Таёжный Тупик
<< Фрагменты речи членов семьи Лыковых >>
Галина Толстова

      При передаче речи членов семьи Лыковых и их окружения не использованы никакие специальные знаки, применена упрощённая транскрипция.
      В текстах отражаются следующие особенности:
      1) оканье (Карпа Иосифовича) и аканье (Агафьи Карповны): тогда и тагда, оне и ане, опеть и апеть, оттель и аттель, и т.д.;
      2) лексикализованные диалектизмы (у Карпа Иосифовича и Агафьи Карповны): ишо (ещё), ить (ведь), едак (эдак), етот (этот);
      3) произношение [шш] вместо [щ] (у Карпа Иосифовича и Агафьи Карповны): Шшоки (Щёки), померешшило (померещило), яшшиками (ящиками), товаришша (товарищи);
      4) стяжение (усечение) окончаний прилагательных и наречий (у Карпа Иосифовича и Агафьи Карповны): которы (которые), маленьки (маленькие), хороше (хорошее), друго (другое);
      5) стяжение окончаний глаголов (у Карпа Иосифовича и Агафьи Карповны): показыват (показывает), знат (знает), нажиматся (нажимается);
      6) использование глагольного суффикса -ова- (у Карпа Иосифовича) и -ава- (у Агафьи Карповны) на месте литературного -ыва-: приказовал (приказывал), сказовал (сказывал), раскладавать (раскладывать), расбрасавать (расбрасывать);
      7) использование окончания прилагательных -ай вместо -ый, -ий (у Карпа Иосифовича и Агафьи Карповны): великай (великий), картовнай (картовный – 'картофельный'), киевскай (киевский), ребинавай (рябиновый).
      В отдельных случаях отражаются:
      1) еканье после мягких согласных (у Карпа Иосифовича и Агафьи Карповны): гледеть (глядеть), време (время), месец (месяц), взела (взяла);
      2) шепелявость: замена щипящих на свистящие (у Агафьи Карповны): нисё (ничего), исо (ещё), русьа (ручья), полусилось (получилось) и замена свистящих на щипящие (у Карпа Иосифовича): жашиблись (зашиблись), шошлись (сошлись);
      3) устаревшая форма глаголов прошедшего времени (у Агафьи Карповны): убрався (убрался – 'умер'), перебивавась (перебивалась), натаскава (натаскала), издержава (издержала);
      4) замена взрывного глухого звука [к] на фрикативный [х] (у Карпа Иосифовича и Агафьи Карповны); хто (кто), с хреснай (с хрёснай);
      5) использование окончания существительных множественного числа родительного падежа -ох, -ах вместо -ов (у Агафьи Карповны): гадох (годов), туристах (туристов), тапарох (топоров).
      Не отражается в текстах оглушение звонких согласных: уж, сидком (сидя), плошчадка (площадка).
      Для удобства восприятия содержания текстов в скобках даны:
      1) словоформы литературного языка:
      Он ё (её) ссадил, оне прихватили эту сеть, взяли для себя.
      Но потом, ну, чё теперь делать, сядем коло (около) них.
      2) пояснения, уточнения к контексту:
      А семья моя в руках (в плену). ...потом к Шшекам (к скалам на берегу Большого Абакана) стали подходить.

1. [кассета 10]
Фрагмент интервью Л. С. Черепанова с К. И. Лыковым
      – Карп Осипович, а вы сначала жили на лыковской заимке, да?
      – Едак, на лыковской.
      – Она в каком месте находится?
      – От Тёплого Ключа ниже, около сорока вёрст, ну, трицать с лишним.
      – От Тёплого Ключа?
      – Но пониже.
      – Пониже Тёплого Ключа? Это по реке Абакану или в стороне?
      – Нет, нисколь. Луга, они приткнулись, это к Абакану.
      – Это в какое время было? Это когда, до войны?
      – Дак я-то родился, тут родился и вырос тут.
      – На лыковской заимке?
      – Ну-ну.
      – Там у вас был отец, мать?
      – Ну-ну, потом переселились на Каир.
      – А с лыковской заимкой что произошло, она оказалась в заповеднике, да?
      – Нет, она в заповеднике не была. Заповедник сюды, где Ключ, тут был.
      – А почему должна была исчезнуть лыковская заимка? Почему её надо было сжечь?
      – Ну, сожечи-то? Я сказовал пограна, тут была погранична полоса, ну и думали, чтобы никто ни прожил тут
      – Не мог селиться?
      – Ну-ну, чтобы в этих домах никто не жил, думали. В мороз приехали этот... как его, Афанасьев-то знал этот дом. Старуху тут обожгли, потом и нас. Спросили гыт (говорит), есть ли кто. Кто-то был видно там. А она в подполье сидела, думала, што побудут и уедут. Оне как зажгли, огонь-то туды пошёл. Она выскочила сквозь огня-то, потлела, вся обгорела, волоса, в Минусинск отправили.
      – Лечиться?
      – Не знаю, там чё с ней сделалось.
      – Карп Осипович, почему дома-то оказались пустыми?
      – Пусты-то? Сселили к войне, сселили всех оттель.
      – Выселили оттуда?
      – Выселили, выселили в Таштып.
      – В Таштып?
      – В Таштып всех сселили.
      – А вы из лыковской заимки куда поехали?
      – А мы перва на Каире пожили, с Каиру туда на Лебедь. Зачали (начали) когда выселять заповедник нас, а мы тогда на Лебедь переселились, тут колхоз завёлся. А мы в колхозе не восхотели жить, вот куда.
      – А на Лебеде работали, добывали золото?
      – Никово мы там, год-два пожили, опеть сюды.
      – Опять на Каир?
      – На Каир. Только на Каир не стали селиться, тут нашли, у нас избы вот. Обход делали каирски, тода нашли. Чья, гыт (говорит), изба, ну, у ручья? Я, мол, тут Хлебников етот, имя забыл, из ума-то выпало. Хлебникова, мол. Кака там Хлебникова, нет-нет-нет. Потом столько, столько, где спрашиват, против ручья она как раз. А на которо мы стороне, то ли с Каира на одной, на одной мы обход делали, натыкались, гыт. Ну, вот эта наша, мол, изба, баня, мол, была, баня. Едак укруг (вокруг) избы лес, едак вот. Так-так, ну, вот эта наша сама. Он: А кто, гыт, пособлял, гыт, вам делать? А што, мол, нам жена пособила, мол, лес срезать, я один. Я уж не столь перестроил один, никто не пособил. Она счас (сейчас) цела, ну што уж, стоит она. Недавно ё (её) нашли-то, у нас заездок тут городен против того места.
      – Карп Осипович, а Евдоким был младшим братом или старшим?
      – Младшим, младшим.
      – А как его жену звали?
      – Как?
      – Жену ево как звали?
      – Аксинья была.
      – У Евдокима?
      – Ну-ну, Аксинья.
      – Кто же всё-таки приехал?
      – У меня старший брат Стефан, у тебя отец Стефан.
      – Вы его называете Стефан, а не Степан?
      – Ну, так-то Степан, по писанию Стефан, Стефан.
      – Карп Осипович, а кто такой Злотников был?
      – Хто?
      – Или как его? Золотаев?
      – Золотаев, Ермила Золотаев. Отец его Василий был Золотаев.
      – И чем он занимался Золотаев Ермила?
      – Оне так жили перва, ну рыбачил, да ишо (ещё) промышлял, потом колхоз сделался, записался в колхоз. Зачал (начал) в колхозе работать.
      – А что у него за злоба была на вас?
      – Злоба? Никакой не было. Со мной мирно он жил, так мирнай. Я ему очень уступал, со мной никакой преки (вражды) не было. Вот виделись, Золотаева с сыном на рыбалке тут ниже Каиру-то (видели). Но он вас, гыт (говорит), часто поминает отец. Он, гыт, так говорит, што Карпа там, и там, гыт, живёт, прижились вот, угодил. Часто, гыт, поминат. А Евдокима часто, гыт, рассказыват, как убили, гыт, охранники, как вроде потешаются этим.
      – Да?
      – Часто, гыт, рассказыват.
      – А Золотаев, он что, донёс на Евдокима?
      – Донёс он.
      – А что было в доносе?
      – Вот пониже Ключа тут Банна (?) речка называтся, когды заповедник нас выселяли, ну, заимку не пожелали. Кукольщиков был за хозяина у их. Тут ему сдавали пушнину, рыбу, мясо, чё было там, всё ему. Он, как у их за хозяина был, Кукольщиков этот. За старше, всё выдавал. Это всё принято, – пишет. Но он как раз повадился на Ключ, приехал тут. Ну, приняли заповедника хлопотать, услыхали, што они строятся тут. Перво ишо (ещё) не знали, потом перенесли нам, што они приехали строиться. Приплывали тут, приехал, давай хлопотать. Тогда выселку нам уж там дали. Так, ну Кукольщиков, гыт, на Тёплом Ключе поселить. Ну, надо к ему обратиться теперь. Тут нам бумагу написал, што с Покрова выселку. Убрать, коли полож и всё, тогда выселяться. К Кукольщикову обратились, а когда хотели приехать, ишо не было их. Мы тут были, их нету. Тогда не знали, чё делать. То ли на месте сено косить, или уж выселяться, ничё не знам. Тогда известили, што плотники приехали, строиться начинают на кордоне как раз там.
      – Кордон там, где Каир?
      – Нет-нет, он на той стороне Абакана.
      – Где сейчас геологи?
      – Нет, ниже много.
      – Намного ниже?
      – Много, много. Ну, просто, как сказать, пятьдесят-то вёрст, боле-то не будет. Ну, я туды, приплыли, там хлопотали, с такого-то времени выселиться тогды потом, Кукольщиков, куды-то надо приселить, гыт. Приходим. – Откель, каки, как, чё? – С верхнего Абакана. – Как звать? – Так то, так. – Чья фамиль? Лыковы. – Слыхал, знаю, Лыковы. Знаю Лыковых, слышал про вас. Да садись на одну лавку со мной, советовать будем. Ну чё, как ваше дело, чё ишо? – Вот, мол, заповедник сейчас выселяет нас. – Тебя знаем, слышал, што на Ключ приехал. Хорошее дело, советовать будем. Там много чё, там одно, то, друго. Вот я Петру Ивановичу не приказовал вас на учёт ставить, он посамовольничал, поставил вас на учёт.
      – Пётр Иванович это кто?
      – Русаков, в Минусинске жил, помер уже. Он, гыт, самовольно, я, гыт, не велел, списки у меня на руках, гыт, ишо служащи каки, служат Советской власть. Ну, потом, списки у меня эти хранятся. А я вас на учёт, я хотел сам побывать, ему не приказовал. Это с вас масло како взял, брал, мол, это я не приказовал. Я принять не принял ваше это ничё. Я сам хотел побывать. Если бы не заповедник, я вот посидел, счас приплыл бы. Поглядел, какой участок, проверил бы. Сказал бы, вот само хороше дело, тут бы жили. Я слышал, што хлеб у вас родился, картошка родилась, всё родилось. Сама ваша жизнь была тут. Я бы участок вот поглядел бы, столько-то рыбы мне отдали те с этого участка, и ничем бы я вас не трогал. Живите только покойно, и ничем бы тревожил вас. Ну, счас как, а на вас хочем хлопотать место для жилья. Выселяйтесь, приселяйтесь, так ведь разорить могут как. Вот сейчас есь (есть) изба, разве вам-то построить? Вы у меня на учёте поставленыя, их нарядил вот на постройку што вот, комнату поставить там. А вас оне зачем потревожили, ишь чё делат? Я же не приказовал, чтоб вас потревожили. Вы так у меня на учёте, как я могу власть таку. Оне по своему позволенью вас, вам разве до выселки? У вас време строчиться (?), могут разорить от заповедника. Оне так выговаривали. Вечеслав: я, гыт, вид взял, а выселку не назначил. С какого времени вы должны, гыт, припастись, гыт, как поживаете на месте. Тут хотели свидеться с вами, вас нету. А тогда мол, теперь уж, а хто вам известил, говорит. А хто нам известит, поехали, поплыли проверять, мол. Строитесь, надо знать нам, где сенокосить. Време вышло, ишо разрешите. Ну, в само хороше дело приплыли. А мы хотели скоро на вас наплыть. После познакомились с этим Вечеславом, начальник хороший был.
      – А Золотаев-то что, он написал донос?
      – Дак он вот одно што на Евдокима показал, што вернулись, боле ничё.
      – Что вернулись снова на Каир?
      – Ну-ну. Ну, оне и побежали, побежали по доказу (доносу), а то б оне не пошли.
      – А как это было, как пришли? Пришла пограна или охранники заповедника?
      – Два охранника пришли, ну и пограна за ними.
      – А Евдоким в это время где был?
      – А он тут и был как раз, я тут был.
      – В огороде или дома?
      – Жена-то была в огороде, а он сеть насаживал, хотел водиться, рыбы, гыт (говорит), много по Абакану-то.
      – А сеть-то была повешена, ну, он собирал её?
      – Он ё (её) ссадил, оне прихватили эту сеть, взяли для себя. Ружжо было неприбрано, ружжо взяли, ну, это всё собрали.
      – А как это произошло, почему они по нему выстрелили?
      – Как?
      – Почему они по нему выстрелили?
      – Стрелили-то?
      – Да.
      – Дак побежали мы.
      – Кто побежал?
      – Да мы обое побежали.
      – Оба побежали.
      – Я-то с виду увернулся, к семье побежал, оне на бегу стрельнули.
      – И куда попала пуля?
      – Куда-то возле пупка.
      – А дальше что было потом?
      – Тут до ночи-то я сам водился.
      – Где водились-то?
      – В потайнике сказовал.
      – Это далеко от дома?
      – Нет недалёко как раз. К этим поближе, к домам.
      – Карп Осипович, а как вы его увидели в тайнике-то? Что он в это время делал, Евдоким?
      – Он вот как... Я расскажу в подробности. Когда оне стрелили, потом он заревел, пал (упал) в то време. Потом подымите меня, гыт, уведите к семье. Оне как начали подымать, невтерпёж, то есь (есть) никак. Заревел, заревел, я слышал, как заревел. А я уж круг дал, убежал далеко, круг дал. Слышу, ревёт опеть. Он раненый, когда он в потайник-то ушёл, я его поджидал, што не придёт ли раненый. Нет, не пришёл, видать не мог. А он орехов набил, с горы снёс, где бурят против бурильни, как раз бурильни у их. Снёс мешок, там на лодку положил, поставил мешок. Тогда как ушли, ему легче, мол, гыт. Встал и пошёл, тогда в нашу избу зашёл, мешок этот спихал ишо то ране, под лавку запихал ево, дошечками заклал и хоть для семьи вроде. Похоронить (спрятать) этот мешок, штобы не взяли охранники, не видели, ежли переворочают. Ну, потом тогда вот сидит дожидат, когда стемнеется, придут ли, нет ли гледеть эти орехи, хто знат. Тогда до потёмок-то просидел, а я там дожидаю ево. Потайник, што ране, и нету, и нету ево. А то бы сразу шошлись, как уговорились, только време шошлись. Тогда как засиделся там, кое-как, кое-как, кое-как. Я, гыт, только святителя Николу просил, штобы пришёл ко мне, штоб одново уж не оставил.
      – Помочь?
      – Помог. Ну, еле тогда уж кое-как ушли потайника. А я тогда пошёл узнавать, што ево-то слышал, стрелили, ревел. Может, мол, кончился и только. Потом не пришёл. Или в руках (в плену) он там чё ночью. Дак семью узнать, то ли жива, или семью прибьют. Пришли, почём знали, с чем оне пришли. Ну, едак, я увидел семью. Оне (охранники): Бы не побежал, не стрельнули бы.
      – И что увидели дома, или услышали, когда подошли к дому?
      – Ну, тогда ево нету, и пошёл дознавать, семья-то или живые, разговаривают или чё ли там узнать. Потом вот пришёл туды, глежу, в нашей-то избе померешшило, огонь в окошке горит ясно. Вот они в нашей избе, где орехи. Ну, на другой-то стороне-то речки-то. Вот с энтово места, где живём счас. Да сенки были, в той-то сенки прирублены были.
      – И дальше что было, Карп Осипович?
      – Баня была. Ну, буду рассказывать. Как начал подходить, подслушовать-то, а один на карауле, а другой с семьёй. Услыхал, што пошеба (?), сухо шибко, никак невозможно берекчись. Вот подходит, гыт, застрелят меня. А семья моя в руках [в плену). Нет, нет, нет, не стреляйте в наших. И заряжать, ссадить, как размахнули окошко тогда, это забежал-то. Подкараулил меня, подошёл, мог меня застрелить. Вот страшно-то. Я-то ничё не знаю, он на карауле стоит. А как забежал-то тогда, огонь-то гасить-то. Тогда глежу, ох, там огонь, а тут в нашей избе-то горит. Тогда давай убираться скорей, вот тогда и шошлися (сошлися).
      – В тайнике?
      – Опять туды же, в потайник пошёл. Пришёл, а там шуба была. Лежал, он шубу-то накинул на себя и сидит под шубой-то. Надо огня нагреться (согреться).
      – Огонь развели?
      – Тогда велел огонь развить (разжечь).
      – Костёр разожгли, или печку затопили?
      – Нет, кака печка, кое-как только крышечка там. Тут яшшиками заставлено было. Ну, тогда он запросил мне, мол, Евдоким. – Ты? – Я. – Чё, мол? – Ранен, гыт. – Чё у тебя ранен? – В двуколку стрельнул, возле пупка застряла пуля. – Ох, не жилец! – Завтра, гыт, меня сплавь, гыт, на заимку. – Я, мол, назаимку-то, на заимку. Опеть Золотаев заберёт. – Како, он меня больного таково не заберёт. Или уж смерть так матушка, исправят, помолятся. – Дак, и как нам до лодки? – Лодка, говорит, есь (есть) у меня. А может, как-нибудь двинем. – Не знаю. Я так ранен, но ишо живой. Ну, там место. Теперь уж только покаянне прочитай мне. – Я мол, како. Он: у нас есь книга. Нашли.
      – Это скитское покаянье?
      – Нет, тако просто, небольшо, не скитско.
      – Ну, прочитали, потом чё?
      – По воду запросил, шибко, говорит, сердце горит у меня, воды надо. Уж сходил по воду-то, принёс. Изопьёт-то, изопьёт, потом бился, бился до крови. Потом ишо просил, я уж ночью (сходил), потом уж кончилось. Только вот зариться (светать) стало, застонал, последне сказал только, наказал: утром, гыт, светать будет, лодку спрятан, гыт. А то оне возьмут, уплавят лодку. Я тогда побежал. Как раз против домовлю тут были, переплавил, разделился Абакан на протоке, опеть переплавил, потом назад бродом (перешёл). Там я навалил тогда каки на них попал. Спросили: а как он сюды попал, то ли на лодке. – Я, мол, ничё не знаю. Про это, мол, не знаю. – А ты как, говорит, то ли на лодке? – Я, мол, пешком. Свою лодку спрятал в протоке, не стал сказовать-то им. Тогда оне говорят: Котомку бера, к пристани отводи. Без меня ничё не могли. – Где пристань ваша на лодках сплавляться? Три пристани знам, больше нет, мол. Ну, давай, веди вот, бери котомку. Заставил ево то, он меня просил ночью-то вытащить. Я, мол, страшно боюсь. Я потом уж сидел, никово не было. Не должен, оно померешшило так. Подвод (повод) такой был, чтоб попал. Ну, потом чё, не согласился, пока ишо (ещё) живой, пойдёшь – нарвёшься. Вот видел, што огонь только горит. Он заявляет, што нету их тут. Нету, гыт. Ну, маломало кончился. Присветало, тогда чё, надо воды принести, придется помыться, обмыть, да и самому выбираться надо. Только про семью ничево не знаю, то ли живы, то ли убиты. Ничё про семью не знаю. Потом взял, рубаху только снял, положил, а друго-то не успел, помыться-то не успел. Оне бегут на меня.
      – Охранники?
      – Охранники. Бегут, надо стрелить, гыт, вот этим што умываться, в ево.
      – А вы были похожи на Евдокима?
      – Дак, маленько-то. Братья. Ну, чё оне, которы стрелял, он всё оговариватся, оговариватся. После, я, гыт, не знал што тот, думал тот же, гыт. Знал, што друго, опеть оговариватся: да я не знал, думал тот же, из-за это стрелять, штоб добить. Тогда оне мне говорили, на ём, гыт обутки хороши.
      – На ваши обутки или на Евдокима?
      – На Евдокима, на ём. Ну, потом чё, ну давай вот веди. А я голодный, не евши ничё, потом чё, повели, пошёл. Котомку один-то Евдокимову взяли, своих тогда три ружья несёт, одно, друго с орехами, половину орехов мине отдали таскать. Ходят, ходят, Карп, Карп, ходи, ходи с нами. Мы таки же люди, мы людей не бьём, мы только зверей. Он, мол, зверь был, мы убили Евдокима, гыт. Ну, едак, потом вот на нижнє пристань вот. Эта перва, втору, эта друга, эта треття, больше нет пристани. Но потом, ну чё теперь делать, сядем коло (около) них. Вот которы стрелял, не знат, чё лодка. А она тут же стоит. Я уж не объяснял, где лодка.
      – А как же они вас не застрелили? Вы просили их не застрелить?
      – А когда оне, вот я не досказал тут, другими речами занял. Когда спросил этот один: Стрелить? – Стрель, говорит. Он начал целиться на меня. Только не успел спустить, я: Што вы, што вы, оставьте живово. Потом да ишо молиться Господи Исусе Христе Сыне Божии помилуй меня грешного. Вот это хоть успеть, пока не стрелил, сотворить. Тот Я-то хорошо слышал недавно это у меня случилось, плохо слышу, простыл. Не стреляй, гыт. Потом он тогда опустил ружьё. Подходи, подходи, там уж начали: Пошто побежали, – охранники говорили.
     
2. [кассета 2]     
Фрагмент интервью Л. С. Черепанова с А. К. Лыковой
      – Агаша, ты расскажи, в мае ты была в очень трудном положении, тут тебя медведь одолевал?
      – Да, медведь-то, про его-то, я выстрелами попугало, отступил, сабаки не стали боле лаять. Болесь (болезнь) меня одолела, с козами надорвалась я, савсем чуть не до канца савсем.
      – Расскажи, как ты хотела включить радиобуй?
      – Ну, я ить (ведь) его перво до Пасхи включала, сколь я раз, то ли три, четыре, единого не получили. Там тада два месеца, там месец после того прашёл, апеть тада снова, апеть взела его да апеть поставила, апеть не дождала, да уж, во-вторых, поставила на петьдесят минут, тада только сработал, патом ишо (ещё) я ставила после-то.
      – После ещё ставила?
      – Ишо утром ставила, который день прилетели ане, идиш (видишь), не знаю, дал сигнал, то ли нет. Тада ишо недолго ставила, а получили, вот которой вечером ставива (ставила) на петьдесят минут.
      – Ну, прилетел Савушкин, ещё кто?
      – Врач был.
      – Как фамилия, или зовут как?
      – Я фамили не знаю, Иван Антонович.
      – Он кто, русский, хакас?
      – Однако, нерусскай. Ну, вы-то знаете кто он...
      – И что он сделал?
      – Ну, он послушал, сказал сердце здоровое и легкие. Ну, и я им сказала: Сердце после Ключа (название лечебного источника) нисё (ничего). Така болесь надсадна одолела савсем.
      – Ты что не могла делать, расскажи подробно.
      – Ну, я приду на пашню, картоски (картошки) садить, а сама садить-то, легла бы уж лежала, ежли не садить и семян не будет, исо (ещё) надо посадить. Весна, а права рука савсем не чувствует, тут уж два месеца минуло, не чувствует, болит. Тада левой рукой только раскладавать-то на некопану землю садила, ишо (ещё) бороздки маленько делала. Раскладавать левой рукой, а тада стало спину, ежли левой рукой-то, как меня, как перерубнёт (пронзит острая боль) патом. Но на пашне стала, патом в избе, как только дверь отворить, за скобку возьмусь дверь отворить, как перерубнёт меня. Ежлих сижу, вот только маленечко на бок чуть-чуть склонюсь, как перерубнёт. Ну, я так патом апеть пошла садить-то, сама уж только совсем легла бы, лежала. Патом тада в тот день я и включила его, тада включила, ишо ить (ведь) надо управу (выполнить домашнюю работу), ни единого дня не минуешь, тут коз надо сено накормить. Тада става (стала) картошак (вытаскивать) из ямки надо козам и себе сколь, тада пошла по эти, по кустам туды книзу, там нижню плошчадку знаете, чуть повыше сюды на косе, всё кустарник-то ломала. Тада пошла туды, как меня схватило со всем колотьём, тада везанку-то едва аттель пришла, кое-как принесла. Патом схватило, надо вечерню молиться наприполовинне (?), а я не магу, сколь вечера билась, патом нету, нет приотпустило. Тада надо-то было по Псалтыри молиться, я уж только по псалмам кое-как, и там утром кое-как отмолилась слыхом (устно), не читала ни канона нисё (ничего), низамогла только, и так уж прочитала.
      – Агаша, а если бы козы имели сена, тебе не понадобилсь бы перенапрягаться, ты бы не потеряла здоровье?
      – Нет, я после Ключа-то, как зимой была, так бы посадку посадила и до лета бы при тем здравии (здоровье) жила бы.
      – А сколько тебе привезли сена для коз?
      – Осенью один тюк привезли-то. Ишо лани (прошлым летом), лето-то дожжливо, прело было. Ну, ане съели его всё.
      – И больше не привезли?
      – Тады зимой адин тюк сена привезли, а патом этай пшеничнай соломы. Солому ане никак не стали ись (есть), я перво позапаривала с комбикормом с солёной водой, никак не стали ись. Коза всё равно сколь-то хватила (успела съесть), ана заболела савсем, не стала нисё есь (ничего есть) вовсе. Тады я ей таблетки давава (давала). Бела коза-то исо (ещё) как-то перенесла, тут казёл, неделю сена нисколь не давала, тут празники были, ельник рубить некогда (молиться нужно). Ане салому-то не стали есь, весь назём перекопали свой, там всё старо от осеннёво перебирают. Горох немолоченай скормила и пшеницу, вот катору с вами жала, так весь скормила немолочену со всем с колосом. Ну, патом солому-то вижу, не едят, глежу, замрут совсем. Давай ельник рубить, с еловыми ветками салому стала мешать. Ане ветку выбирают еловы, соломы не едят, так я неделю совсем солому не давава (давала). Втару неделю става (стала) помаленьку размешивать сена всё равно. Казу перво не знава (знала), что она больна, глежу, не ест. Казёл-то, глежу, на трёх ногах уже стоит. Вот-вот, глежу, падёт он с ног, бела коза-то исо как-то переносила, в то време-то тада стала сена давать, да эти еловы ветки, по маленькой горстке сена, боле уж еловых веток рубить става (стала), натаскава (натаскала). Тада ельник-то весь нарубила козам за зиму, и так вёсну на Пасху-то исо нарубила еловых веток.
      – Ну и надорвала здоровье.
      – А вот тады надорвала руки и стенула везанками-то, патом почти с половины (с середины) зимы дрова на отопление надо стало в большу (печку) спилить.
      – Что не было напилено дров?
      – Сухих-то не было, ане сыры-то были, сё (что) сырыми-то, больша часть в железну печку бальшу надо было. Тада дрова-то на отопление пилила, а патом...
      – Одна?
      – Адна.
      – И где, в каком месте?
      – Перва два костра (дрова, сложенные в виде копны) вытаскала и спилила.
      – А не на горе?
      – Тальник был наставленный, адин-то кастёр с тятей исо ставили.
      – А потом где?
      – Тады за рекой одну суху ель испилила, эту на вёсну только задёрживатся, тады исо там бальшу ель да помене (поменьше) пихту, чтоб в другу зиму, чтобы были заготовлены дрова, да патом лиственни спилила, сыру на землю свалила, испилила. Да там в лабазу две ёлки козам срубила, апеть больши те испилила, тада рука-то и не става (стала) чувствовать, да вон я исо шерсть попряла, да поткала...
      – О чём ещё мы с тобой не поговорили, что ты ещё хочешь рассказать?
      – Ну, не знаю. Ой, не докончили ить (ведь) мы. Ну, когда вызвала я, прилетели, тада улетели. Ну, я так исо (ещё) маленько с палочкой ходила тут. До вертолёта исо их проводила, с палочкой ходила помаленьку. Патом после их казу остригла белу, а она страсна (страшно), вошь галодна-то, остригла ё (её). Но тада вошь-то к марозу всё-таки у ей пагинул, остригла, дак негде храниться без шерсти-то. Патом остригла казу-то, да воды козам поприносила, попоила их. Тада вечером-то вечерню стала молиться, как схватило спину-то мине. Я ни стоять, ни сидеть, да вечерню-то только кое-как лёжа и прочитала псалмы-то. Тада эти, каторы лекарствы ане оставили, тут за вечером става (стала) пить, да исо напилась, да долго болесь не давала уснуть мне. Где-то к свету (на рассвете) уснула только, руки болят, спина, и кое-как уснула к свету.
      – Опять хотела включить радиобуй?
      – Нет, но зачем же, тада неделю пила (лекарства), патом неделю-то пила, тады те выпила, исо от Игоря Павловича пила (лекарства), оставлял лани (в прошлом году) при болях и жаре, тех попила. Наполовину оставила тех, патом встава (встала) на правила, хотела молиться, а права рука никак, ни крест сложить, хоть бы сё-то (что-то) я взяла правой рукой, каки палочки ли сё (что), никак. Ежлих семена расстилать возьму, права-то рука нисколь не даёт-то семена расбрасывать. Но я всё садила, лук или каку редьку левой рукой всё садила, а права сё, нисё не чувствует. Сё возьму, как сильной ажог болесь-то, патом апеть лева-то става (стала), возьму, амертвется и совсем отнимется. Перебивавась (перебивалась), тады остановила правила-то молиться, сё равно только молитвами, а поклонами-то никак. Приходилось уж левой рукой молиться.
      – Да?
      – Всяко уж, что тут да сидком (сидя) уж, дак уж только кое-как вот только начал семипоклоннай (краткое молитвенное правило из семи молитв, читаемое перед началом богослужения и после окончания) положу только.

3. [кассета 30]
Фрагмент беседы Л. С. Черепанова (Л.С.) с А. К. Лыковой (А.К.). В разговоре участвует И.В. Тропин (И.В.)
      А.К.: Жили па заимке, на Тишах трицать лет жили ане.
      И.В.: Двести двадцать километров от Абазы.
      А.К.: Патом тада на Каир переселились, тут на Каире жили. На Каире пришли перва Володя с етим Молоковым только. Огледели место под заповедник, тогда зимой пришли шестеро.
      Л.С.: Под какой заповедник оглядели место?
      И.В.: Алтайский заповедник, сюда.
      Л.С.: Зачем надо было идти с Тишей оглядеть заповедник?
      И.В.: Нет, они пришли с Телецкого озера, там было организовано.
      А.К.: Аттель (оттуда) тагды зимой шесть человек пришли.
      И.В.: В тридцать четвёртом году.
      А.К.: Ну, тут ане перва летом побыли двоя-та, а зимой шесть человек. Тогда выселку дали им, назначили.
      И.В.: Отцу?
      А.К.: Атцу и маме, ну там все. А в той зиме-то сват Галактион убрався (умер), Степан брат убрався, дедушка Назарий тоже, все в одну осень. А остальны все переболели тут. Тятя остался живой, Евдоким (тоже). Тут не болели. Ну, патом ниже Теплово Ключа ане, где кардон был де-то (где-то), там зимовали с Евдокимом. Избушка была, да там зимовали, а мама ишо (ещё) на месте зимовала.
      Л.С.: На месте – это где?
      А.К.: На Каире.
      И.В.: Они спустились после того, как выселять начали с заповедника.
      А.К.: Патом ишо рыбачили заповеднику-то (для заповедника) кто их.
      И.В.: Сдавали рыбу?
      А.К.: Сдавали, а патом тут у их получилось, птицу постреляли ане, через это (пострадали). Тагда выселились, тагда мама жила и все там на кардоне вовсе у их жили. Патом вовсе на кардоне, мама им хлеб стряпала, сама вовсе. Патом уж тада на Лебедь (селение на Алтае) выселились.
      И.В.: В тридцать четвертом году?
      А.К.: Тятя с мамой выселились, ето Дарья была сестра тятина, тоже туды выселилась, а Евдоким-то с Раизой и с Аксинней, те вернулись назад на Каир. Тада вот тут Залатаев доказал (донёс), что назад воротились. Двоя пришли охранники, в избах прихватили, Евдо-кима-та убили.
      И.В.: В тридцать пятом году?
      А.К.: А тут уж не знаю.
      И.В.: Убили-то Евдокима в тридцать пятом году?
      А.К.: Не скажу как.
      И.В.: Точно не помнишь?
      Л.С.: А дальше что было?
      А.К.: Ну, а тада тятя с мамой два года по фатерам пожили. У Никона жили, вот Анисим-то, у их жили. У Летаевых пожили там, ишо Яков Егорович Попиля-евы, у их пожили. У дедушки Полиекта сколь-то жили, у Потеряевых. Ну, землянуха (землянка) была, сколь-то в землянухе жили, тада апеть назад вышли.
      И.В.: На Каир?
      А.К.: Не на Каир, на Прилавок сразу.
      И.В.: Ну, прямо на Прилавок выше Каира.
      А.К.: На Каире тут нельзя было, караул стоял.
      И.В.: Сколько, два километра туда на Прилавок?
      А.К.: Против ручья Прилавок.
      И.В.: А против ручья это три-четыре километра направо при течении реки Абакан.
      А.К.: Ане заходили с Лебеди-то сюды. Ну, на Прилавке пять гадох пожили там ане, берёзово карье ели и баданны корни и апилки березовы ели. Вот дрова пилют, под это палаточку стлали (расстилали), да апилки ели. Всё было заготовлено на Каире, да медведь всё порушил клади (припасы) у их. Тада пришли на голод, гадох пять-то пожили на Прилавке, пашнями-то негодно, кругом ключи (родники), камни, тагды сюды.
      И.В.: На Еринат.
      А.К.: Сюда переселились, перва тятя один две весны тут садил, двацать ведер занёс, посадил от их, сколь глазки повырезывал. Семьдесет четыре ведра накопали Лето-то пары копали тады на другу весну двацать замёрзло, педдесят посадил, четыреста семьдесят накопали тагда. Тагда переселились совсем тут жить. Только обжились, а тут уж только обжились, тада начальник с солдатом пришли забоялись жить, тада в север переселились.
      И.В.: Прятались.
      А.К.: Последний год тысчу полтораста накопали картошки-то, в ямки сыпали, только всю перетушили, в зиму тагда всё таскали. Тагда в северу-то здешным-то пожили апеть гадох пять пожили в северу. Ну, там берёзово корьё, картовнай лис (картофельный лист), толкли лист картовнай, где баданны корни были сколь, всё собирали. Тагда в реську (в избе на речке), ишо перво надвое (в двух местах) садили, пять-то гадох прошло, тада в реську (в речку), мине седьмой год наступил. Переселились в одно место в реську, тада уж, там на баданны корни перешли совсем. Но берёзово корьё, траву всякай, солому есменну (ячменную) толкли Четыре года пожили на месте-то, на лук уйдём, а то апеть куды-нинабудь (куда-нибудь) на грузди, на ягоды, да вот так жили. Патом уж апеть воротились в север-то, перву вёсну репы посеяли, картошак-то маленько для семян посадили. А на лето-то на всё ушли на колбу (черемшу?), да там два месеца жили на колбе (на черемше?) патом.
      И.В. Это верх по Еринату, а по Каиру.
      А.К.: По Каиру.
      И.В.: Вершина Каира.
      А.К.: Колбина реська (речка) – Катазан.
      И.В.: Вершина Катазана.
      А.К.: Ну, там сколь пока жили на колбе-то (на черемiе-то), патом уж переросла она савсем, да ё (её) сабирали, не стала она. Тады назад стали выходить, грузди, где ягоды так уж. Сколь отойдём день, тада апеть ночевать. Два месеца прожили, дома не бывали тогда. К Успеньеву дню четырнадцатого августа пришли домой.
      И.В.: В Щёки?
      А.К.: В реську (в избу на речке), ну ишо (ещё) на горе пожили де (где) лабаски ето проходили, тут ишо (ещё) пожили. Ягоды, грузди собирали, да шишки. Пришли дамой тогда. Но и так жили, всё баданны корни да траву всяку собирали, марьины корни копали, где сколь были. Борш (трава) запасали на хлеб.
      И.В.: Борщовы пучки.
      А.К.: Да кипрей на хлеб запасали, и ету ленну-ту (?) глину (отходы от обмолоченного льна?), лён обмолотишь, таку глину-то на хлеб подбирали.
      Л.С.: Что подбирали на хлеб?
      А.К.: Ету, ленну-ту (?) глину.
      Л.С.: А что это такое?
      А.К.: Головка на ём, перо там, обмолотишь это всё на хлеб. Горька она, как есь (есть) уж ели. Ну и репну мякину, редишну (редечную), это всё на хлеб издержаво. Да едак-то лет семнацать мине исполнилось. Мама-то убралась (умерла), и всё был голод, так и жили.
      Л.С.: До какого времени жили голодно?
      А.К.: А вот мама-то убралась, мине семнацать гадох исполнилось. Так и жили, голод был, ни карто-шак, нисё (ничего). И доходиво (доходило) вовсе так савсем без картошак, ежлих вот накопать сто двацать (вёдер), а то только ето накопим, надо семена сохранить и на еду, а каво, на шесть человек сотню раздели тут.
      Л.С.: Сотню картофелин?
      А.К.: Картошак сотню на год.
      И.В.: Не вёдер, а картошек.
      А.К.: Ну, вон ишо, ну, сто вёдер, патом на ребиновым (рябиновом) листе жили. Два лета совершенно на ребиновом (рябиновом) листе жили, ни картошак, нисё (ничего). Вот воду студёну наливать и толчёнай лист это ребинавай насыпать, замёшивашь, да етим жили. Патом уж на ребиновом листу дожили, приелся, что и запаху не надо стало ево. Ягоды поспели, апеть ягоды собирали да шишки. Патом мы по лук сходили апеть.
      Л.С.: А куда ходили по лук?
      А.К.: Под гольцы, в Середнюреську (в Среднюю речку), там много было луку-то. И уходили, вовсе жили на луку.
      И.В.: По месяцу, больше?
      А.К.: Поживём, патом приестся, тада апеть уж дамой, выйдешь да апеть чё-нинабудь (что-нибудь) друго сабирашь. Ну, когда поспеют ягоды.
      И.В.: Пока поспеет картошка.
      Л.С.: А ничего не промышляли, ни птицу, ни зверя?
      А.К.: Никаво.
     
 4. [кассета 30]
Фрагмент интервью Л.С. Черепанова с А.К. Лыковой
      – На Тишах Леонтий был Залатаев, его тесть. Димитрий, Еворгий, четверо их были, вот свиделись, а боле не видались ни с кем.
      – Один раз?
      – Адин, да ишо (ещё) на реке тятя с мамой московских туристах видели. Мы-то ушли в речку трое, а ане трое вышли на реку. Братку-то тозе (тоже) ане не видали, только тятю с мамой видели московски туристы шли на эту избу. Ане и попали на них, вот тех-то видели. Ну, там маленько поразговаривали сколь спады.
      – Они что-нибудь дали тяте?
      – Каво ане...
      – Соль...
      – Сахар давали, да соль в паськах (в пачках).
      – Топор?
      – Тапор нет, у их ить (ведь) не было нисё (ничего).
      – Котелок, может быть.
      – Тоже нет. Каво ане тут, на дароге свиделись с ими. Только спросили тятю-то: Как звать? – Карпа. – Фамиль? – Лыков. Но и этот ихный старший загремел: Известен, известен, всюду, всюду известен. Мы только три года на вашей избушке были, да не избушка, заимка, заимка. Вот в эту избу-то ане ходили.
      – На Еринате?
      – Вот здесь. Ну, пагаварили, дак, заварили. Тятю, маму, какой обряд, какой образ взял (какой веры). Давай писать, гыт (говорит), списал. Но боле-то никак, никаво не видали до тех, пока икспидица (экспедиция) к нам не пришла.
      – В каком году по нашему исчислению?
      – Адинацатой год доходит. Весной адинацать исполнится.
      – От сегодняшнего дня, нет раньше.
      – Те-то мы знали вертолеты залетели и через нас стали летать, что ни просто так летают суды, завозят народ, узнали. И так думали, што нас увидели патом. На избу прилетели вовсе погледеть: народ тут сё (что) ли. Я ушла из избы, в березняк залезла. Но, после этого четыре дня прошло, тагды утром отмолились кануны все, хотели с хрёснай репу сеть (сеять) идти, дожжь засобирался. Глежу в окошко-то, кто-то забегал, не видавали сабак. Три сабаки привели, ане забегали вокруг избы-то. Народ-то не видим ишо (ещё), патом услыхала разговор человечаскай. Кто-то народ пришли, тада мы с хрёснай не вышли вовсе, тятя вышел. Хто, Виктор был, Валерий, Галя Минусинска, Григорий таштыпскай, четверо пришли. Ну, тятя с ними (говорил), вышел, опросил их. Ане: Харашо вы тут устроились, агарод и се (всё) тут, живёте. Тятя спросил у их: Поди негодно тут живём, мешам, гыт (говорит), вам. А Виктор: Вы чё, гыт (говорит), вы нам не нужны, мы сами-то три дня вот обойдём, и нас не будет тут. Но походили патом сколь, ане утром пришли, в Троицу пришли. Мы с хрёснай двое были только. Тятя ушёл в север, братка (Саввин), Димитрий в северу были. Тада апеть посулили (обещали), придём, гыт (говорит), шесть человек пришли, был Владимир киевской один. Ну, те четверо-то те же ходили дак. Исо (ещё) адин был нерусской, инородец.
      – Хакас?
      – Ну, я не знаю, кахас или татарин. Тада как побыли шестеро-то, ане от нас ушли савсем туды на реку. Тада сказали: Теперь, гыт (говорит), приходите к нам в гости. Мы пошли троя, тятя, братка (Саввин) да я. Переа ане все хадили. Пошли, не знам, где их взять-то, вернулись. Где на гору взниматься (подниматься), тут остановились обедать. Виктор пришёл рыбалку удить. Тогда он дождал (подождал), пообедали мы. Он повёл туды, где палатки у их, сходили, к вечеру-то вернулись апеть дамой.
      – Оте у них палатки стояли, в каком месте?
      – Ниже Развил, да вот по льду-то переходили. Маленько пониже тут.
      – Какие речки тут сливаются?
      – Еринат, Курумчук.
      – И ещё какая?
      – А тут ане вместе все, боле нету. Этот-то здесь в Иринат выпадат. Тада вот к ним хадили мы, двацать раз сходили, картошки таскали, реськи (редьки), сколь было гароху, конопли семя. Всё лето хадили, пока ане, не пришло време им (уходить). Исо (ещё) когда стали народ собирать, пришли, сё-даки (всё-таки) последних-то захватили. Леонтий был Антонович минусинской, да лёчик Иван Иванович (из) тех-то. Палатку отдали зелёну, катора на лабазу, от их палатка. Песьки (печки) две отдали нам, адну Леонтий Антонович отдал, а другу Иван Иванович, лёчик он был. Да исо (ещё) маленька была от Леонтия, всех-то три. Ну, тапары давали, гвозди, лапатки, пилу. Николай Степанович с Аннай пилу отдали. Тагды дрова стали пилить.
      – А ловушки какие-нибудь дали добывать зверя, капканы?
      – Ето-то нет. Но Валерий сколь-то капканах приплавили мелких.
      – А когда стали ходить на Каир?
      – Ну, тогда на другой год на Каир стали ходить. Перво-наперво братка (Саввин) с Димитрием только побыли, побудёнкай (с раннего утра) схадили взад вперёд в день. Патом тятя с браткой (Саввином) хадили раза два апеть. Анатолия тут увидали. Тада летом апеть по лук схадили с хрёснай на голец, в Крутой Лог ходили.

5. [кассета 18]
Фрагмент интервью Л.С. Черепанова с А.К. Лыковой
      – Аганя, вот про тот случай (расскажи), когда Карп Осипович и Евдоким ходили, угол срубили и еще что, кулемку?
      – Кулему.
      – А что они с собой взяли, и что забыли, не взяли?
      – Ну, тапор шкуренной оставили. А ножик забыли.
      – И о чем молил Карп Осипович, когда на него навалился медведь?
      – Не привелось под медведем помереть.
      – А Евдоким?
      – Он не убегал никуда, говорил только, один патрон был у него в запасе.
      – Он успел его вытащить?
      – Выстрелил, или мне вовсе кажется. Ну, вот тот выстрелил.
      – А другой?
      – Тот ему в ногу как раз попал. На бегу – то стрелил. Да в ногу попал.
      – И что дальше было?
      – Ну, перво тятю изъел, а патом Евдокима, тому руку изъел да плечо. Ну, вот он ружье-то под медведем увидал, за ремень-то дернул, тот посмотрел, да апеть за тятю взялся. Патом уж он бросил их тут.
      – А что сделал Евдоким?
      – То лик верху по реке заплывали ане, Евдоким-то на одной руке заплыл, а тятя-то никого совсем.
      – Из лодки-то вылез все на воде?
      – Страсно (страшно), а патом-то, тятю-то на нартах домой-то.
      – Это было осенью?
      – Весной.
      – А сколько лет было тогда Карпу Иосифовичу?
      – А я-то уж не знаю.
      – Аганя, а про второго медведя расскажи.
      – Тот пролежал, больной.
      – Ну, к покосу-то поднялся?
      – Ну, про второго... Так он натворил, все клади (припасы) порушил, пока тятя с мамой (пришли). У их было запасено свое, и муки, и у их была мельница тут своя. Он делал, все ей пользовались, на воде. Свою сеяли рожь и мололи на мельнице. Трицать пудов было только муки запасено, эту всю муку-то медведь порушил. Тетка Настасья с Зиновьей, они-то упрятали, все медведь разорил, могилу выкопал, изъел Евдокима, так он гонял, патом уж мы сюды переселились. Ну, когда это было ж, огнем-то кидали, когда отсель-то переселились. Я-то каво, шестой год ишо (ещё) был, моя хресная астались да я на шестом году. Да еще тетка была, медведь-то задавил на реке скотину. Патом адин раз пошли на верхнюю россыпь, там убегали от его. Вначале полез к избе, ну, а тетка Настасья у нас в адной избе-то спала. Пожар был патом, мы-то с хреснай спали, а тетка Настасья услыхала, тагда вышли, у нас кадушка полная была, дак ана всю кадушку на крышу, так водой залили.
      – Ну, что-нибудь сгорело?
      – Не, не сгорело, только берез-то савсем мало осталось.
      – А куда уходили папа с мамой?
      – Ане по лук уходили, тятя с мамой и братка старший Саввин, и Димитрия взяли с собой.
      – Ну и как они вернулись...
      – Да идно (видно) ненадолго ходили и недалеко.
      – Куда они по лук ходили?
      – В Крутой Лог. А медведь-то все пугал, ходил. Его уж и пугали: Убирайся, сожгем тебя огнем-то.
      – И долго так продолжалось?
      – Ой, где-то лет трицать или боле.
      – А кто убил потом медведя, нет?
      – Ну, а патом, ну вот кулему делали. Ну, патом все-таки убили его.
      – И съели его?
      – Закопали его под лес, волки съели.
      – А почему сами не съели?
      – Он нечистай. Я связала все железо, было како, кто выходит на улицу, так и брякать. Ну и нам-то сказал Димитрий: Не давайте ему ходить.
      – А чем кончилось-то?
      – Раненый уполз, изгнил, после нашли его где-то, дух (запах) услыхали,

6. [кассета 20]
Фрагмент интервью Н.П. Пролецкого с К.И. Лыковым
      – Ему запасу, татары, алтайцы надавали запасу, и натыкали ему. Ступай, гыт (говорит), пихтовый балаган (шалаш) есть промышленный, в етим балагане проживёшь, гыт (говорит), белого офицера (белому офицеру). Ну, направили его к Пасхе, он и живёт. А потом татарин ходил промышленник, его увидал в балагане-то. Наверно, он поразговаривал чёль (что ль). Однако, солдат, говорили, наткнулся, ребят-то не шибко. Тогды доказал (донёс), бандит, гыт (говорит), в балагане живёт
      – Бандит живёт?
      – Бандит
      – Ну, белогвардейский офицер живёт, понятно что.
      – Тогда бандит, бандит живёт, тогда эти полит-то биро пришлось им, три их, туды. Ветрели (встретили) его в балагане-то. Документы есть, гыт. Он: нет. Ну, чё, белый-то белый, каки нету ничё. От это власть-то. У меня, гыт (говорит), документы спрашиваете, на заимке християнин был наш, такой же без документов, у его-то не было. Оне тогда поехали брать. Ето Прокоп, только не вывернешься.
      – А кто такой Прокоп был?
      – Прокоп фамилия – то, нет имя.
      – А фамилия?
      – А фамилия Казанины, я ево брата-то видел на кордо-не-то. Ну, тогда оне подъехали, да и в избу. Тогда чё, схватили его крест цепь была серебряна. А это, гыт, чё у тебя, спрашиваль А, гыт, документ у меня. Прокоп, такой. Ну, тогда чё, до обеда садись, гыт, посиди. А он только кручинно посидел, знат, што уж конец, наверно, будет. Тогда отвезли их маленько, не пристрелили, не знаю как, под лёд опустили, в полынь.
      – Вот тебе на!
      – Вот чё получилось.
      – Кто это командовал-то этим делом?
      – Дак вот этот полит-то биро.
      – А как фамилия его?
      – Ни знаю, фамиль-то не скажу, только, только начальник большой сказывали.
      – Большой начальник политбюро.
      – Шибко уж. Тогда оне пошли...
      – По-моему, бродяга был, ну, аферист.
      – Думали на Абакан, а мы в это време встречи (навстречу) идём, встречь идём, ночевали в балагане. Выше, надо выше снега-то, потом к Шшекам (скалы на берегу Большого Абакана) стали подходить, глубже, глубже, глубже, глубже. Потом гледим: брели, брели и воротились. А тут Герман был, оне с ём (ним) ночевали тут. И разговаривали, кто там на коне под кедрами, плохо, гыт. У, я, гыт, привышный по таким болотам восемь лет скрывался, говорит, до Советской власти Я на веку на своём боле трёхсот человек убил, гыт.
      – Вот это да!
      – Вот и Политбиро.
      – А фамилия, имя, так никто и не знает его?
      – Ну, зачал (начал) рассказывать, всё расскажу.
      – Давай, давай.
      – Ну, потом побрели к нам в снег-то едакий без лыж, упустили без лыж, вернулись, Господь отвёл сё-даки (всё-таки). А мы навстречь идём туды. Тогда Герман пришёл, рассказыват: человека, гыт, начальство у меня ночевали семь. Только Злотень, Евтихий, я, гыт, велел им уйти оне ушли в тайгу ночевать, гыт. А то заберут вас, гыт. Но едак-то не попали А мы-то уж после подошли оне утром тоже на конех подъежали. Ну, потом чё? До лета дотянулось, к нам-то уж, Господь отвёл, не пришли сё-даки (всё-таки) на Абакан-то. Кто бы чё пришёл, натворил тут. Тогда в эту пришло, поехал на Мрас там, туды, поди слыхали Мрас – речка.
      – Слышал, слышал, Мрас.
      – Прохор был такой, работник тоже.
      – А фамилия как, Прохора как фамилия?
      – Прохора, фамиль-то не знаю. Курчавы таки волоса были. Ну, он такой бедный был. К нему приехали приискатели восемь человек. Оне приехали эти три человека, это полит-то биро. Он попоил их, пьяненькие, медовухи наварили, да напилися. Пьяных-то всех тех восемь человек было, девятого видно, всех прибил, да в шурф скидал Золото там копали, скидал в шурф, ну, едак только и всё, без вины. Не так что каких, никака вина, просто пьяными захватил всех, не может терпеть, бить надо много.
      – А как его фамилия?
      – У кого?
      – Ну, этого, что Политбюро-то был? Ну, как его звали, всё-таки имя было у него? Прокоп, или как?
      – Не назову ничё, только звероядный был и всё, боялись его и только. И у его там все по... писаны, писаны: убить, убить, да и только. Потом эти девять человек, восемь приискателей да Прохор, прикончил да в шурф забросал, золото копают там в шурфах.
      Потом поехал опегпь в Бийск город-то, в этот Алтайский край. Ну, семнацать человек попало на дороге, всех прибил. Потом чё, все забоялись, а тут был один, был богатенькай, такой ходовой человек, давай хлопотать к начальству: уберите такого человека от нас. Как можно уж давай задаривать подарки начальству. Потом чё, задаривать, что негодно дело от властей. Потом после-то и жена (Политбиро) сказывала уж то, который день убьёт человека – весёлой, не убьёт, дак нет.
      – А жена, кто такая была?
      – Жена была у ево, жена, жена, мы чё не сознаем, была где.
      – Ну, как, где она жила?
      – Ну, вот счас зачал (начал) хлопотать тогда, оне приехали к Саввину Завьялову, у ево пасека тут была. Приехали убить их, никак что забирать, а убить.
      – Убить да?
      – Убить приехали. Ну, потом чё, сговорились, хозяева ничё не знают. Начальство такие красные съехались, други красны – одна власть. Там может быть поздравствовались там. Подают друг дружку (руки). Тогда Завьялов, был бор большой, а там перед анбаром пол кверьху. По ступенькам стали заходить, вы, гыт, лежите, там, гыт, наверьх, а мы, гыт, лягем на низ. Тут на нижнай пол, чтоб заметить, где оне лягли то, чтоб скрозь пол (видеть): трёхлинейку ничё не держит. Потом как только уснули, лягли, тут слушает, начальство одно, выстрела получились ночью.
      – Стреляют друг в друга?
      – Стрелять начали. Потом одного убили, а этот-то Политбиро соскочил, ёво-то в руку ранили. Иван Титов, тот соскочил, того не хватили, тот остался живой. Тот-то всё-таки получше был, знали ево наши, Степан покойной знал. А с ём-то(с ним-то) ездил заодно уж. Ну, а потом чё? Ночью тот бегал (сбежал), ничё не могли ево.
      – Убежал да?
      – Убежал, только в руку постреляннай. Потом чё? Это же начальство опеть Ивану Титову говорят: ясно, чтоб, гыт, нарушишь (убьешь) ево товаришш, не нарушишь, в другой раз приедем и тебя тут же убьём, не оставим. Ни тово, ни другово уж не оставим. Тот опечалился, задачу большу дали, тот хитрый, этот Полит-то биро, который называтся.
      – Что за фамилия такая?
      – Не знам, как ево. Потом, ну, шошлися, днём-то, што ж оне товаришша (товарищи) не боятся друг друга, те уехали на своё место.
      – Фёдор Иванович знал, нет, этого Политбюро?
      – Нет он, мы-то боле знали, он-то разве слыхом только, не знаю, не могу сказать. Ну, едак, ежлив, гыт, не убьёшь, на другой раз приедем и тебя убьём, не оставим. Потом он сходил в лес. – Товаришш, гыт, чё, гыт, знашь, я, гыт, бандитов увидал в лесу. – А где? – А вот в тем лесу, говорит. Аха, ишо пришлось разговеться (убить человека) мне, говорит... (далее запись прервана).

7. [кассета 28]
Фрагмент интервью Н.П. Пролецкого (Н.П.) с К. И. и А. К. Лыковыми
      К.И.: А там в различных книгах всё сходно (описание конца света).
      А.К.: Конец-то одинако.
      Н.П.: Везде во всех книгах конец одинаковый, так же, да?
      А.К.: Одинако.
      Н.П.: Умные существа, если люди не будут договариваться друг с другом, она (война) скоро будет. Если будут договариваться, может и не будет.
      К.И.: Ето было на Каире, приходили, Ломов говорил, Анатолий Иванович, большинство, что не надо (о войне).
      Н.П.: Никому не надо.
      К.И.: Не надо, говорит, может и не будет, говорил.
      Н.П.: Так это, если все будут бороться за мир, что если все будут против, будут писать: не надо войны, – лучше будет.
      К.И.: Ну, вот сичас, когда германец сичас шёл, каки-то сибиряки, говорили, шибко крепко встали, шибко все силы начали класть, одолели всех.
      Н.П.: Одолели.
      К.И.: И картину показывал Василий Фёдоров, там старики, усы, бородасты, все шли.
      Н.П.: Все воевали, да.
      К.И.: Мол, старики тут, показывает на картину, как-то надо спасать себя, все шли, гыт.
      Н.П.: Все, если бы немец победил, всех захватил и всех бы убил, и всё.
      К.И.: Рыбаки сказывали, до Москвы добирались. Но ишо (ещё) вон чё, етот Парфений рассказывал, добираться, гыт, германец до Москвы восхотел (захотел). Ну, на самолётах не допускали всё-таки до Москвы. Ну и рыбаки ето сказывали, что сколь на самолётах добирались до Москвы, здешни не допустят, не пускали, тогда рыбаки сказывали. А народ-то сказывает иначе, что до Москвы дошли, тогда Америка ето помогать зачала (начала), гыт, етими самолётами. А Николай Журавлёв: Она, гыт, только хвастает, гыт. Нет, если бы одолели, гыт, а она, гыт, когда в Германию зашли, гыт, только начала, гыт, помогать, вот. Ну, кто знат, то так, то так. Вы-то боле знаете.
      Н.П.: Вот и вам, Карп Иосифович с Агашей надо написать письмо Рейгану да Горбачёву, чтоб только мир на земле был. Василию Михайловичу (журналисту В. М. Пескову) отправили бы, а он уже там бы переправил, а?
      К.И.: Миру много ли, мы-то согласны.
      Н.П.: Согласие-то согласие, надо чтобы слово было, вот ведь как.
      А.К.: Василию-то и написать письмо, должна бы от ево посылка прийти когды-нинабудь. Чё, етот то ли Горбачёв?
      Н.П.: Горбачёв.
      К.И.: Из живого (жилого, многолюдного) места боле знаете, теперешний правитель Горбачёв.
      Н.П.: Горбачёв Михаил Сергеевич.
      К.И.: Вон как. Ну, ето вон чё, вы-то боле знаете, како он перстов, како сложения (как крестится, какой веры), шибко великой во власти.
      Н.П.: Ну, он видный. Он в нашем государстве большой вес имеет.
      К.И.: Он шибко широко ездит везде, все снимат, снимет, нынче в море был.
      Н.П.: Он везде был, и в Америке был, и в Африке был, и в Австралии.
      К.И.: Он сказовал, девяносто держав объехал.
      Н.П.: Да, да, да.
      К.И.: Девяноста ить (ведь) немало.
      Н.П.: Немало.
      К.И.: Он, я, гыт, в Америке был, каки постройки, каки чё живут, я, гыт, после расскажу. Кто знат, слыхали, что богато живут и то. Ну, что богатство тленно, не вечно. Я вот в Библии читал, что сколько уж оно потянется время для господ и понудит, ничё от их баласт (?) не состоит, всё у них спортится.

8. [кассета 29]
Интервью Н.П. Пролецкого (Н.П.) с К. И. и А. К. Лыковыми
      К.И.: Летают маленьки, покажутся звездами. Летает звездами всяко, говорит.
      Н.П.: Это спутник, космические корабли.
      К.И.: Димитрий: Ну-ка, ну-ка, гыт, разводит речь и чё получится, гыт, у их. Слушай, говорит, в самом деле шошлась (сошлась). Едак летают, летают, гыт, кругами, гыт, летают. Вот счас вечером как начнут кругом летать. Ну-у-у, только круг дадут, а там дале опеть круг летят, опеть круг летят. Вот дак только мелькают-то.
      Н.П.: Карп Осипович, тут Казахстан недалёко, космодром. Вот это он отделяется, вот эти вот: первая ступень, вторая ступень, третья ступень. Вот этот аппарат, когда выводит в космос, видно, как они отделяются, вот. Это космический корабль полетел в космос.
      К.И.: А потом появлялись, теперь не стало. Самолёты такие, опеть серёдка чёрная, как товар чёрный, а сзади крылья белы, впереди крылья белы, двое крыль (два крыла). Ежлив вот надо кверьху ему и вот эти крутятся, задне крылья крутятся, передне крутятся и уйдет тычком (боком). На гору, на гору, через гору, через гору уйдёт. Едак видал. Потом зачали (начали) вот, спрячешься вроде, как вроде бы видят, гледишь, они как вроде озираются. Потом вот набираются, набираются это, а там сзади ишо (ещё), там опеть сжидаются, потом пойдут, пойдут в Шшоки (скалы на р. Б. Абакан), вот, вот тогда Саввин гледел. Они, гыт (говорит), вечером, гыт (говорит), прямо Шшекоми, гыт (говорит). А там дале подымаются опеть в воздух. Потом не стали вот летать. Испидиции (экспедиции) рассказывал. А тут самолёты, видал, опеть как утка, трепешшутся крыльями, дак говорили, рази, гыт (говорит), как быват ить (ведь). Китайцы шли тут, воевали, как он – воплан, или как ишо (ещё).
      Н.П.: Аэроплан?
      А.К.: Нет, Ветнам, воевали.
      Н.П.: А, Вьетнам.
      К.И.: Китайцы тут летали. Ето так говорили, ну, кто их знат. Теперь никого не видать. Когды кое-как розгледить там, маленьки звездочки как.
      А.К.: Да ето звезды, осенью московской был, сказал, летают, летают, потом сходются и там...
      К.И.: Бранятся и просты летают, и начальник, гледел. Дак, я бы не видел никого, дак не гледел бы. Я думал заграницей таки ж. Потом испидиция (экспедиция) прилетели, нет никого, здешны. И собираются, гыт, так здешны летают ето, и американцы, гыт, летают, гыт, ианглийцы, гыт.
      Н.П.: Да все, все, космос-то один.
      К.И.: И вместе, гыт, летают.
      Н.П.: Вместе летают, аха. А счас у американцев есть такой космический корабль, летает, как самолёт, взлетел и туда улетел, полетал в космосе, прилетел, сел, снова на нём летают.
      К.И.: Вон как.
      Н.П.: Карп Осипович, а как думаете, на Луне люди были?
      К.И.: Я-то не был, никуда не ходил.
      Н.П.: Нет, нет, не вы, а вообще с земли люди были на Луне?
      К.И.: Ну дак, как ить (ведь), мало ли народу ходило на войну.
      Н.П.: На Луне были люди или нет? Как вы думаете?
      А.К.: Как на ей там, на луне-то будешь (смеётся)?
      Н.П.: Были люди на войне.
      К.И.: Али вон чё? Это месец, луна?
      Н.П.: Да.
      К.И.: Ну-ну-ну. Да я, когды погледишь, под месец звезды а вроде как на месец туды зайдут. Это видал. Ну, вот там высоко и под месец...
      Н.П.: Нет, это так, кажется. Были люди, ходили на Луне.
      К.И.: Вон чё.
      Н.П.: Двенадцать человек уже слетало на Луну.
      К.И.: Ишо (ещё) чё!
      Н.П.: Да.
      К.И.: Люди-то говорили, что на Луны летали.
      Н.П.: Вот куда уже люди забрались.
      К.И.: Дак правда ль, нет?
      Н.П.: Правда, правда, ну как, правда. Вот счас приближается планета Галилея.
      К.И.: Вот один раз Исай Назаров пришёл с Лебедя (селение), давай рассказывать. Теперь, гыт, вотчё, учатся, гыт, с высоты скачут.
      Н.П.: Как-как?
      К.И.: С высоты скакать.
      Н.П.: А, на парашюте...
      К.И.: Ну вот, марашуты пускают.
      Н.П.: Парашют.
      К.И.: Али парашут, ну вот, парашут. Потом едок перво, гыт, невысоко пробуют, потом выше, выше и потом повысь всё боле, гыт. Там ково-то на себя надеёт перво, гыт, летит, гыт вниз головой, там как заметит землю, скорей на себя подёрнет, гыт, чё там. И тогды распустится, как зонтик, и тогды за парабела (?), на ноги встанет. А етот, Яков Мельников мне-то рядом сродный брат, там скакал, да ногу вывихнул, попортил, в военном учился.
      К.И.: Звезда, звезда летит, летит, котору не видати, летит.
      Н.П.: В первый раз увидели, что подумали?
      К.И.: Мы думали, звёзды ходят едак. Мы думали небесное знамение – звезда, потом когда с испидицией (с экспедицией) свиделись, звездами, гыт, летают, потом узнали.

9. [кассета 22]
Фрагмент интервью Н. П. Пролецкого (Н. П.) с К. И. и А. К. Лыковыми
      А.К.: Сказали всяки разны ереси начали заводиться.
      К.И.: Там придется другой другого поучитель.
      А.К.: Вот перва семь вселенских саборах было, патом ересь, обливанско крещение завелось много. Турция обливанска, в греческой державе обливанска-та, ишо (ещё) де-то (где-то).
      К.И.: Што-нибудь не по-християнски заведется ересь кака.
      Н.П.: Время такое. Даже недавно, есть христиане. Они христиане всё, а вера у них разная. Вот христиане-баптисты, христиане-евангелисты, вы слышали про таких?
      А.К.: Слышали.
      Н.П.: Они тоже, Бог-то получается один, вера-то, уклоны разные.
      А.К.: То ли евангелисты, то ли сё (что) ли. Только стоят, без поклонах молитвы читают. Однако те евангелисты.
      Н.П.: Ну, евангелисты, они без поклонов.
      А.К: Без поклонов молются.
      Н.П.: А вот в Писании у них всё это же самое, всё то же самое.
      А.К.: Читают молитвы, а поклоны не кланяются. Ане уж, те уж, ето считатса уж ересь. А ето ересь будет считатьса.
      Н.П.: Ну, они-то верят, баптисты, пятидесятники.
      К.И.: Ишо (ещё) вот соберутса, да разницы нет промежду собой, то облюбуют берёзы – поклонятса, то осине.
      Н.П.: Да, да, да, дырники разные есть.
      К.И.: А промежду собой ничево, гыт. Вот я говорил, сидит на стуле, распестрился кочки-то, а голов-то семь, змеины все. Кака бы ересь всё в одно плыло, нету разделения.
      Н.П.: Им уже на том свете рая не будет?
      К.И.: Сейчас Лев Степанович мне рассказывал, приходил вот рассказывал, вот сейчас к Америке сколько держав соединен, у кажной державы свои церькви, кожный молится в церькви, а промежду собой у них идёт разделение. У кажной державы свои церькви, гыт, если один Господь, одна вера, дак надо в одну церьковь.
      Н.П.: Да, вражда идёт. Карп Осипович, а вот христиан счас много осталось истинных, как вы?
      А.К.: Где бежали, там много их.
      К.И.: Лев Степанович со мной говорил, когда, гыт, Советска власть наступила, гыт, и вот напали на християн истреблять, истреблять, истреблять, гыт. Теперь вашей веры, вот он говорил, который с тобой работал, только ма-алость, малость осталось, остались, которы бежали, одне до конца продались, одне бежали.
      А.К.: Ромашов-то едак к нам проник, не знали.
      К.И.: Потом, гыт, обращаются в старую веру сейчас. Он со мной так, Лев Степанович. Ране-то, когда много было християн верующих. Лев говорил, Степанович, тогда, гыт, очень хорошая была жизнь, а когда очень мало, гыт, осталось християн, истребили, тогда, гыт, очень плохо стало жить. Правильно, мол, гыт. Но, как-то бы на старость себя бы вести, гыт. Ну, уж себя как-нибудь шлю волкообразно вести, да не лучше жить. Никак, гыт, запретить некому, сказать некому, гыт, учить некому. Правильно, никак не обратить.
      Н.П.: Ну, а вы вот не стремитесь вот в свою веру других?
      А.К.: Нет, никак нельзя.
      Н.П.: Нельзя? Кого-то научить, чтобы в эту веру другие люди научились снова веровать в неё?
      А.К.: А наусить-то (научить-то) можно в эту веру-то теперь.
      Н.П.: Проповедовать эту веру вы не стремитесь?
      А.К.: Ну, каво, человека не добъёсся.
      К. И.: Не сделать, только на это время есть в Евангелии. Про себя хто знат, нам говорил етот Молоков, когда зашли сюды, потом охранники прихватили, ночевали. Молись, гыт, про себя, веруй про себя, но другому не говори. Не учи другово, за это и забирали.
      Н.П.: Ну, дак это было такое, счас уже нет.
      К.И.: Ну, ну, было, но теперь прекратилось это. Теперь славно сделали церькви свои.
      Н.П.: А как христианская церковь, давно создана? Это же собрание, да? Церковь – это собрание?
      К.И.: А оно видишь как, когда изменили книги, тогда церьковь заотбирали, а церькви за имя остались, за никонианами.
      Н.П.: За никонианами?
      К.И.: За никонианами.
      Н.П.: Я не имею в виду церковь, само здание.
      К.И.: Когда никониане измену каку сделали, в церьков книги новые, иконы новые.
      А.К.: Вся вселенна считатся.
      Н.П.: Это церковь, да?
      А.К.: Эта церьковь считатся што...
      Н.П.: Ата церковь, что здание построено, это никонианская уже церковь?
      А.К.: Ето никонианская. Християне сколь есть, в одной вере христовой неизменно во всей вселенной все в одной церькви считатся (считается).
      Н.П.: А вы волосы не постригаете, Карп Осипович?
      К.И.: Хто, мы то? Нет, не стригём, если выростут-то как.
      Н.П.: Ножницами?
      К.И.: Сейчас давно уж не стриг, надо бы постричь. Я сам себе стригу.
      Н.П.: Сам стригёшь?
      К.И.: Сам стригу.
      Н.П.: И бороду маленько, да? Бороду нельзя?
      А.К.: Ето ересь, ересь ето.
      К.И.: Анисим приежжал, оне на Лебеде жили, оне по-християнски стриглись, я-то приду, Анисим-то, когда стригёт по-християнски. Он прибыл к нам, нет, обычай-то бросили. По-новому Димитрия остриг, негодно, Саввина остриг, негодно. Я ишо (ещё) перво-то не хватился. Я больше не согласный.
      Н.П.: И не дали, да?
      К.И.: Он по-новому, как таперича стригут все. Как уж в артель записались оне, на производство поступили, я бы счас другой пошёл. Ну, ходил на войну, в армию.
      Н.П.: А веровать всё равно верует, да?
      А.К.: Ну, ето, молются, по службе молются.
      К.И.: Я думал, как ране стригут, попросил.
      А.К.: Есь ишо (есть ещё) ека (какая) ересь вот, встают, да читала от Марины книгу, там много сибко (шибко) о ересях, таки всяки розны ереси там. Есть ека (какая) ересь, Ромашов (гость на Еринате, выдававший себя за старообрядца) ето вот стоит не знаменуется, а поклоны не кланятся апеть. Ека (какая) ересь есь (есть), кланяются без крестнаго знамения, вот исо (ещё) как ересь! Встают, вот подожмут руки и кланяются. Вот ересь!
      К.И.: Ну, а тогда Марины-то была, она австрийска. Ну, сама сказала, я, гыт (говорит), австрийская (приверженка австрийского согласия). Австрийска-то где-то есть тут. Не знам, мол, вот каки! Вновь кака-то ересь проникла автрийска-то. Австрия держава есть, а ето опеть автрийска вера, вроде бы разница там с этими никонианами, едят оне вместе, почти ничё.
      Н.П.: А вот у вас счас попов нет?
      К.И.: Попов?
      Н.П.: Да.
      К.И.: Попов счас нет, где-то там, наверно есть.

10. [кассета 5]
Фрагмент интервью Л. С. Черепанова с алтайским охотником А. А. Уткиным
      – Ну, расскажите, как вы оказались на Большом Абакане?
      – Я, случайно. Отдыхали мы с отцом на Тёплом Ключе, познакомились с рыбаками, они спускались рыбачить. От них мы узнали, что есть Волковский участок, есть Лыковы, и мы пожелали работать на Волковском участке.
      – В каком году?
      – Это было в восемьдесят первом году.
      – Еще все Лыковы были живы?
      – Да, все Лыковы были живы. Мы в половине (в середине) лета поехали на участок, уже устроились на работу.
      – И вы встречались с Дмитрием, Саввином, Натальей?
      – Встречались с Дмитрием, Натальей, Саввином, с Карпом Осиповичем.
      – Как, на ваш взгляд, выглядел Саввин? Он что, присвоил себе какие то права командовать семьей или нет?
      – Да особо-то нет, он более придерживался религиозных правил всех, насчет этого он строже был, чем Дмитрий, и даже Наталья.
      – Ну, во всяком случае, он был и крёстным отцом для Дмитрия, и поэтому у него были обязанности опекать Дмитрия.
      – С Дмитрием-то он был как старший с младшим, конечно, относился к нему.
      – А у него, не помните, были обязанности в семье, у Саввина?
      – У Саввина-то? Он за картошку отвечал, у него картошка была, а Дмитрий, тот дрова готовил обычно. Наталья, та стирала, по хозяйству прибиралась, а Агафья у них была как отсчёт времени, и молилась она. Боле с этим связана была.
      – А ткачеством когда занимались, кто занимался ткачеством?
      – А это в основном Наталья занималась, даже не Агафья, Наталья. Им зимой занимались под вёсну, к Пасхе обычно ткали они.
      – Не помните, там длина стенки в избе на речке, какой приблизительно длины стена была?
      – Длина – пять метров.
      – Ну, а теперь расскажите, как дальше развивались события?
      – Приехали мы на Волковский участок, работали, пришли в гости Лыковы к нам.
      – Кто пришел?
      – Пришли Агафья, Наталья и Карп Осипович. Ну, узнали, что мы здесь. Они с каждыми новыми людьми знакомиться приходили. Ну, меня бабушка учила читать старообрядческие книги, я их читаю. Они стали относиться не так, как к остальным людям, более расположенно.
      – А бороду тогда носили?
      – Бороду носил, была у меня борода.
      – Ну и Карп Осипович потом пригласил вас в гости?
      – Сразу пригласили в гости, приходите к нам на дальнюю речку, поди найдете, говорит. Ну, я, конечно, нашёл, где они живут, пришёл к ним, где-то через месяц я пришёл. Нормально поговорили, до книг, до икон сразу стали допускать меня дотрагиваться, их не допускают, меня стали допускать. А только до посуды нельзя, всё-таки я с мирскими (не старообрядцами) смешался.
      – Ну, вы вчера начинали разговор, что узнали, что Лыковы выходили в мир. Когда стало известно вам, что Лыковы выходили в мир, это там, на Волковском?
      – Нет.
      – Ещё раньше?
      – Я это узнал где-то в семьдесят втором году. Я узнал от своей бабушки, когда Лыковы выходили в мир, ночевали у неё в Турочаке.
      – Как её фамилия, имя, отчество?
      – Долганова...
      – Ну, имя достаточно.
      – Татьяна она была.
      – А как звали жену Карпа Осиповича?
      – А я не знаю.
      – Акулина Карповна.
      – Они только говорили, что была жена, погибла.
      – В шестьдесят первом году?
      – Да, в шестьдесят первом году.
      – Кто к бабушке вашей приходил?
      – Приходили Саввин и Карп Осипович.
      – Это было в каком году? И что их интересовало, какая цель была выхода?
      – В Бийске ещё работал Золотопробснаб, они вынесли пушнину, а, возможно, золото. Потому что их предупре\дили, что это последняя возможность, закрываются Пробснабы, и не так легко будет сдать пушнину. Они меняли на железо в основном, на гвозди, пилы, на топоры в то время.
      – Это было в шестидесятом году?
      – Да, это было в шестидесятом году.
      – Давайте уточним, где жила бабушка?
      – Она жила по улице Тельмана, сорок четыре раньше, а счас сменилось, номера-то сдвинули.
      – А как село называется?
      – Село Турочак.
      – Это какого района?
      – Турочакского района это.
      – Это Алтай?
      – Алтай.
      – И как долго Карп Осипович с Саввином у бабушки гостили?
      – Два дня он прогостил, и ушли дальше на Бийск.
      – Они сами сдавали пушнину и золото, или через посредничество?
      – Этого я не знаю, конечно.
      – Они могли...
      – Карп Осипович не рассказывал об этом. Ну, что ходили, он сам рассказывал.
      – Что бабушка рассказывала, как они выглядели?
      – Как обычные старцы, с бадашками старцы, с котомками пришли.
      – И во всем домотканом?
      – Во всем домотканом.
      – А на ногах что было?
      – На ногах были, кожаные самодельные обутки были.
      – Наподобие ичиг? А в шестьдесят первом году, когда было очень тяжелое положение с женой Карпа Осиповича, не выходили никуда?
      – Нет, не выходили. Сам Карп Осипович говорил, что уходил по Каную (река) весной в марте, это как раз на ток глухариный.
      – В шестьдесят первом?
      – Да, вернулся, её уже не было.
      – То есть, его не было в это время?
      – Да, он сам мне говорил, что его не было дома. Он как раз принёс восемь глухарей оттуда.
      – А что ещё из продуктов у них было в момент смерти Акулины Карповны?
      – А вот этого я не знаю. Я старался их не беспокоить на эту тему вообще, Агафью Карповну даже насчёт смерти отца я не расспрашивал никогда. И не собираюсь беспокоить лишний раз.
      – А что известно, где ещё сохранились нетронутые поселения старообрядцев?
      – Карп Осипович рассказывал, что за год до того, как их нашли, пришли два человека, сказали, что они живут в пещере. Двадцать восемь человек там, два старика в очень тяжелом состоянии, но четыре женщины у них беременные были. Вот это он мне рассказывал, примерно объяснил, где находятся. Но на всякий случай тут научил, чтобы к ним придти, нужно подготовиться. Меня Карп Осипович ещё в то время начал к этому готовить. При некоторых молитвах, вот они когда читают, нужно повернуться лицом на восток и нельзя держать на себе ношу такую. И вот хитрый момент: если даже есть ружье, его положено спустить в порог. Читается она, начинается: “Верую во единого Бога Вседержителя отца...”. Вот я “Верую” просто зову (имеется в виду “Символ веры”). Она читается пять минут за это время можно присмотреться к людям. Есть ещё две молитвы, одна читается где-то около получаса третья – минут двадцать, наверное. Вот это нужно просто подготовиться к этому.
      – Как пароль?
      – Нет, это не пароль, это чтобы случайно не быть убитым.
      – Теми старообрядцами?
      – Да, теми старообрядцами, и эти молитвы, они только у старообрядцев именно. Их ни у кого нет.
      – Вы первую можете хоть сколько-нибудь прочитать?
      – Я на память их не стараюсь запоминать, и ни к чему. У меня есть записанное, я знаю, где лежит, в любой момент могу посмотреть.
      – Ну-ну. Ну и как, приблизительно, если сказать, далеко от Карпа Осиповича жили люди.
      – Пять дней ходьбы отсюда.
      – Это от севера?
      – А хоть от севера, хоть отсюда, здесь разница небольшая ведь, три часа ходьбы.
      – Они как-нибудь обнаруживали своё существование?
      – Почти нет, они на такой горе, что не доходят туда люди, и охотников там нет, они обходят это место стороной.
      – А почему охотники обходят то место?
      – Охотники не лазят по горам, они ходят по поймам рек. А почему, охотники даже сами толком не знают. Это для них не изучено. Они знают, что соболь всегда спускается с гор в пойму. Они знают, что внизу надо ловить и не стоит за ним лазить по горам.
      – Как называется пойма, заросшая лесом? Какое-то специфическое слово есть для леса в пойме или по берегам рек.
      – Есть косы. Это у реки коса.
      – Это сама река, а вот по-за рекой?
      – Прямо так и зовётся – пойма.
      – Пойма – это общее, пойма, заросшая лесом, как называется?
      – Ну, я названия не знаю.
      – Ну ладно. Ну, какие-нибудь приблизительные координаты, разумеется, никто их не собирается искать. Это ничего не изменит, во всяком случае, в жизни этих старообрядцев, лучше им от этого может быть не станет, поэтому их надо оставить в покое. Но всё-таки приблизительный ориентир может быть.
      – По Абакану, если точнее, против Тишей, на той горе они живут в Нижних Тишах.
      – Их кто-нибудь с воздуха обнаруживал, их пашни или ещё что?
      – У них нет пашен.
      – И чем они промышляют?
      – Они питаются корнями, промышляют зверя, дрова заготавливают с лета. Они зимой практически не выходят оттуда. А если и выходят, они выше полгоры живут, поэтому их найти очень трудно. И они успевают всё за лето сделать.
      – Рыбачат они, нет?
      – Рыбачат тоже.
      – В ручьях, наверное?
      – Они перегораживают иногда ручьи. В Тишах есть налимье озеро там. Налим он иногда заходит в озеро, иногда выходит. Там речка текет в Абакан. Вот они его перегораживают иногда. Даже я видел эти загородки, морды плетёные. Вот они приходят, проверяют, мне просто некогда было. А я был там в Тишах, за чесноком ходил. Там дикий чеснок, за чесноком заходил и случайно наткнулся.
      – Как они вооружены?
      – По-моему, немножко да, есть у них оружие.
      – Ну, не огнестрельное?
      – Почему, и огнестрельное, не исключено.
      – Они могли через посредников получить оружие, сдавая пушнину, например.
      – Нет, пушнину они не сдавали. Когда эти белые банды здесь ходили, отступали, у них могли взять оружие и всё. И с тех времён хранят его. Оружие очень долговечное.
      – А ещё где-нибудь могут быть поселения старообрядцев в других местах?
      – Есть ещё поселение, ну, здесь на границе с Монголией. Нет. Тувы, Хакасии и Алтая. Здесь ещё есть, живут. Там две семьи живут, жили, по крайней мере, лет десять назад. Тоже рассказывал Карп Осипович, он был у них. Вот сколько людей, он не рассказывал, про это я не стал приспрашиваться, чтобы не было подозрения, что я интересуюсь чем-то этим. Я обычно молчал и слушал.
      – Ну, какая-нибудь речка там, или гора?
      – Они живут на горе, ручей там небольшой текёт. Речка текёт в сторону Енисея под водораздел.
      – А мог бы Карп Осипович найти для своих детей женихов и невест в этих поселениях старообрядцев? Была такая необходимость Карпу Осиповичу найти женихов и невест?
      – Он и желал, и боялся этого. Найти он, конечно, мог. Вот были люди, мог найти женихов и невест, всё мог. Но он почему-то не желал, чтобы они жили отдельно. Если дочери его выйдут замуж, они же уйдут. А он не хотел, чтобы они уходили, чтобы были при нём всегда.
      – Это было в интересах дочерей, или в интересах отца?
      – Это, скорей всего, в интересах отца было.
      – Ну, что ещё запомнилось интересного от встреч с Карпом Осиповичем, с его детьми? Что припоминается, что врезалось в память так?
      – Мне особенно запомнилась сила Дмитрия. Он был сильный. Когда Сычёв Николай, тоже очень здоровый мужик, не смог поставить звёздочку от С-100, она девяносто килограммов весом, он её взял двумя руками и поставил на место как полагается, как будто его учили этому.
      – Вы говорили о том, чем удивил Дмитрий, Николай Сычёв кем работал тогда?
      – Он работал трактористом на участке, на тракторе С-100, а звёздочка – очень тяжелая.
      – Она в какой части?
      – Она в задней части трактора.
      – Звёздочка, зачем она нужна?
      – Это – звёздочка, которая двигает ленты, ой, гусеницы. Вот она девяносто килограммов весом, он её взял и на место поставил.
      – Что ещё запомнилось, ну, вспомните Саввина. Он был, конечно, более внимательный к чтению.
      – Более внимательный был насчёт этого. Много читал.
      – Он не был, наверное, жестоким, не пытался командовать в семье, этого не замечали?
      – Нет, он не пытался командовать, но всё-таки следил, чтобы правила соблюдались строго. Все, особенно религиозные порядки, все чтобы строго соблюдались.
      – А Наталья?
      – А Наталья, та спокойная, очень спокойная. Такая женщина была нормальная.
      – Ну, какой-нибудь эпизод припоминается, чтобы охарактеризовать, насчёт Дмитрия ясно, был конкретный пример, который в этом удостоверяет. А вот что Наталья была нормальная, слово нейтральное, ничего не говорит. Ну, что-нибудь...
      – Наталья не очень разговорчива была, к людям недоверчиво относилась. А вообще в семье-то она нормальная, всегда готовила завтрак, обед, ужин. На косе они жили, к нам не заходили, так, если только в гости зайдут. Так жили отдельно, дрова готовила, пилила.
      – Ну, что припоминается из того времени. Агафья вчера принесла нам камушек, у них есть тяга к красоте. Ну, она нам рассказывала, в детстве, оказывается, тятя с мамой принесли с реки красивые камушки.
      – И счас у них в северу камушки есть, лежат на полке, которыми они играли в детстве, они сохранились.
      – Ну, красили они рубашки, вы видели крашеные рубашки?
      – Видел.
      – Чем они красили рубашки?
      – Охрой красили и лиственничной корой, отваривали и красили.
      – А я видел ещё крашеные жимолостью, видели тоже?
      – Это были праздничные рубашки, не для постоянной носки крашеные. Крашеные праздничные были, простые-то холщовые были.
      – А что примечательного в холсте?
      – Холсты у них тоже разные были, были льняные и конопляные.
      – Я имею в виду, как они ткались, они по диагонали ткали, вот я видел. На это вы не обращали внимания?
      – На это я не обращал внимания.
      – Ну, какие они были охотники?
      – Охотники все они были отличные, даже Агафья. Она отлично стреляет с ружья. Только она старается отказаться от этого. Стреляли мы в консервную банку, не могли попасть. Шиколов стрелял в консервную банку, не мог попасть, пуля ушла. Агафья выстрелила прямо в край банки, сбила её. А потом, когда взяла у меня ружьё двадцать восьмого калибра, это, говорит, гулко стреляет. Она на сантиметр выше центра банки попала, семьдесят метров пуля. Стреляет отлично.
      – Когда же она научилась стрелять?
      – Так вот говорят, что у них не было оружия, а стреляют они отлично. Я не знаю, они умалчивают об этом, было ли у них оружие, нет ли.
     
11. [кассета 32]
Фрагмент интервью Г. А. Толстовой с А. К. Лыковой
      – А Раиза-та осталась тута. У Евдокима жена была Аксинья.
      – А Раиза – это тятина мама?
      – Та была без тяти, тут Раиза-та убралась. Нет, ну, Аксинья-та не стала ее кормить, а та уж чё, восемьдесят лет, копать, садить не замогла.
      – А Аксинья, она жила долго?
      – Да мало пожила.
      – У Евдокима детей не осталось?
      – Были двое, а чё, се (все) с голоду, одну-та она вовсе. Ну, вот перва Раизу свекровку не стала (кормить), уморила с голоду. Тятя так говорил: с голоду уморила, не стала кормить. Одни баданны корни приготовит, каво, восемьдесят лет. Все говорил: пожила бы еще. Они уж пришли, не было Раизы-та, потом эту Алексанру свою дочь заморила.
      – А дочери сколько лет было?
      – Ну, там совсем маленька, та им принесла хоронить. Братка (Саввин)-та помнил ту, эту Раизу тоже не помнил.
      – Братка, который помнил?
      – Ну, первый, старший брат.
      – Это Саввин?
      – Саввин. Ну, там, на Лебеде жили, ещё мамин отец приежжал, ну тоже, наверно, не помнил братка его.
      – А вот второй ребенок у Евдокима, он выжил?
      – А та уж, Марфа-та, Аксинья – та сама-то она тоже идно (видно) с голоду (умерла), ну шишки ели, грибы каки собирали. А потом Марфа-та рассказала, когда вышла, собралась, пойдем, гы, шишки я слажу на кедру, а ты сабирёшь. Ну, ей уж где-то седьмой год был, Марфе-то, сабирешь, гыт, придем, испекем шишки и обедать будем. Ну, вот, как Марфе-то сказала, вышла из избушки-та, упала и все.
      – От голода, без сил она уже упала?
      – Ну, шишки-та, уж грибы говорят не едовы отварили, ну, эта можно и отравиться уж этим. Когда Марфа-та адна асталась, месец ана адна в этой избушке (жила).
      – А изба была в лесу, в тайге?
      – Ну, там, где они на Прилавке (жили).
      – А там соседей не было?
      – Нет. Ну, а тятя-та с мамой тоже, рядом-та с ней жить нельзя стало, дальше отселились на Прилавок.
      – А почему нельзя было жить?
      – Ну, ана такая тоже была, нельзя с ней жить рядом стало.
      – А Марфа одна жила и умерла?
      – Ну и вот, Марфа-та прожила адна патом. А тятя где-то еще в тайгу уходил. Пришел, спросил: Аксинья приходила, нет? Ну, я сказала: Не приходила. Ну, тогда ане все уж: жива, нет? В Ильин день пошли, по-новому теперь второе августа. А там уж двадцатое июля, пошли проведовать. Те приходят, а она уж только куски на завалинке.
      – Марфа, да?
      – Нет, Аксинья. Тады тятя ну это уж все сотлело, только одни кости: Марфа-та где? Потом увидел сё-таки (всё-таки), на улицу схожено чернигой, тада пошли искать, знал где чернижник-та. Пришли, ана стоит, гыт, чё, месец без матери, и в холодной избушке жила.
      – Восемь лет ребенку?
      – Да седьмой только, ане аднагодки с браткой были.
      – С браткой Саввином?
      – Тада эту-та пахаронили, кости собрали, вся уж растлела. А Марфу-та взяли к себе. Ну, а сё (что), она измерзла, и голодом измерзла, в холодной избушке жила, ягоду вот хадила, чернигу собирала только.
      – Она не выжила?
      – Ну, патом ане взяли ё (её) к себе, перва-та вапсе (вообще) не говорила, патом отошла се-таки (всё-таки), рассказала про мать-та, как случилось. Ну, а патом сё (что), сами-та ане, идиш (видишь), че Аксинья сотворила? Все, че было запасено, всю муку медведю стравила.
      – А как стравила?
      – Ну, там в колодник растаскала, распрятала. Ой, избави Господи с такими людьми.

12. [кассета 34]
Фрагмент интервью Г. А. Толстовой с А. К. Лыковой
      – Ну, были у них, пока жили на Каире, была мельница, сеяли рожь, мололи муку там тогда. Все это порушил медведь. Ну, ане че, все березовы корьё, корень и опилки (ели). Вот так и жили два года, в такой нужде пережили.
      – Это тятя уже женатый был?
      – Ну, вот с двоими детьми уж было, четверо (с родителями). Потом уж после Димитрий ишо (ещё) родился, я-та здесь радилась.
      – А у тяти был еще один брат?
      – Ну, та у тяти-та был Степан, Евдоким был, ну вот Аксинья – та Евдокимова жена.
      – А Степан, он тоже рано умер?
      – А он болесь (болезнь) – та с Лебедя принёс, этот Никифор, все тут переболели, поумирали.
      – А сколько лет было Степану?
      – Да гаварили-та лет сорок было или с лишним, да маладой ишо (ещё) был.
      – А Евдоким во сколько умер?
      – Евдокима-та охранники убили.
      – А во сколько лет, сколько ему было лет?
      – Однако, двацать седьмой год.
      – Совсем молодой.
      – Маладой.
      – А из них старший, Степан самый старший?
      – Степан самый старший был, потом тятя, а Евдоким – та был последним, говорил на пять лет моложе.
      – Тяти да?
      – Тяти да, ну и так говорил на двацать семь лет.
      – А тятя и мама с одного года были.
      – Ане аднагодки были.
      – Агафья Карповна, вот люди появились тут пришли первые геологи, сколько лет было Саввину?
      – Ну-у, сорок пятый вроде был.
      – А Дмитрию?
      – Трицать четвёртый был Димитрию, он на два с половиной года меня был старе.
      – А Наталье сколько лет?
      – Ну-у, де-то (где-то) сорок два идно (видно) было в августе, малады были, каво, маладые умерли.
      – Жить бы жить, молодые.
      – Сейчас бы ишо (ещё) Димитрий, каво, ему ишо (ещё) шесдесят первый год был Димитрию-та, ну, те-та уж, братка (Саввин)-та на адинацать годов меня старе был, она на восемь с лишним.
     
13. [кассета 33]
Фрагмент интервью Г. А. Толстовой с А. К. Лыковой
      – Агафья Карповна, вот вы рассказываете об отце, об Евдокиме, можно об этом написать о том, как вы жили? Как вы ране жили, можно написать?
      – Это-то можно, подробности – то чё, ну, ане жили на Абакане, на Тишах.
      – Вот вы вчера интересно рассказывали об Евдокимовой жене, о детях его, о том, как ране жили.
      – Евдокимова-та жена, избави Господи, тоже попала такая что... Ну ане, тятя и Евдоким, тут на Тишах и родились, ишо (ещё) была там Анна.
      – А Степан где родился?
      – Де-то (где-то) там, де (где) ане. Ане же с места на место пошли. Раиза-то, у ей четверо, трое де-то (где-то) там, четверта, все ане тут на Абакане в третьем году (умерли).
      – А была еще и Анна?
      – Анна была сестра.
      – Анна – сестра Карпа Иосифовича?
      – Ну.
      – Она младше была?
      – Анна де то (где-то) средня.
      – А за кем она была?
      – Те помоложе, Степан постаре, ни за кем.
      – Она самая старшая да?
      – Старша была Дарья.
      – Дарья? Дарья тоже сестра?
      – Сестра, старе Степана была.
      – Их было пятеро в семье?
      – Ну, живыми-то едак пятеро, четверо маленьки, четыре дочери у Раизы то...
      – Четыре было дочери?
      – Ну, те преставились маленькими, младенцы.
      – Четверо?
      – Четверо: Феоктиста, Анастасия, Александра, Фиа-ния на Абакане на третьем году (умерли).
      – Это родные сестры отца?
      – Родны. Эта Анна на деветнатсатом году (умерла).
      – А от чего она умерла?
      – Ну, это там один, все ждали только Рожества и свататься, и каво-то за руку дёрнул ё (её), нагуляться с ней да на ушат, на кадушку грудью уронил. Заболела, ну никто не знал, чё от чё, кровью стала харкать, преставилась.
      – А Дарья как умерла?
      – А Дарья-та на Лебеде как – то скоропостижно схватило у ей. Ну, та-то сё-таки (всё-таки) в годах была.
      – А сколько было Дарье?
      – Не знаю, старша, дак к петидесяти, шесдесят. И тятя не знал сколь, старе Степана была.
      – А она замужем была?
      – Да по рукам измоталась, сама себе так. Ну, была за Лукой Прокопивечем выдана уж.
      – Я думала только трое братьев было в их семье.
      – Нет, у ей было много. Раиза-то времена знала, каки подходят, говорил тятя, молилась, пока она жива, чтобы Господь всех при ё (её) жизни прибрал. Ну, вот адин тятя остался, все при ней (умерли).
      – А почему она так молилась?
      – Ну, чтобы Богу отдать плод свой.
      – А у тяти с мамой сколько было детей, сколько родилось?
      – Нас четверо.
      – Все четверо выжили, выросли?
      – Лани-то (в прошлом-то)все были, таким здесь тут-то с картошкой и по таким-то таёжным местам, слава Богу, жили. А вот на Прилавке-то там Димитрий (родился), ну, пережили самый голод. Тятя-то отвык, на вторым году здесь-то ишо (ещё) пожили. А патом там чё, эти года ели траву всяку, корьё берёзово...
      – А в детстве вы не простывали сильно?
      – Простывать, ну сильно уж вовсе нет. Голова де-то (где-то) трицати, двацати (годам), сильно голова болела с прастуды.
      – Когда вам было тридцать лет?
      – Не было ишо (ещё), на третий десяток шло, галова сильно болела с прастуды, ну, летом. Патом на трица-том болела сильно, кружением стало вовсе болеть.
      – А вот Наталья, Дмитрий, Саввин, они не болели?
      – Все так болели, ну, от простуды, боле от надсады болели, тяжести таскать, подымать катомки, патом болесь пристигат.
      – Пристигат – это как понять?
      – Ну, делаш, делаш, заболел, вот и пристигат.
      – Болезнь цепляется?
      – Ну. Говорим, работать, тежело подымать, всяко. А патом копится, копится и схватило. Ну, болезни, надсады прихватывают, когда пуп с места уйдет и тогда сразу.
      – А лечитесь вы пуповником?
      – Ну, ране сё-таки (всё-таки) пока семья-то была правились.
      – А кто правил, кто умел править?
      – Да тятя сё-таки (всё-таки) умел править, ну тада все помаленьку. А я вот теперь только сама себе.

      2008 г.

>>