очень много. Огород расположен на таком склоне, что и без груза ходить по нему тяжко. А попробуй перенести урожай, а это 200-300 ведер, которые накапывают Агафья с Надеждой. Раньше копать гости помогали, специально для этого прилетавшие, а кто поможет сейчас?
      Жалуется Агафья Карповна, что сил нынче у нее совсем нет. Сильно болеть стала. Совсем, как она говорит, расчиханилась. Оно и действительно – серьезно занедужила. Об этом рассказывал нам и врач Игорь Павлович, к слову, очень хотевший побывать вновь в гостях у отшельницы, переживающий за нее. И на Теплом ключе пробовала от хвори избавиться, по шесть недель там жила, в Абакане в больнице лечилась. А болезнь все не отступает. Особенно тяжело бывает по ночам, когда один лишь Бог знает, как кричит и мается от нестерпимой боли духовная праведница.
      Нынче хворь так ее доняла, не знала, что и делать. Рука разболелась, пошевелить ей не могла. Воском грела, Ерофей дал вощины, да что толку. А на спасительный Теплый ключ-то никак не попасть, не прилетают зимой вертолеты. Жалела, что не написала письмо Тулееву – уж он-то команду бы дал!
      – Ждала я, ждала, уж март наступил. Начала тогда искать тако место, чтобы сухарник был, чтобы много пихтача, молодого ельника, чтобы ветки настилать. Тако место нашла. Погода только неудачна была, снега пошли, ветра, бури. Накалила я огнем место, чтобы постель к ночи настлать. Настелила на огнище пихтовые, еловые ветки, затем укрыла кофтой, одеялом, полиэтиленом. Как накалилось это все, пропрело, легла я и лежала, сколь можно, до поту. А еще отдельно костер зажгла. Как пропотела, вылезла оттель, оделась в сухое и к костру. Потом опять на всю ночь под одеяло. Помогло. Но нынче все равно бы на ключ надо. Как бы Тулееву передать?
      (К слову, позднее так и случилось, Тулеев велел местным бизнесменам оплатить пару рейсов, чтобы отвезти Агафью до Теплого ключа и вернуть обратно. – Авт.)
      Впрочем, Агафья Карповна сама понимает, что болезнь далеко не ушла, затаилась на время где-то внутри и ждет своего часа.

      Один Бог знает, сколько мук и страданий перенесла Агафья Карповна Лыкова, эта маленькая, хрупкая на вид женщина, за веру свою старообрядческую. Здесь, на Еринате, она и родилась. Естественный вопрос – когда?
      – По-новому – в 45-м году, тогда еще война была, – говорит она. – Теперь уж мне пятьдесят восьмой.
      – А свой день рождения празднуете? – любопытствуем мы.
      – Не-е. У нас, христиан, отмечают именины – на восьмой день после рождения, в день крещения. У меня именины третьего апреля.
      – А где крестили вас?
      – Здесь, в речке. Тятя говорил, что выемку сделал, то есть прорубь во льду.
      – Так ведь мелко в Еринате.
      – Разве ребенку много надо?
      С тех пор и мыкается Агафья по самым глухим местам, скрываясь от власти и от людей. Когда шел ей всего пятый месяц, появились на Еринате военные – командир с солдатами, все на конях. Вот когда – задолго до геологов – обнаружили их в первый раз. Не смогли бойцы преодолеть водопад, начали искать обходные пути и случайно наткнулись на поселенцев. Стали объяснять, что жить здесь нельзя, зона-то приграничная. Правда, и не прогнали. Но страх взял свое, помнили Лыковы, что за веру по-прежнему наказывают. Вот и принял Карп Иосипович решение уйти еще дальше от глаз людских.
      – Наши стали искать место, куда выйти отсель, чтобы съесть насушенное зерно да и с голоду замереть, – продолжает рассказ Агафья. – Подались в север (так называет она место в горах, недалеко от впадения в Большой Абакан речки Каир. – Авт.). Картошку-то выкопали, иссушили и переселились.
      Это были, пожалуй, самые трудные времена в жизни семейства Лыковых. Место оказалось непригодным для существования человека. Даже с водой были проблемы. Зимой, когда родничок едва ли не перемерзал, приходилось растапливать снег. А уж про еду и говорить не приходится. Запасы продовольствия быстро иссякли, а за счет чего их пополнять? Участок был почти непригоден для земледелия.
      – Поиздержались мы, – вспоминает Агафья Карповна. – Так поиздержались, что стали баданный корень есть, березовое корье, траву, рябиновые листья, опилки к сушеной картошке подмешивали. Соли вообще не знали. Мне уж 24 года исполнилось, тогда уж стали как можно более пашни раскапывать, картошки садить.
      Особенно тяжело пришлось тогда, когда один за другим поумирали братья, которые были большой подмогой, без них и марала загнать стало некому. Правда, уже и помощь людскую ощущать стали, геологи к ним наведывались, сами к людям ходили. Но решили они, после стольких-то лет лишений, все же вернуться на старое место, более удобное для проживания. К тому времени Карп Иосипович сильно занемог: упал с кровати, нога разболелась от разрыва связок. Так что все заботы легли на Агафью.
      – Я одна пересылку делала, – с горечью в голосе вспоминает она. – На себе таскала, не по льду, так как река не замерзат. Тридцать три раза зимой сходила. А досель-то десять километров. Пять часов в одну сторону ходила с вьюком. Семян принесла, сухарей насушила, на сколь муки хватило. Тятя на Еринат сам пришел. Правда, в последний раз много вещей набралось, везде их по пути разбросали. А чуть свет – помолилась и назад, скорей собирать все котомки. На самые именины мои только сюды и пришли. До того я устала... Теперь уж тех троп нет, там все перемыло. Не так давно пошли мы с Надей – едва добрались. Вода больша, бродов-то нету, один только и остался.
      – А если бы вас не нашли? – не удержались мы от сакраментального вопроса.
      – Померли бы с батюшкой от голода, – с каким-то пугающим спокойствием ответила Агафья.
      – Но неужели вера выше жизни? Разве нельзя было самим выйти к людям?
      – Нет, нет! Знали, како время пристигло.
      – Но ведь времена наступили совсем другие. Никто вас уже не преследовал, наоборот, люди бы вам обязательно помогли. Так, к слову, и вышло.
      – Другие-то другие, а еще лютее время подходит. Лютеет время. Дальше вообще страшно что Господь заповедовал. Ведь начинат все сбываться. Сперва карточки, везде этот штрих-код – на всех лекарствах, везде. Я такие лекарства не беру, нельзя нам. Об этом в Писании сказано.
      Возможно, Агафье Карповне, живущей за сотни километров от людных мест, виднее многое. Она, отказавшаяся в свое время получать паспорт, который ей привозили аж из Абакана, хорошо знает не только что такое штрих-код на товарах, но и что такое индивидуальный идентификационный номер. Хорошо разбирается в ракетах:
      – Когда с Байконура запускали «Протоны», к нам чуть ли не на крышу дома ступени падали. Сейчас маленько отменили, а то вообще уж...
      – А как она летит, ступень эта?
      – Вон оттель, из-за горы показывается, где месяц сейчас. Сперва горит, свет от ней, а потом затухат и тогда взрыватся.
      Понятно, что ракеты нагоняли страху на таежных отшельников. Но, с другой стороны, с байконурскими запусками связаны и светлые воспоминания. Во время очередного пуска обязательно вертолет из Саяногорска прилетит – следить за падением обломков. С ним частенько и Василий Песков добирается или еще кто. А это значит – гостинец, помощь.
      Когда мы заговорили о предстоящей переписи населения, Агафья замахала руками: «Мы в 1932 году от паспортов в горы ушли. Вера нам запрещает иметь документы и участвовать в светских делах. Лучше смерть примем, чем пойдем на святотатство».
      Обо всех мирских делах и новшествах Агафья Карповна узнает не столько от гостей с большой земли и даже не от Ерофея Сазонтьевича, у которого есть транзисторный приемник, а, по ее словам, из святых книг, коих в доме достаточно много. Особенно бережет и лелеет матушка старинное Евангелие, которому уже 362 года. По календарю старообрядцев сейчас идет семь тысяч пятьсот десятый год от рождества Адама, а Святое писание издано в семь тысяч сто сорок седьмом году. В нем собраны евангелия от всех великих пророков – от Матвея и Луки до Иоанна Крестителя. Книге цены нет, она вся в копоти от пожаров и местами надорвана, как, впрочем, и многие другие раритеты, поэтому доверила матушка нам их посмотреть лишь после того, как мы тщательно вымыли руки.
      В последнее время стали закрывать старообрядцы свои жилища на замок, ведь среди гостей могут появиться и лихие людишки. В прошлом году один такой приходил аж из Казахстана, все упрашивал отдать святые писания. Выгнали непрошеного гостя, но сама Агафья с тех пор стала побаиваться за судьбу своих драгоценных книг. Тем более что слух донесся: видели нынче того Салавата из Казахстана – опять пробирается по Большому Абакану к Еринату.

      От нас Агафья Карповна не скрывала, казалось, ничего. Все показала в своем нехитром домишке, куда переселилась после того, как пожила у нее лето некая Галина Николаевна. Воспоминания об этой московской даме остались у матушки самые неприятные: та наговорила потом про Лыкову слишком много плохого.
      А началось все с того, что дочь Галины Николаевны стала прибираться в избе Агафьи, то есть пошла в чужой монастырь со своим уставом. У матушки-то понятия о порядке свои, своеобразные. Один раз девчушка пол подмела – хозяйка сделала вид, что не заметила. Потом второй раз, третий. Собрала Агафья вещи и со словами: «Меня из дому выметают» – перебралась в курятник. Там и живет до сих пор. Правда, курятник изрядно подправили, крышу железом покрыли.
      Живет в полумраке, поскольку пол ниже уровня земли. Спит почти на голых досках, укрывается легким одеялом. В доме, правда, две печки, одна из них требует ремонта, но до него все руки не доходят. На каждой полочке рядом со старой утварью обязательно что-нибудь сушится: травы, репа, даже банановая кожура. Зачем?
      – Все зимой сгодится. Редька сушится – она на питье хороша, заварить да пить. И лекарство есть како. А это метелка, ее еще хвощом называют, тоже како-то лекарство.
      Один из участников экспедиции, Николай Лавренко, желая удивить и угостить Агафью, купил большой арбуз. Но поскольку вертолет не довез нас до Ерината, чудо это полосатое мы с удовольствием съели сами. Не тащить же его в рюкзаке по непролазной тайге! А если б все-таки дотащили? Хозяйка наверняка начала бы сушить и его.
      Увидев на подоконнике маленький камень, спросили Карповну: это-то зачем? Чем он ей интересен?
      – Всякие рисунки на нем, – услышали в ответ. – Люблю камни с картинками.
      – А не подарите?
      – Берите уж.
      Кстати, у Агафьи к камням особое пристрастие. Вместе с Надеждой она порой ходит вдоль берега реки и собирает самые диковинные. Потом кладет их у пенька, что стоит почти на самой тропке, на подходе к заимке. Для чего? А вдруг гостям понравятся – пусть берут на память.
      Особенно гордится хозяйка надписями на доме, сделанными собственноручно. Одна – над дверным косяком при входе, говорится там, что живет здесь невеста неневестная, которую надобно оберегать от всех бед. Вторая надпись – на свежем срезе на балке, прямо внутри помещения: «Дом Лыковой Агафьи Карповны во имя пресвятыя богородицы и троеручецы празднование четвертого декабря, двенадцатого июля». Хозяйка не просто показывает эти творения, выполненные фломастером, но и зачитывает их так, будто молитву произносит.
      Показала она нам и свой огород, уходящий высоко в гору, где, как она говорит, даже медведь ходит. В огороде том чего только не насажено – от картошки, огурцов, гороха, бобов, овса до конопли и перца. Беда только – не все выросло, семена привезли поздно да еще и некачественные. Капустные кочаны, например, так и не завязались.
      Тайга под огород корчевалась в течение сорока лет. В том числе и самой Агафьей. Признается, что лес «небродимый был». Большие деревья не трогала, разве только те, что на постройку годились. До сих пор выжигает огромные пни. А еще рубит кустарник, который разрастается год от года.
      Уже вернувшись в дом, мы спросили Агафью Карповну:
      – А где же батюшка ваш похоронен?
      – Дак возле пня, – ответила она.
      Оказалось, что могилка затерялась между гряд, почти в том месте, где хозяйка нарвала нам редиски – на обратный путь. Сразу холмик этот и не заметишь – зарос высокой травой и тальником. Раздвинули дикую поросль – увидели старый деревянный крест. Оказывается, не принято у христиан пропалывать могилки: если что выросло, пусть и продолжает расти.
      Мы попросили Агафью Карповну написать хотя бы несколько слов для читателей «Красноярского рабочего». До этого она написала подробные письма Игорю Павловичу и сотрудникам литературного музея. Могла бы и отказать нам, но не отказала. Склонилась над столом, не присаживаясь, и начала выводить печатные буквы. Ошиблась, хотела переписать, но мы уговорили оставить все как есть.
      Это тоже история.


      Не только у Агафьи Лыковой – у каждого из нынешних обитателей таежной заимки непростая судьба. И очень непростая жизнь. То, что они уже не смогут выжить без людской помощи, даже не скрывается. Сами в том горестно признаются, сетуя на недостаток помощи. Может быть, потому любого человека встречают здесь с тайной надеждой на то, что его пребывание на Еринате благотворно скажется на их судьбе. Правда, не все прилетающие и приходящие в этот глухой уголок понимают, куда – волей случая или целенаправленно – их занесло и как нужно вести себя в этой обители.
      Приведем маленький эпизод, свидетелями которого мы невольно стали. В гости к старообрядцам нагрянули туристы из Новокузнецка – те самые, которые поначалу даже не хотели посмотреть на иную жизнь, а уж тем более помочь здешним обитателям в заготовке дров. И все-таки любопытство взяло верх. Один из них появился в шортах и без рубашки. Агафья Карповна словом не обмолвилась, только отвернулась от гостя.
      – Ты бы, братишка, рубашонку да штанишки накинул, прежде чем идти к праведникам,– не сдержавшись, упрекнул молодца Ерофей Сазонтьевич.
      – А в чем дело, дед? Как хочу, так и хожу. Мне никто не указ, а в тайге тем более.
      – Ну, смотри, если что случится, на Агафью не пеняй, – гнул свое Седов.
      Парень что-то пробурчал под нос, помялся с ноги на ногу и как-то незаметно исчез. А вскоре появился в надлежащем для этих мест одеянии.
      Мы рассказываем об этом совсем не к тому, что отшельники могут напустить болезнь на любого человека. Перед лихими людьми, которые стали наведываться в эти места (вспомните хотя бы Салавата из Казахстана), и они почти бессильны. Но что-то в этом эпизоде есть – пусть несколько мистическое, но весьма поучительное. Нельзя нарушать законы, по которым живут обитатели заимки.
      К слову, иностранцы, которых взяли с собой новокузнецкие туристы, вели себя очень тактично. Они, правда, совсем не знали предысторию, а потому озирались по сторонам и не могли взять в толк, что перед ними: обыкновенное таежное поселение или отшельнический скит. Может быть, потому и не были сильно любопытны – даже не попытались осмотреть всю обитель, ограничились тем, что слушали наш с Агафьей разговор.

      Одно время в центральных СМИ шла информация о замужестве праведницы. Как оказалось, факты были изрядно искажены. Возможно, потому Агафья очень охотно пересказала нам эту историю. А мы вкратце цитируем ее – и в оправдание, и в назидание всем, кто пренебрегает нормами человеческими.
      – Как-то к нам прилетел Василий Михайлович Песков и привез московского корреспондента. Тот все время чихал и кашлял, но нас убеждал, что у него просто аллергия. Обманывал. Как гости улетели, я так расчихалась, что в лежку лежала. А той зимой поселился в соседней избе мой дальний 62-летний родственник. Вот и стал он приставать. Говорю ему: «Побойся Бога, ведь я же больная и немощная, не трогай ты меня». Он ни в какую. Я закроюсь на крючок – он потолок грозится сломать. Была бы здоровая, убежала бы в тайгу, на Каир, он бы меня не догнал. А тут хворь, как нарочно. Но все равно бы устояла, так он что удумал – если не согласишься, говорит, повешусь. А для нас, верующих, сотворить тако человеку – самый великий грех. Этим и взял. После того хотела я в Еринате утопиться, да только негде было – река замерзла, а прорубь маленькая, только под ведро.
      Помолчав, добавила:
      – Говорила я ему: обидишь меня, сироту, тебя Бог накажет. А он и этого не убоялся. Бог и наказал его – вскоре помер, как говорят – от рака.
      После встреч с Агафьей Карповной мы еще раз убедились, что это глубоко и искренне верующий человек. Правда, после смерти отца она довольно крепко «пообтерлась» в миру, и теперь это не такая уж и наивная, как кажется на первый взгляд, женщина. Что познала она из мирских благ, кроме постоянной помощи людской? По надобности летала на вертолете (впечатления обрисовывает одним словом – страх), дважды ездила по железной дороге проведать своих дальних родственников. Лечилась в абаканской больнице. А когда по инициативе Василия Пескова в доме праведницы установили специальный аварийный буй, чтобы она в крайнем случае могла вызвать помощь, охотно использовала эту умную технику. Иной раз даже без крайней надобности. Например, когда у коз кончалось сено.
      Пришлось сердобольным спасателям отключать буй. Агафья, правда, объясняет это по-своему: «Помочь где-то на вышке лежит. Надо батареи менять. Излежался, восьмой год как не включаю». Чувствуется, что и здесь слегка лукавит, потому как уже понимает, что гнать из Таштагола или Абазы вертолет с тюками сена для коз нынче очень даже накладно. Агафья теперь знает цену деньгам. Рассказывая о железе на крышу и досках на пол, называет стоимость затрат. И даже просит туристов сброситься на железо, привычно сетуя при этом, что многие ее влиятельные знакомые забыли о ней, не помогают, как прежде. «И зачем нас только нашли», – вздыхает при этом тяжело.
      С Агафьей Карповной все понятно. Она родилась в этом «таежном тупике» и, наверное, упокоится здесь рядом с батюшкой. Но нас интересовали и другие обитатели заимки. Та же Надежда, о которой Ерофей Сазонтьевич сказал: «Это человек сложный. С Алтая сюда пешком пришла. Если пойдет все путем, она будет много сильней, чем Агафья».
      Напомним, что сначала Надежда общаться с нами как бы не захотела – помолилась у реки и, даже не взглянув в нашу сторону, скрылась. Но потом не выдержала – подошла сама. Фамилии этой послушницы мы так и не узнали. Фотографировать себя она запретила строго-настрого, записывать свой рассказ на диктофон – тоже. То, что матушке позволено, Надежде нельзя.
      Как получилось, что москвичка по рождению, имеющая высшее экономическое образование (сама она поправляет – незаконченное), профессиональная спортсменка и очень симпатичная даже в рубище женщина оказалась в этих глухих сибирских местах? И не просто оказалась, но и ведет соответствующий образ жизни, постоянно смиряя свою гордыню («Если матушка покажет на белое и скажет, что это черное, то и я обязана согласиться с ней»)?
      – В 30 лет я потеряла любимого человека, – неторопливо, мягким московским говором рассказывает Надежда. – И хотя у меня осталась дочь, казалось, жизнь закончилась. Спасение я стала искать в религии. Испробовала все – от буддизма до учения Елены Блаватской. Даже в Индию ездила. В конце концов, узнав о семье Лыковых, пришла на Еринат. Здесь я нашла душевное спокойствие. Карп Иосипович – великий, святой человек. Он сделал все, чтобы его детям было хорошо в загробном мире. Для этого им пришлось пережить много трудностей и испытаний. Но они их выдержали. Это великое благо. На мне-то еще много грехов, но я чувствую, что с каждым днем все больше освобождаюсь от мирских соблазнов.
      Надежда говорила очень искренне, но с нескрываемым волнением. Нам показалось, что мы поняли, почему. Свою веру в лучший потусторонний мир ей не удалось внушить дочери, которая тоже жила некоторое время среди старообрядцев на Алтае и даже вышла за одного из них замуж, родила ребенка. Но затем разошлась, оставила дитя отцу-старообрядцу и сейчас живет у дедушки с бабушкой – родителей Надежды – в первопрестольной. По мнению матери, дочь еще не созрела до истинной веры, а насильно прививать религиозные устои она сама не хочет. Да и вера этого не позволяет: к Богу надо прийти своим путем.
      В разговоре с нами Надежда очень часто уповала на Бога: «Так Господу угодно... Так Господь велел». Поэтому мы не удержались и задали послушнице, может быть, провокационный вопрос: «А если Господь повелит вернуться к мирской жизни?» «На все божья воля, – смиренно потупила голову Надежда. – А пока он мне велел во всем слушаться матушку и молиться».
      Может показаться, что Агафья, Надежда и «примкнувший» к ним Ерофей все время проводят в молитвах и церковных бдениях. Это далеко не так. Да, каждый новый день здесь встречают с молитвой, с молитвой отходят и ко сну. Но жестокие реалии жизни в таежной глухомани заставляют их большую часть времени трудиться буквально до седьмого пота. Как мы уже говорили, у отшельников большой огород. Причем только рядом с домами, где растут овощи, он расположен на относительно ровном месте, а деляна с картофелем, овсом и горохом разработана на крутом склоне. Копают женщины землю не лопатой, а тяпкой, точнее – тяжелой мотыгой. Урожай переносят на своих плечах, а это почти непосильная работа. Мы один раз поднялись до середины огорода – и то стало невмоготу, а они проделывают это по многу раз. Кроме того, надо заботиться о заготовке дров, сена, веток для коз, грибов, ягод, шишек, рыбы...
      Занятие это мало того, что трудное, так еще и опасное. Наслышанные о том, что медведь по огороду бродит и даже к жилью порой приближается, мы спросили:
      – Неужели вы, две женщины, по тайге ходить не боитесь? Нам, мужикам, и то страшно. Не нападал зверь?
      – Третьего году утром Надя пошла на плес сетку глядеть, – стала рассказывать Агафья. – Надо, если один приходишь, перво-наперво огонь развести, потом уж сетку глядеть. А она не развела. Пришла, глядит сетку, а медведуха к ней прямо вплотну подступила и топчется на песке. Надя оглянулась и закричала. Все-таки прогнала. Ушла медведуха, но стала потом в то место все наведываться. Пришлось выстрелами холостыми там стрелять. Не я – Надя стреляла.
      Судя по рассказам, москвичка – хорошая охотница. Но охотой отшельницы почти не кормятся. Да и не всего зверя, что есть в тайге, можно им добывать. Казалось бы, чего проще – ставить петли на зайца. Но... вера не позволяет.
      – Мы его не едим, заяц-то с лапой, – поясняет Агафья. – Нам можно есть толко того зверя, что с копытами. А я вообще уже четырнадцатый год мяса стараюсь не есть. Если козы доятся, молоко пью. А теперь с козами-то получилось плохо. Коза была пухова и дойна – пришлось ее приколоть. Козел вообще сдох... Нынче без молока остались.
      В еде женщины неприхотливы. Едят, что Бог пошлет да сами вырастят. В основном каши да супы. Рыбы в последние годы в Еринате и Большом Абакане стало маловато. Агафья вздыхает:
      – Ранее рыбы более было. Сейчас-то она скатывается вместе с большой водой, в августе уже ничего и не остается. Теперь ведь плотину сделали, в море нету захода, Енисей перегруженный, а тут-то рыбу вылавливают. Харитус только и остался. Если много его, то солим, а если совсем мало хайрюсков – высушим да и добавляем для запаху в варево.
      Самую главную еду, хлеб, пекут в печах, которые сложены в каждом доме, ведь живут отшельники порознь. Кстати, добывают огонь не спичками, а кресалом с помощью березового гриба – чаги и куска ваты. Из-за отсутствия дрожжей используют квас на березовом соку или размоченные хлебные корки.
      – Если останетесь ночевать, завтра обязательно угостим вас свежим хлебом, – заинтриговали нас хозяйки. – Уверяем, вкуснее вы не ели.
      Хлеб нам отпробовать так и не удалось, поскольку торопились в обратный путь. Наверное, он и впрямь здесь самый вкусный. А вот вкуснее березового сока, который неожиданно предложила нам Надежда, мы и впрямь не пили. Холодненький, прямо с погребка, да еще и с медком, который прислали родственники с Алтая.
      Наливала нам сок Надежда в посуду домашнюю, не требуя, чтобы мы принесли свои кружки, как это бывает у староверов. А вот присесть разрешила не везде – есть для гостей специальная лавка.
      О том, что хозяйки ничего не скрывают, свидетельствует и такой факт. Когда мы попросили показать лабаз, Агафья тут же согласилась. Предостерегла только насчет лестницы – уж больно та гнилой и шаткой стала. Сама внизу поддерживала, пока один из нас лазил наверх.

      В лабазе оказались мешки с мукой, крупой, бутылки с растительным маслом. Как матушка с послушницей затягивали это все на три метра, приходится только гадать. Но еще больше удивляешься, когда узнаешь, что мастерила лабаз Агафья в одиночку. И бревна сама заготавливала, и столбы ставила, и доски колола. Сейчас вот думает, как подпорки поставить, поскольку слегка покосился лабаз.
      Помощи от единственного мужика, живущего на заимке, – Ерофея Сазонтьевича ждать не приходится. На это есть свои причины.

      У семьи Лыковых два известных летописца – давнишний журналист «Комсомолки» Василий Песков и писатель Лев Черепанов. Правда, давно все наслышаны, что между ними будто черная кошка пробежала.
      На всякий случай, спросили у Агафьи:
      – Правда ли, что Песков с Черепановым совсем не дружат?
      – Они друг другу врагами, – не раздумывая, ответила она. – Упомянуть при Пескове Черепанова нельзя.
      К творчеству того и другого на заимке тоже относятся по-разному. Без критики не обходятся, но уважают обоих. Поэтому мы угодили в точку, вручив Агафье плоды труда сразу двух летописцев: книгу Льва Черепанова «Живи (Сказ Древа познания)», переданную сотрудниками Красноярского литературного музея, и последнюю, июльскую, статью Василия Пескова в «Комсомольской правде».
      Книгу Агафья полистала да и спрятала – возможно, для более позднего изучения, а к материалу Пескова сразу проявила повышенный интерес:
      – Вот она, газета-то, которую Василий Михайлович выпустил. Мне из Междуреченска ее привезли, да только одну половину, второй-то нету (статья была опубликована на двух разрозненных страницах. – Прим. авт.). Что там он дальше-то пишет?
      Увидев себя на снимке, не удивилась, а посмотрев на фото Ерофея, улыбнулась. Сам Ерофей, глянув на свое изображение, только хмыкнул: со страниц газеты смотрел старый, обросший и удивительно злой человек.
      Честно говоря, насмотревшись на этот снимок, мы опасались встречи с Ерофеем Сазонтьевичем. Тем более что в статье было написано: в последнее время часто ругаются обитатели заимки между собой. Агафья, услышав про это, только и вымолвила:
      – Все быват.
      Ерофей объяснил по-своему:
      – У них порой стычки бывают. Да оно и понятно. Одна родилась здесь, другая – в Москве, имеет образование, грамотная во всех отношениях. Вот и возникают углы. А я эти углы сглаживаю. Сам же ни с кем не ругаюсь, всегда нахожу компромиссы.

      ...В тайгу Ерофей всегда уходил сознательно. И когда был геологом, и когда, став инвалидом, перебрался на Еринат. Будь у него хоть немного журналистского или писательского дара, лучше его о «таежном тупике» не рассказал бы никто. В самом деле, Песков с Черепановым бывали здесь лишь наездами, а Ерофей всегда жил рядом. Потому нас и интересовала его версия развития событий.
      – Знал я всю ихнюю семью, окромя матери, конечно, – как бы нехотя начал рассказ Ерофей Сазонтьевич. – Она, как и дети, в горах похоронена, лишь Карп Осипович здесь, на Еринате. Где Бедуй впадает в Большой Абакан, там тиши будут. Так вот, километрах в восемнадцати-двадцати от того места находилось Лыково займище. Там был поселок, порядка 20 домов, еще до революции. Оттуда Карп Осипович и привел семью на Каир, устроил новый поселок. А потом, когда организовался заповедник, их стали прижимать. Запрещали охотничать, заставляли на работу устраиваться. А у них, христиан, девиз... Короче говоря, от всякой переписи, от всего мирского христиане убегали. И они начали прятаться. Пришли сюда, именно на это место. Тут их обнаружили. Тогда они сбежали под Щеки (скалы на Большом Абакане, зажимающие реку с двух берегов. – Прим. авт.). От Щек ушли на скалы, примерно полчаса ходу, там и обосновались. Вот тут-то их в семьдесят втором году и обнаружили геофизики из Минусинска. Сначала ведь геофизики ходили, потом – поисковики, а потом уж мы к работе приступали, буровики. Вот и все, что я о Лыковых расскажу. Все остальное Агафья доскажет, она это делать умеет.
      Мы и не стали дальше выпытывать у Ерофея Сазонтьевича что-либо о судьбе Лыковых. Попросили его поведать о себе. Ведь, как ни крути, сегодня это вторая по колоритности фигура на Еринате. После Агафьи.
      Ерофей несколько оживился и с гордостью отрапортовал:
      – Я буровик, старший мастер буровой. 38 лет да 3 года армии – вот моя деятельность. С тридцать восьмого года я. Жить бы да жить, да вот беда – без ноги остался. Причиной тому – профессиональная болезнь, ревматизм и все прочее накапливались. Все терпел, с лечением затягивал. А как уж совсем припекло, подался на Горячий ключ (его больше называют Теплым ключом. – Прим. авт.), чтобы подлечиться, но поздно, надо было раньше. Неделю там пролежал, поднялась температура, и отправили меня на вертолете попутным рейсом в Таштагол. В тот же вечер ногу и отняли.
      – А семья у вас есть?
      – Жил я в Абазе, был у меня дом и все, как положено. А когда в Таштаголе ногу ампутировали, жена быстренько продала имущество и переехала в Таштагольский район, в поселок Чегунаш. Таким манером оказался я на своей родине.
      Почесав в бороде, Ерофей продолжил:
      – Но родина меня не приняла. Я хоть и родился в Таштагольском районе, но оказалось, что вода там для меня плохая. Посоветовали мне: нужно воду искать там, где долгое время жил, где болел. А когда в Новокузнецке лежал в протезном институте, один профессор сказал: «Так вот, дорогой, если будешь жить в Чегунаше, потеряешь вторую ногу». Это меня страшно напугало. Купил я пчел, четыре семьи, и... Когда мы жили на Каире, помогал я здорово Лыковым, возможности тогда были большие. И вот я вспомнил про Агафью, слетал сюда попутным рейсом, уже без ноги. Попробовал себя – как могу бродить через речку. Надел протез и поволокся на ту сторону Ерината. Думаю, если упаду в воду, то все, разворачиваюсь и – прощай. Но не упал.
      Так вот и поселился Ерофей на Еринате. 26 августа исполнилось 5 лет, как переехал сюда. Сначала жил на пригорке, рядом с Агафьей, а потом переселился вниз, на берег речки. Причина простая – на протезе подниматься в гору и спускаться тяжело, особенно когда лед, снег, слякоть.
      – Сначала внизу жил в избушке, которую мне Серега, художник, подарил. А эту уж, новую, сын от первой жены построил. Я же, как геолог-бродяга, был дважды женат. Парень воевал в Афганистане, прочитал про «таежный тупик» и сказал всем: «Про тятьку моего тоже там написано. Буду живой – найду». Когда я работал на Каире, он и нашел меня. Сейчас сын живет в Таштаголе и меня маленько снабжает.
      Место под новую избушку Ерофей подбирал сам. И даже табличку поставил, где будет вбит первый колышек. Так табличка и стоит одиноко – сын поставил домик поближе к горе. Видимо, руководствовался соображениями безопасности. Представил себе наводнение – успеет ли отец на одной ноге добраться до сухого места?
      Сам Ерофей Сазонтьевич, правда, в наводнение не верит:
      – Пока не заливает. Однажды было большое половодье, но и то вода прошла мимо этого места. А вот пожар... Как-то горела тайга на горе напротив, ночью зарево до нас доходило. И мы переживали: как в пойму пожар сойдет, нам всем будет хана, речка не спасет, маленькая она.
      Хозяйство у Ерофея – дом да кошка. Пчелы погибли в первый же год, о чем он до сих пор очень сожалеет.
      – Скормил за лето мешок сахару – ни грамма взятку. Как раз был такой период, невзяточный. Я перебрался на Волховский участок, там место пошире, повеселей. И там скормил мешок сахару – опять ноль. Пожил немного да и перебрался на Еринат снова. Почему? Из-за снабжения. На Волховском-то давно никто не живет, вертолеты ко мне не садятся. Все летают к Агафье. Она у нас барыня.
      Естественно, мы поинтересовались: если уж она барыня, почему ж ее на Теплый ключ не свозят?
      – Раньше возили, а теперь два года только обещают. Можно, конечно, увезти попутным рейсом, но ведь на вас забота и повиснет – надо возвращать. Это могут позволить себе только богатые люди, которых я зову лохматыми.
      Огорода Ерофей не держит. Хотя есть у него наскоро сколоченный рассадник под капусту. Нынче семян не оказалось, да к тому же холода, морозы. Потому и растет в рассаднике подсолнух – одно семечко случайно осталось. Просит Ерофей всех: привезли бы семян, особенно подсолнечника...
      А вот картошку он нынче пробует выращивать. Раскопал несколько участочков прямо на берегу – меж кустов и пней, воткнул туда клубней и теперь обходит полузаросшие свои плантации, ждет урожай. Если получится – следующей весной расширит посадки.
      Ерофей Сазонтьевич – главный политинформатор на Еринате. Только у него есть старенький транзисторный приемник, с помощью которого он узнает о новостях в мире, а потом эти новости пересказывает Агафье да Надежде. Когда он увидел у нас «Красноярский рабочий», «Красноярскую неделю» и еще несколько размокших после переходов через реку газет, едва ли не взмолился: «Оставьте их мне, сильно соскучился я по чтению». Пришлось подсушить прессу на солнышке и передать в надежные руки.
      – А вы знаете, какая у меня главная болезнь? – неожиданно спросил Ерофей Сазонтьевич.
      – Какая? – переспросили мы.
      – Одиночество. Не хватает общения, особливо мужского. Хорошо, что сейчас Сергей пришел, будет с кем пообщаться.
      Сергей по фамилии Усик – это художник из Харькова. На Еринате он бывает с 1996 года, правда, не каждый год. Когда попутным вертолетом прилетит, когда на лодке приплывет, а далее – пешком. Мы, когда пробирались к Еринату по таежным дебрям, то и дело натыкались на его следы, поскольку прошел он накануне. Как-то даже «пошутили», увидев на тропе большую кучу медвежьего помета: «Наверное, мишка Серегу съел». После чего один из нас успокоил других: «Если художника съел, кисточки бы остались».
      Сергей, когда рассказали ему об этом, тоже посмеялся. Шутка шуткой, но каждый раз, пробираясь в одиночку, без оружия по берегу Большого Абакана, он и в самом деле рискует жизнью. Что же тянет его сюда? Тем более что дело это не только рискованное, но еще и затратное (сам Сергей признается, что ему надо годик хорошо поработать, чтобы добраться сюда).
      Художник объясняет все просто: здесь он хорошо себя чувствует, отпускают болезни, к тому же – красота неописуемая, что для человека творческого очень важно. Плюс рыбалка, охота. Нынче намерен задержаться до первых снегов.
      Есть, правда, и другие версии, о которых нам рассказывали абазинские рыбаки. Кто знает Сергея в многолюдном Харькове? Там он просто теряется среди других людей. А здесь – всегда на виду, знаком к тому же со всеми знаменитостями, которые посещают Агафью. Да и сам скоро станет известным на всю Россию, не картинами, так хотя бы тем, что жил рядом с Агафьей. Каждый ищет свое место в этом суетном мире.
      ...Нам очень хотелось побыть у гостеприимных и ставших нам ближе старообрядцев подольше. Ведь мы узнали совсем мало из того, что можно было узнать о судьбе этих сильных духом, незаурядных людей. Нам показалось, что за несколько часов, проведенных на Еринате, они даже стали нашими друзьями.
      Символично, но одному из авторов этих строк дважды приходилось возвращаться в дом Лыковой: то забыл письмо, адресованное работникам Красноярского литературного музея, то Агафья Карповна вдруг решила сама показать послание от послушницы Анастасии, которая жила здесь в минувшем году.
      Когда мы уже взвалили на плечи рюкзаки, Ерофей Сазонтьевич заявил: «Ребята, я вас обязательно провожу!» Но где ему на протезе было поспеть за нами. Мы шли быстрым шагом, поскольку солнце уже клонилось к вершине горы и надо было успеть пройти хотя бы пяток километров, чтобы переночевать на берегу реки, а утром отправляться дальше.
      Каково же было наше удивление, когда, обернувшись, мы увидели, что Агафья тоже семенит за нами. Кому-то даже показалось, что в глазах праведницы были слезы. Понятно, что она, очевидно, уже не хочет жить в этой таежной глухомани, но и вернуться в мирскую жизнь пока не может.
      Какая-то сила не отпускала и нас с Ерината. Но мы прибавили шагу, и силуэт Агафьи затерялся среди кустов. Как долго она шла за нами, известно только ей самой.

      Торопились мы, кстати, зря, поскольку на обратную дорогу потратили меньше времени. А все потому, что Сергей нарисовал нам на бумаге новый (со всеми бродами и тропами) путь до бывшего поселка Волховской геологоразведочной партии, где нас и ждал лодочник Михаил Привалов.

      Дорога домой всегда кажется ближе. Для нас же, несмотря на лишние семь-восемь километров, которые предстояло отмахать по тайге, она стала еще и легче. Сергей Усик обозначил на бумаге, какого берега нужно придерживаться, где переходить Большой Абакан. Конечно же, подсказки эти были довольно условными, ведь у кромки воды не стояли таблички с надписью «Брод» (опять не раз приходилось окунаться в ледяную воду по пояс, а то и выше), но мы были премного благодарны харьковскому художнику.
      И еще благодарили Агафью. Провожая нас, она помолилась, чтобы Бог послал нам хорошую погоду. Так оно поначалу и было – до самого заката светило солнце. Наутро сила молитвы, видимо, закончилась, и опять зарядил дождь. Но и он, как ни странно, однажды помог нам.
      Уже у скал, называемых Щеками, мы услышали грозные раскаты грома и спрятались под большой кедр. И сразу обнаружили, что место это облюбовано не только нами. Вокруг ствола были наставлены тонкие палки, связанные меж собой ивовым прутом. Приглядевшись, мы поняли: это старый тайник. И чуть позже догадались, что тайник некогда принадлежал Лыковым.
      Впрочем, догадаться было не сложно. Нам ведь рассказывали, что именно здесь, наверху, на скалах, обустраивал Карп Осипович свою заимку. К реке отшельники спускались, чтобы пополнить скудные продовольственные запасы. Правда, тайник, судя по всему, был обустроен позднее. Возможно, сделала это Агафья, когда перебиралась с отцом на Еринат. В тайнике оказались пешни для рубки льда, мотыги, топор-колун с клеймом Ярославского машиностроительного завода, посох, плетеная «морда» для ловли рыбы, какое-то хитроумное приспособление, выдолбленное из дерева.
      Судя по всему, тайник уже давно никто не навещал. Поэтому мы мысленно попросили прощения у Агафьи и взяли несколько предметов, чтобы передать их в музей.
      На другом берегу реки нашли старый лабаз, о котором упоминала и сама Агафья, и Сергей. Не поверили только в их версию, будто повалил лабаз медведь, решивший поточить когти. Нам показалось, что рухнул он от тяжести – просто подгнили бревна. Но и в таком виде сооружение вызывало уважение: какую же силу имела эта хрупкая с виду женщина, когда рубила деревья и ставила лабаз?! Нам, троим мужикам нехилого вида, это было бы вряд ли по плечу.
      Дальше путь наш был без приключений и находок, если не считать полусгнившие охотничьи лыжи, обнаруженные в густом ельнике. После полудня мы подошли к Волховскому поселку, где нас давно ожидал Михаил с сыном Ваней.
      От некогда большого поселения геологов осталось несколько бараков. Чувствовалось, что покидали люди обжитые дома быстро, почти ничего не забирая с собой. Это потом уж здесь «похозяйничали» охотники да рыбаки, подбирая все, что еще может пригодиться в хозяйстве. Впрочем, два домика оставили нетронутыми. В одном из них – с печкой, кроватями и ждал нас Михаил. В другом некогда жил Ерофей – в тот период, когда, уже одноногий, решил вновь попытать свое счастье на Каире, перебравшись сюда с Ерината. Сейчас здесь тоже ночует заезжий люд...
      Вскоре взревел мотор, и мы двинулись вниз по Большому Абакану. Плыли с ветерком, считая это уже не путешествием, а прогулкой. На Бедуй прибыли вовремя – к самому ужину.

      Пока трое участников экспедиции ходили на Еринат, остальным, по сути дела, ничего не оставалось, как только ждать их в палаточном лагере в устье Бедуя. Но пассивный отдых – не самый лучший. Потому-то и решили Александр Санин с Николаем Лавренко еще раз сходить на Теплый ключ. Погода, судя по всему, устанавливалась, а значит, можно было набраться более полных, чем накануне, впечатлений.
      Тем более что и расстояние уже не страшило. Разное говорили про протяженность тропы до Теплого ключа – кто называл 3 километра, кто – 5, в туристском описании маршрута указали даже 7 км. Но Валерий Бодряшкин во время первого, коллективного похода замерил путь с помощью прибора: 4200 метров от берега Большого Абакана. Точнее не бывает.
      Тропа впечатляет сама по себе. Начало свое она берет от тихой протоки, куда доставляют абазинские лодочники желающих исцелиться. Тяжелые вещи, часть провианта, за которым можно потом вернуться, обычно оставляют на берегу, укрыв их полиэтиленом. Охранников нет, они без надобности, поскольку нет здесь и воровства.
      В 50 метрах от протоки находится довольно просторная изба, где прибывшие или же отъезжающие могут переждать непогоду. В их распоряжении полати на десяток человек, железная печь. И крыша, и полати – из колотых досок.
      Первые десятки метров тропа пролегает по траве в рост человека. Лишь здесь Александр впервые увидел, что березы могут достигать сорока метров, при этом имея идеально ровный ствол. Лишь здесь березы могут достигать сорока метров, при этом имея идеально ровный ствол. Кажется, что исполинские кедры упираются кронами прямо в облака. Пихты увешаны бородами местных лешаков. Совершенно сказочные места! Здесь бы фильмы снимать.
      Описывать весь переход смысла нет. Скажем пару слов только про Бедуй – типичную саянскую реку с исключительно прозрачной водой. Вытекает она из небольшого озера, затерявшегося меж вершин хребта Карлыган. Несмотря на небольшую протяженность – около сорока километров, река находит силы «набедовать», об этом свидетельствуют огромные завалы деревьев, утащенных сверху во время весеннего паводка. В Бедуе изобилует хариус, заходит таймень. Поэтому на Теплом ключе нередки рыбные дни.
      С Теплого ключа во всем величии открываются горные пейзажи. Особенно поражает всех похожая на зуб вершина, снизу, если приглядеться, можно разглядеть пятно нерастаявшего снега, откуда белой ниткой стекает ручей. Посмотрев на эту всю красоту, Николай неожиданно произнес:
      – А не покорить ли нам эту красотку?
      Термин «покорение», наверное, мало годится для нашей горы, имеющей высоту 2266 метров. Хотя, с другой стороны, у каждого есть своя вершина и свое покорение...
      Тропа от поселка вскоре затерялась в высокой траве, и мы двинулись напролом, преодолевая бесконечные валежины. Через 5 часов карабканья по кручам выползли на гриву с довольно приличной тропинкой, идущей вверх. Оглянувшись вокруг, Коля ахнул: «Неужели мы оттуда пришли?». Внизу едва заметны были домики поселка.
      Удивительно, как борются за свою жизнь на этой высоте кедры. Корни их переплелись, образуя причудливые узоры, обвивая валуны, цепляясь за расщелины. Повсеместно встречаются заросли бадана, который известен еще и как чагирский чай (для чая годятся черные листья прошлых лет).
      Еще через пару часов мы вошли в альпийскую зону. Деревья остались далеко внизу, зато появился густой кустарник карликовой березки. Живет здесь беспокойный «народец», заготавливающий на зиму стожки сена и ставящий их во всех укромных местах. Это зверек сеноставка, или, по-другому, пищуха. Его редко увидишь, зато беспокойный свист сопровождает тебя везде, где находятся стожки сена.
      Еще небольшой рывок, и мы на вершине. Место это довольно суровое и прозаичное, груды рассыпанных гигантских камней, покрытых зеленоватым лишайником.
      Вид с вершины потрясающий, кажется, весь мир лежит ниже нас, но это впечатление обманчиво, просматриваемые вершины имеют высоту более 3000 метров. С востока Абаканский хребет отсекает Алтайские горы от Западного Саяна. На юге просматриваются трехтысячники Тувы. На север рельеф заметно понижается, там лежит «маленькая Швейцария» – Горная Шория, откуда мы и прибыли на вертолете.
      С вершины мы направились в маленькую долинку, окруженную с трех сторон высокими скалами, на северных склонах которых лежит не успевающий растаять за лето снег. Здесь и заночевали. А утром, загасив костер, покинули гостеприимную скалу.
      Наплутавшись изрядно по мокрому лесу, наконец-то вышли на Теплый ключ. Первое желание – скорее погреться в водичке. На счастье, ванну в это время принимали мужики. Узнав, что наша экспедиция интересуется семьей Лыковых, они начали высказывать и свои суждения по этому поводу.
      Мол, живут люди в тайге – что ж в этом удивительного. О семье староверов с верховьев Большого Абакана знали многие и премного удивились, когда из этого события сделали сенсацию. Говорили, что Карп Лыков ходил на Алтай менять пушнину на товары. Нередко и к ним самим захаживали люди.
      Много сказывали и о чудодейственной силе источника. Якобы больных сюда доставляют на носилках, а уходят они на своих двоих. Александр знаком со многими поклонниками Теплого ключа, которые утверждают, что только благодаря ему они еще на ногах. Один из них, Дмитрий Шулбаков, коллега по летной работе, каждый год бывает на источнике. В настоящее время ему под 70, но в тайге не каждый молодой поспеет за ним.
      К сожалению, беспристрастной статистики об исцеленных не существует, поэтому каждый волен делать собственные выводы. Несомненно одно – горный воздух, тайга, чистейшая вода снеговых ручьев, спокойная, без стрессов, жизнь, сбор ягод, грибов, кедровых шишек, рыбалка на Бедуе, походы за полезными растениями сами по себе могут исцелить. Если же сюда добавить свойства воды, помноженные на веру в успех, положительный результат обеспечен.
      ...После водной процедуры усталость как рукой сняло. Мы приняли предложение хозяев почаевничать с ними. Главное развлечение обитателей избы – «телевизор». Они сидят на веранде и глядят в окно, напоминающее экран. За окном с десяток симпатичных бурундучков дают настоящее представление: дерутся, набивают щеки крупой, которую благодарные зрители щедро подсыпают на «сцену». Наделив зверушек именами героев бразильских сериалов, жители получают бесконечные «мыльные оперы», где есть свои любимчики и таланты.
      Во время курса лечения не рекомендуется употреблять спиртные напитки, и в основном это правило соблюдается. Но когда радоновые ванны приняты в полном объеме, некоторые поклонники Бахуса позволяют себе расслабиться. Теплый радоновый источник просто идеально подходит для того, чтобы ставить бражку. Напиток готовится буквально в течение суток и имеет свое название – «радоновка».
      Отдохнув, мы попрощались с гостеприимными хозяевами и двинулись в лагерь на берегу Большого Абакана, куда должны были вернуться с Ерината наши коллеги.

      Обменялись впечатлениями, а утром с легким сердцем (главная цель достигнута!) погрузились на катамараны и двинулись дальше.
      По рассказам лодочников, впереди нас ждали опять непростые испытания. Во-первых, так называемые тиши – участки реки, где вода почти не течет, а потому приходится все время грести. Занятие для журналистов, руки которых больше привыкли к ручкам, прямо скажем, не из легких. А нам пообещали 60 километров такой спокойной воды, прозрачно намекая при этом, что лучше всего заплатить лодочнику 500 рублей, и он на моторке протащит катамаран через тиши.
      От предложения-намека мы сразу отказались, и не потому, что стало жалко денег, просто нам захотелось проверить свои силы. А вот к прохождению порожистых участков реки постарались отнестись посерьезнее. Внимательно изучили наставление сплавщикам, запомнили название самых коварных порогов и фарватер их прохождения. Надо сразу сказать: плыть по Большому Абакану на катамаранах – очень большое удовольствие. Бурная река в верховьях несла нас с приличной быстротой. Иной раз хитроумный американский прибор свидетельствовал, что скорость сплава доходила до 17 километров в час. Оказалось, что не так уж страшны и знаменитые тиши. Во-первых, их протяженность раз в пять меньше, во-вторых, и гребли мы, особо не напрягаясь, ведь река и так несла нас – без встречного ветра – со скоростью 4-5 километров в час. А спешить было уже некуда. Более того, мы даже опережали график.
      Водное путешествие очень отличается от сухопутного. На земле, скажем, прием пищи можно осуществлять строго по часам. Здесь, как говорится, под каждым кустом готов и стол, и дом. Другое дело река. На часах давно за полдень, желудок у каждого урчит от голода, а мы все плывем в поисках удобного места для привала. Иной раз, кажется, можно пристать, но присмотримся внимательно – то берег крут, то излишне каменист, то дров для костра поблизости нет...
      Впрочем, места для стоянок всегда находились замечательные, каждое из них буквально врезалось в память. В первый день путешествия от Теплого ключа мы сразу определили себе место для обеденного привала. Знаток этих благословенных мест Александр Санин пообещал нам показать Окуневое озеро. По его словам, рыбы там немерено, а клюет она почти на голый крючок. Насчет количества Александр действительно не обманул. Когда мы добрались до озера, а расположен водоем в ста метрах от Большого Абакана, и взглянули в его чистые воды, даже видавшие виды рыбаки ахнули: из-под коряг то и дело показывались огромные косяки окуней. Причем первыми выплывали на «божий свет» экземпляры с ладошку, а следом, степенно и не торопясь, появлялись настоящие «лапти».
      Еще крупнее рыбу удалось увидеть нашему фотокорреспонденту Валерию Бодряшкину. Где-то в уголке озера он взобрался на небольшой плавающий островок и на дне рассмотрел окуней килограмма по полтора-два каждый. Правда, тут же он их и распугал, поскольку островок не выдержал тяжести и пошел ко дну вместе с временным его обитателем. Второй раз Валерий Викторович погрузился ко дну из-за щуки. На блесну кинулась такая хищница, что он стразу подумал: это зацеп. К сожалению, щуке не понравилась колючая железная «рыбка», и она в последний момент отбросила ее прямо к коряге. Пришлось лезть в воду почти по шею, чтобы спасти снасть.
      Что касается окуней, то, как мы ни старались, ни один из них так и не клюнул на наживку, хотя нередко удавалось подвести аппетитного червяка буквально под самый нос. Единственной добычей на всю компанию стала небольшая щучка. Конечно, будь у нас сети, за ночь в них могли свободно попасть и сытые окуни, и голодные щуки. Увы, мы рыбачили только на удочки, и поэтому скрепя сердце оставили озеро, сели на катамараны и отправились вниз по Большому Абакану в поисках места для ночлега и более удачной рыбалки.
      Не успели мы поужинать, как погода начала стремительно портиться, из-за гор показались черные-пречерные тучи, начался дождь, быстро перешедший в ливень, сопровождаемый яркими вспышками молний и орудийными раскатами грома. Надо сказать, что гроза в горах – событие не для слабонервных. Наверное, часа три подряд от беспрестанных вспышек молний ночью было видно, как днем. А гром, многократно усиленный горным эхом, буквально разрывал ушные перепонки. Один раз он ударил так громко, словно молния угодила в соседнюю скалу, нависшую над рекой. Честное слово, даже неверующие перекрестились. Один из нас попытался записать грозу на диктофон, но техника зафиксировала лишь громкие удары капель дождя по палатке и слабые раскаты грома. Наяву все было гораздо эффектнее.
      Ночная гроза стала своеобразным очищением для нашей экспедиции. По крайней мере, все последующие дни и ночи путешествия стояла сухая и теплая погода. Такую неожиданную благодать мы сполна использовали, остановившись на двухдневный отдых на песчаной косе. Это был настоящий курорт. Мы купались, загорали, ловили рыбу... А заодно починили один из катамаранов, который начал интенсивно стравливать воздух. Выяснилось, что одна из гондол была плохо проклеена и могла в любой момент разойтись по стыку.
      Честное слово, этого как раз и не хотелось, ведь за два предыдущих дня мы прошли самый опасный водный участок. Буквально за устьем небольшой речки Иксу, впадающей в Большой Абакан, перекаты и отмели пошли один за другим, а после впадения справа Кызырсука подошла очередь порогов. Наиболее коварные из них – Большой и Малый Карбонаки. Мы знали о их существовании по книгам и из рассказов других путешественников, но так получилось, что преодолели эти опасные места, не понимая, что бурлящая на огромных валунах вода – это и есть коварные Карбонаки.
      Можно было понять наше состояние, когда мы, спросив у рыбаков, когда же наконец появятся страшные пороги, услышали в ответ: «Да вы их уже проплыли!» Мы не знали, то ли смеяться, то ли плакать. Но поняли другое: не так страшен черт, как его малюют.
      Впрочем, от такой самонадеянности мы вскоре чуть не пострадали, решив с ходу, без предварительной разведки, преодолеть порог Гордей. Его коварство заключается в том, что вода здесь вначале ударяется в отвесную скалу, а затем под углом 90 градусов вылетает из прижима на камни. Первый катамаран проскочил порог удачно, а команда второго несколько замешкалась, и хотя левый гребец пытался оттолкнуться веслом от каменной гряды, скорость движения была такой, что весло, как спичку, вырвало из рук, и гондола налетела на каменную гряду. Хорошо, что катамаран такое жесткое испытание выдержал, а то бы экипажу не миновать купания в холодных водах.
      Чем бы это могло закончиться, трудно сказать. По крайней мере, приплыв в Абазу, мы узнали горестную весть: на одном из порогов реки Она, впадающей в Абакан, перевернулись и утонули сразу три туриста из Новокузнецка.
      К счастью, повторяемся, у нас беды не случилось, и весь дальнейший путь до Абазы мы прошли без особых приключений, если не считать двух укусов клещей. Более того, иной раз нам надоедало монотонное движение по реке. После впадения Малого Абакана и особенно речки Она Абакан начинает нести свои воды неторопливо и величаво, и мы специально выискивали бурные и скоростные участки. А то начинали просто испытывать свои спасательные плавсредства. В общем, не скучали.
      Хотя, если честно, скучать на Абакане и не дадут. Оказалось, что эта река в своем среднем и нижнем течении в летнее время похожа на своеобразную магистраль. Нам часто попадались моторки, везущие отдыхающих на Теплый ключ или возвращающиеся обратно. Ближе к Абазе по ней сплавляются на резиновых лодках десятки рыбаков и туристов. Зачастую они рыбачат прямо с лодок. Мы тоже попытались ловить хариусов на ходу, и у нас это получилось: к обеду в запасе всегда было с десяток небольших рыбешек. Чуть подсоленные, они становились большим деликатесом.
      Последнюю ночевку экспедиция собиралась сделать в устье реки Она. Но это место было буквально оккупировано многочисленными рыбаками, и мы, пообедав на скорую руку, решили до наступления темноты добраться до Абазы. Через несколько часов плавания за очередным поворотом показалась вначале труба местной котельной, а затем и сам город. Свой последний бивак мы разбили неподалеку от моста через Абакан, где нас должны были ждать машины из Красноярска.
      И хотя мы все еще были полны воспоминаний о встрече с Агафьей Лыковой и ее соратниками, о восхождении к Теплому ключу и на вершину горного хребта, увы, 15 августа 2002 года 16-суточное путешествие подошло к концу. Впереди нас ждала суетная жизнь больших и малых городов, большие и малые проблемы, которые почти не касаются тех людей, с которыми мы встретились на Еринате и Большом Абакане.
      Чуть позже, уже в Красноярске, мы почувствовали, что заболели Саянами. Когда вернемся на Еринат, пока не знаем, но мы точно знаем, что обязательно вернемся.
      Август 2002 г.



>>