Таёжный Тупик
<< Сирота Саянская >>
Владимир Павловский

      ...Вертолёт МИ-8 оторвался от земли, на мгновение завис и двинулся вперёд, начиная набирать высоту. Кварталы Таштагола замелькали в иллюминаторах, а затем и вовсе исчезли. Наступил черёд лесному пейзажу, переходящему в горно-лесистый, а вскоре за бортом уже наплывали одна на другую заснеженные вершины Саян.
      Мы летели в Хакасию, в то место, где вроде бы неприметный, но весьма своенравный Еринат впадает в Большой Абакан. Именно там, в уже до боли знакомом мне месте, живут старообрядка Агафья Лыкова и её единоверец – старый геолог Ерофей Седов. Их небольшую заимку, с подачи журналиста и писателя Василия Пескова, окрестили таёжным тупиком. Хотя тупик это не таёжный – жизненный.

Сбор по сигналу тревоги
      Цель нашего воздушного десанта до предела проста: оказать помощь захворавшей Агафье Карповне. О недуге её стало известно буквально накануне. Чуть больше недели назад позвонила мне старший научный сотрудник Красноярского литературного музея Галина Толстова, которая многие годы посвятила изучению речи и образа жизни Лыковых, а через это или наряду с этим – быта и традиций сибирских старообрядцев.
      В голосе Галины Александровны звучала тревога. Основания для неё были. Староверы Курагинского района донесли весть, что Агафья Лыкова тяжело заболела и просит не столько помощи, сколько причастия. А это уже, согласитесь, требует оперативного вмешательства.
      Мы договорились так: Галина Толстова пишет письмо губернатору Кемеровской области Аману Тулееву, а я меж тем думаю, какие ещё шаги можно предпринять. Найти вертолёт – не проблема, но где взять деньги на оплату полёта? В надежде наткнуться на дополнительный источник достоверной информации о заболевании отшельницы, а может быть, и на спонсоров, я разместил небольшое сообщение в своих блогах на различных интернет-ресурсах.
      Как потом рассказал глава Таштагольского района Владимир Макута, наши совместные действия и привели к должному результату. Помощники Амана Тулеева выловили информацию из Интернета, а следом подоспело и письмо Толстовой. И кемеровский губернатор принял решение: лететь!
      Макута пытался было возразить: вернувшиеся пару недель назад с Ерината новокузнецкие туристы-лыжники уверили в полном здравии Агафьи Карповны. Но Аман Гумирович был непреклонен. Собирайтесь, говорил он, и точка. Понять главу Кузбасса можно: он давно взял негласное шефство над Лыковой, хотя живёт она совсем не на его территории, а на соседней. Многолетнее знакомство переросло во взаимную привязанность, хотя опекать Агафью Карповну – не самое бесхлопотное дело. И характер её надо учитывать, и внешние раздражители в виде общественного мнения – не слишком ли много внимания одной особе, не пожелавшей жить в миру?
      Решение было принято, но мы с Галиной Александровной получили приглашение поучаствовать в благородной миссии в самый последний момент. На сборы отводилась буквально пара часов. А дальше – ночь в машине, поскольку путь до Таштагола – это без малого тысяча километров. Вводная была по-военному короткой: в 8 утра мы должны быть в местном аэропорту, в 10 – вылет. Не успеваем – до свидания.
      В Таштаголе мы объявились в 5 утра. Таково было желание не отстать.
      Команда подобралась самая разношёрстная: глава района и его советник, начальник таштагольской полиции, местные староверы – далёкие родственники Агафьи Лыковой из посёлка Килинск, сын Ерофея Седова, музейный работник, журналисты. Кто-то уже бывал на Еринате, кто-то не имел о заимке и её обитателях особого понятия.

      Я глядел в иллюминатор и пытался узнать места. Вот замелькал Большой Абакан, по которому почти десять лет назад мы сплавлялись на катамаранах. Мы – это члены экспедиции «Красноярского рабочего”. Вот где-то там Медвежий лог, куда нас забросил вертолёт, удалившийся затем восвояси из-за тумана в горах и дождя. Вот река Бедуй, вверх по которой расположен Тёплый ключ с радоновым источником, куда и летом, и зимой устремляются желающие поправить здоровье, и куда вечно стремится Агафья. Вот так называемые Щёки – узкое место на реке, зажатое в скалах; перед ним приходилось идти вброд с берега на берег, преодолевая очень весёлое течение. А вот...

Здравия вам желаем!

      Вертолёт начал плавно снижаться, и взору нашему предстала крутая гора с залысиной, на которой я без труда различил ещё покрытый снегом лыковский огород, а затем и маленькие избушки: одна – на берегу, три – на пригорке, плюс несколько сараюшек. Это и есть заимка.
      Садимся, как и положено в этом месте, на острове. Только острова на этот раз никто не разглядел – сплошной лёд и снег. Один из членов экипажа выскочил наружу с ломиком, чтобы убедиться – не провалится ли вертушка в воду. Нет, всё в норме, летают ребята по этому маршруту не впервые, опыт наработан.
      Ветер от винтов ещё трепал покосившийся от времени лабаз, сложенные на берегу тюки сена, а глава Таштагольского района Владимир Макута уже давал инструктаж. Мол, поздороваемся, узнаем о самочувствии, затем родственники идут общаться с Агафьей Карповной, а остальные занимаются в первую очередь общим делом: нужно перенести мешки с мукой, крупой и прочую поклажу.
      Затронул Владимир Николаевич и щекотливую тему: за счёт кого удалось прилететь и доставить гуманитарную помощь.
      – Прошу понять, – говорил он, – мы не потратили на этот полёт ни одной бюджетной копейки. Вертолёт предоставило предприятие «АэроКузбасс” в рамках проведения учебно-тренировочных полётов, а семена, полимерную плёнку, продукты питания, медикаменты мы купили за свой личный счёт и за счёт спонсоров. Лишние разговоры нам не нужны.
      Винты вертолёта перестали крутиться, и мы шагнули на землю. Правда, вместо земли под ногами оказался очень скользкий лёд – от «борта” до самой горы. Издалека кто-то закричал: «Ребята, будьте осторожны, не провалитесь. Берите левее, обойдите прорубь”.
      Это с пригорка остерегал нас одноногий Ерофей Сазонтьевич Седов, размахивая тростью, как указателем. Лёд потрескивал, но не проваливался. И тут только я заметил, что с пригорка тихонько спускается женщина с палочкой. Одеяние, надо сразу сказать, не от Кардена. К светло-коричневому истрёпанному пальтишку пришиты едва ли не бордовые рукава. На голове – несколько платков, лицо до самых глаз завязано старенькими разноцветными шарфами.

      – Здравствуй, Агафья Карповна, – поприветствовал её Владимир Макута. – Как живёшь? Заболела, что ли?
      Я стоял рядом с главой района, всматривался в лицо хозяйки заимки и не узнавал её. Какая-то невероятная усталость, даже измождённость. Не видел я ещё такой Агафьи. В народе говорят: в гроб краше кладут.
      – И спина болит, и ноги, и всё, – едва слышно ворочала она языком. – Разболелася совсем. Не могу ни воды принести. Дров нету совсем.
      Тут и женщины-староверки подоспели, обнялись с захворавшей по-родственному. И все начали подниматься в гору по совершенно заснеженной, обледеневшей лестнице. Я-то знал, что это и не лестница вовсе, а вырубленные в глине ступеньки. Но сейчас они исчезли напрочь. Галине Толстовой пришлось и самой карабкаться наверх, и Агафью Карповну поддерживать, буквально тянуть за собой.
      И вот тут я обратил внимание на первую из перемен, произошедшую за пять лет, что не был на Еринате. Раньше всякий, кто поднимался по лестнице, натыкался на деревянные таблички со строгим предупреждением:
      «Обитель Агафьи Карповны Лыковой во имя пресвятой госпожи Богородицы «Троеручецы”. Христа ради! На территории обители не курите”. «Фотоаппараты и кинокамеры оставляйте здесь. Христова апостольская и соборная церковь строго запрещает христианам сниматься. Правило святых отец седьмого вселенского собора”.
      Тех табличек и след простыл. Не означает ли это, что и ограничения сняты? Убедился, что нет, но уже на другом примере.

Долюшка женская
      Самая главная перемена – Агафья переселилась в другой дом, точнее – вернулась в свой прежний. Он и попросторнее будет, и посветлей. Помню, пять лет тому назад мы в нём и ночевали вместе с вертолётчиками. Я спал тогда на полу и до сих пор едва ли не физически ощущаю негостеприимных крыс, залезавших на людей средь ночи. Девять с лишним лет назад здесь жила москвичка с высшим образованием по имени Надежда, смиренно называвшая себя послушницей, а Агафью – матушкой, по воле которой она и чёрное готова была называть белым.
      В этой избушке Агафья Карповна жила до тех пор, пока не приехали к ней случайные гости – мать с дочерью. Было это ещё до Надежды и до нашей первой экспедиции. Однажды дочь решила прибраться в хате, да так рьяно орудовала веником, что хозяйка всполошилась: мол, вы и меня из дома выметаете. И ушла жить в соседнюю избу, которую со временем подправили, – получилась маленькая, но вполне устраивающая хозяйку жилплощадь, где и куры обитали, и картошка хранилась.
      Почему опять перебралась в пустовавший дом, не знаю – расспрашивать было некогда. Большая часть вещей, кухонной утвари и даже старинных книг остались по прежнему месту прописки. В разбросанном, как говорится, виде. Будто покидала избу наспех, как при пожаре или наводнении.
      Но интересно и другое. Бревно над входом в дом-курятню слегка стёсано, и раньше на нём красовалась длинная надпись, гласящая о том, что живёт здесь невеста Христова и, стало быть, вести себя нужно соответственно. Теперь эта череда слов напрочь отсутствует: Агафья Карповна опять поработала топором. Раз не живёт здесь, значит, и предупреждать не о чем. У матушки свои законы.
      А вот при входе в новый-старый дом появились два приколоченных гвоздями бумажных листочка весьма любопытного содержания. За точность «перевода” со старославянского не ручаюсь, но один гласит следующее:
      «Домъ Лыковой Агафии Карповны нареченъ во имя пресвятыя Богородицы троеручицы не бесчевствойте и не оскверняйте святое место. Приежжие люди ведите себя благообразно свою нужду справлять нужно на сторону отходить ни в сенкахъ щьщать и чтобы керагазкай в доме ниварить и газовы бутылки не вносить, есть на отставе изба тамъ держите”.

      А на втором листочке – другая памятка:
      «Дом Лыкавай Агафии Карповны. Ветотъ домъ без моего разрешения никому нивходить, ичтобы здесь – переписи никакой ниделать – етотъ домъ лично мой родной, сироты Агафии Карповны, христова заповедь так лежитъ – что, кто насиротска поля – зайдетъ тому от бога судъ – я сетой избой последнее свое здорове угробива, лесъ на избу мной былъ готовленой и такъже мохъ, Саввушкин Николай и велику помощь мне сироте оказывавъ”.

      Прочитал я это и не стал пока входить. Тем более что родственницы начали вести с Агафьей Карповной душещипательные беседы и мешать им просто не хотелось. Я для них был явно посторонним. Одно было досадно: не узнала меня хозяйка, не поздоровалась персонально. Но я списал всё это на болезнь, а не на память – уж больно крепка она у младшей из семейства Лыковых.

Беда одна не ходит
      Как ни странно, не узнал меня и сосед Агафьи по заимке – Ерофей Седов. Долго разглядывал, прищуривался и гнул брови:
      – Что-то не припомню тебя, хлопец.
      – Да ты что, Ерофей Сазонтьевич, и вправду забыл? – я начал было уже и обижаться. – И в доме у тебя бывал, и газеты привозил, и футболку на память оставлял с надписью «Красноярский рабочий”.
      Тут лицо Ерофея просияло:
      – Евгеньич, что ли? Что-то ты сильно помолодел. Прости уж, что сразу не признал.
      Я пожал старому геологу крепкую ещё руку. И тут только меня осенило:
      – А почему ты здесь живёшь, Ерофей Сазонтьевич? Хата ведь твоя не на горе, а у реки.
      Седов поведал мне о беде, которая победовее будет, чем хворь Агафьи Карповны. Еринат нынешней зимой перемёрз, как и многие сибирские реки, и вода с 14 на 15 февраля хлынула поверх льда. Такой массивной наледи здешние обитатели не припомнят. Затопило и избушку Ерофея, и придворную постройку, сейчас даже двери не открыть. Сам он успел эвакуироваться и поселиться в одном из трёх домиков на горе, в самом ветхом, где останавливались разве что редкие гости. Жильё малопригодное даже для сносного человеческого существования.
      Часть вещей осталась внизу. Там же – дрова, вмёрзшие в лёд. Кое-что успел поднять к новому месту обитания сын Николай, прилетевший вместе с нами. Но главные потери, возможно, ещё впереди. Агафья Карповна предвещает бурный ледоход, который может вовсе снести седовские постройки и лыковский лабаз, где хранятся продукты. А если ещё и дождь пойдёт, здесь будет настоящее море. Только на горе и схорониться можно. Впрочем, и гору вполне может подмыть.
      Но с природой не поспоришь. Вряд ли МЧС примчит сюда на помощь, чтобы распиливать-взрывать ледовые преграды и направлять весенний поток строго по руслу. Кого, кроме Тулеева да нас с вами, уважаемые читатели, волнует жизнь этих двух одиноких людей? А ведь тогда, когда пойдёт коварный лёд, жизнь на берегу Ерината может стать ещё сложней.
      Уже и сегодня возникла проблема – набрать воды. Агафья Карповна прорубила лунку посреди реки, а та замерзает по ночам. Я вызвался расчистить её и поразился толщине льда в проруби – около двух метров. Вода течёт едва ли не вдоль дна. Вот-вот она вновь рванёт к поверхности.
      Мужики, в том числе и начальники высокого ранга, прилетевшие помочь отшельникам, взяли в руки вёдра, бидоны и начали носить живительную влагу наверх. И удивлялись: как могла справляться с этим больная Агафья? С Ерофея-то помощник никакой. На одной ноге он – ни в гору, ни с горы. Вот и карабкалась хозяйка с бидончиками на коромысле по обледенелой лестнице. И сейчас, после нашего отлёта, продолжает карабкаться, поскольку вода нужна и самой, и соседу, и козам.
      Мы наносили бы и побольше воды, но Агафья Карповна велела прекратить это занятие, казавшееся нам благородным. Хватит, мол, остальное – сама. Она и так сделала нам большую уступку, позволила покуситься едва ли не на святое. По староверческим правилам, не вправе пришлый человек прикасаться к посуде, а тем более – носить воду в дом. Он ведь и крестом прорубь не осенит, как осеняет Агафья, прежде чем наполнить сосуды. А это уже непорядок.
      Ерофей Сазонтьевич соседку жалеет, даже пытается в чём-то помочь. Но у той характер твёрдый, лыковский – от помощи отказывается, упрямничает.
      – А почему ты так редко прилетаешь? – задал мне вопрос старый геолог.
      – Будто не знаешь ты, как дороги сейчас полёты, – отвечаю.
      – Ой, лукавишь, – расщерился Ерофей. – «Красноярский рабочий” – такая богатая газета, что уж – денег не найдёт? Глядишь, чаще бы встречались. Мне твою газету иногда привозят – раз примерно в полгода. Читаю. А ещё нравится мне книжка ваша «Путь на Еринат”. Передал её в Москву своему другу Николаю Ивановичу Буркову, так тот вообще в восторге.
      Наверное, благодаря книжке узнал геолог и моего сына Евгения, который сновал мимо нас, вместе со всеми таская мешки и коробки. Окликнул его, поздоровался, сфотографировался на память.

      Рассказал Ерофей Сазонтьевич и о том, что летом их одолели медведи. Ходят, не пугаясь человека, прямо возле дома – то по берегу, то по огороду.
      – Пошёл однажды по воду, а мишка прямо навстречу прёт, – рассказывал бывалый таёжник. – Я на него как заору, а ему – хоть бы хны. У одного медведя и берлога, судя по всему, где-то рядом с нами. Скоро проснётся. Мне уж и егеря советуют отстреливаться. А двухстволка-то старенькая, от неё толку маловато. Купить бы новое ружьё, одноствольное, двадцатого калибра, да кто мне продаст его здесь, в глуши, и кто оформит разрешение? Остаётся одно – тросточкой, палкой от зверя отбиваться. Неровен час – задерёт.
      Слышавший наш разговор глава Таштагольского района Владимир Макута только пожал плечами. Проблема не нова, но как её решить, не нарушив законы? Места, к тому же, заповедные.
      Владимир Николаевич попросил поблагодарить через «Красноярский рабочий” руководство и сотрудников Хакасского заповедника. Недопонимания, которое случалось прежде, теперь нет и в помине. Егеря навещают старообрядцев, помогают, чем могут, советы дают.
      Благодарность эту передаю с удовольствием. Дальнейшая дружба жителей заимки и природоохранителей будет только на пользу, причём и той, и другой стороне.

Голодуха не страшна
      Что ещё изменилось на Еринате? У Агафьи стало меньше домашней живности. Кур уже не видать. Во всяком случае, я их не обнаружил. Козёл сдох, как говорит Ерофей Сазонтьевич, от весёлой жизни. Оно и понятно, с кормами туго. Сейчас в хозяйстве у Лыковой пять коз: в одной стайке – парочка, и в другой – три. Лично познакомился с ними и даже ощутил на себе бодливые рога. Питаются они в основном хвойными лапками да ивовыми прутьями. Сена осталось – с десятка полтора тюков, не больше. Последние мы перенесли с берега, чтобы большая вода не затопила и не унесла.

      А ещё на заимке есть собака и несколько котят. С котятами дело обстоит проще – сами себе пропитание найдут, благо мышей полно. Для них, конечно, благо, не для Агафьи, поскольку грызуны постоянно покушаются на запасы съестного – на ту же муку в мешках. Повторяю, кошкам легче, а вот молодая собачка, которую хозяйка зачем-то держит на цепи возле уродливой будки, явно голодает. Ей бы на вольные хлеба, но на прогулки наложен запрет.
      Что касается людей, то здесь голода не наблюдается. Во всяком случае, растительной пищи вполне хватает. Мука, соль, сахар, крупы – всё это есть. Ограничения связаны лишь с боязнью пойти против веры. К примеру, в сенцах у Агафьи лежат пакеты с горохом – она их выбросила, поскольку «не можно”, на пакетах-то ненавистный штрихкод. Известны случаи, когда и тушёнка перекочёвывала поближе к собакам – прямо в банках, а те уж их разгрызали.
      А бывали и анекдотичные эпизоды. Прежний глава Хакасии Алексей Лебедь, посетивший Еринат лишь единожды, привёз старообрядцам немало подарков. Но продумал не всё и не до конца. Этикетки и коробки со штрихкодами кое-где остались. Презентовал хозяйке, например, наборы дорогих шоколадных конфет, что-то вроде «Милой женщине”. Как рассказал мне Ерофей Сазонтьевич, подарок Агафья приняла, но потом жаловалась: «Плохи конфеты, даже куры клевать не стали”.
      Обитателей заимки всегда кормил огород, особенно его картофельная часть, расположенная на крутом склоне горы. Помню, ходил раньше по нему, этому склону, и ноги уставали от одного только перешагивания с террасы на террасу. А ведь Агафья и вскапывает деляну мотыгой, и пропалывает, и урожай собирает. Как правило, в гордом одиночестве. В прошлом году, правда, решила силы сэкономить – не все клубни вырыла, оставила на зиму в земле. Такое уже бывало: выкопает картоху по весне и – ничего, есть можно, даже вкусна – сладковата. А нынче снега на склоне оказалось мало, оставленный урожай вымерз.
      Но с корнеплодами и клубнями проблем особых всё же нет. Тот же Владимир Макута завозил Агафье Карповне и картошку, и брюкву с собственного огорода. Он вообще мужик хозяйственный, беды отшельников принимает как свои, а потому старается их не допускать.
      На огороде сделал я ещё одно открытие. Среди грядок расположена могилка Карпа Осиповича – отца Агафьи. Крест на ней стоял деревянный. Нынче сколько ни искал – не нашёл. Осевший могильный холмик ещё под снегом, а крест сгнил и упал. Мне рассказывали, что, якобы, не в традициях сибирских христиан благоустраивать и восстанавливать могилки. Заросли травой – так тому и быть. Упал крест – что поделаешь... Но Ерофей Сазоньевич уверил, что Агафья Карповна собирается навести порядок. Ради памяти тяти.

И искорки в глазах...
      ...Мы пробыли на лыковской заимке совсем немного – часа три. Кое в чём, повторяюсь, помогли. Но главное – убедились, что смертельной опасности для Агафьи Карповны болезнь не представляет. Загрипповать может каждый. В том числе и – сильно загрипповать. Проблема только в том, что отшельница, в отличие от нас, мирян, не считает возможным принимать таблетки. И единоверцы, к мнению которых она прислушивается, не советуют иметь дело с современными лекарствами. Значит, болезнь может затянуться, а то и дать осложнения. А со здоровьем и без того сплошные проблемы.
      Перед отлётом я всё же зашёл в дом, где хозяйка уже прощалась с родственниками, дописывала письмо енисейскому староверу-наставнику. Мучило, очень мучило меня одно обстоятельство: действительно ли не узнала она меня или притворилась при людях?
      – Агафья Карповна, неужели ты меня не помнишь? – попытался укорить я её.
      – А кто ты? – посмотрела она на меня усталым, но уже любопытным взглядом.
      – Да посмотри повнимательней. Дважды в гостях у тебя был. Ты ведь и письма мне присылала. Я по всему миру рассказываю, что есть у меня любимая женщина – Агафья Карповна Лыкова.
      Слегка зарделись щёки больной хозяюшки, заулыбалась она, глазки засветились.
      – А кто ж ты, всё-таки?
      – Павловский.
      – Павло-о-овский? – произнесла она нараспев и продолжила, будто сговорившись с Ерофеем: – А я и не узнала тебя, помолодел ты сильно.
      – Так мы с тобой каждый раз, между встречами, на пять лет молодеем, – только и сказал я.
      – Так вот видишь – худо мне. Помирать собралася.
      – А вот об этом лучше не говори, Агафья Карповна, – пожурил я её. – Помрёшь – к кому тогда в гости ездить будем? Давай-ка не хандри, поправляй здоровье.

      Именно в тот момент оператор Первого канала и снял кадры, которые показали в субботу в самом конце телесюжета: на кадрах этих – улыбающаяся Агафья Лыкова. Я рад, что внёс в это свой скромный вклад.
      Будут ли встречи ещё? Бог даст – будут. Во всяком случае, за судьбой обитателей далёкой таёжной заимки редакция «Красноярского рабочего” намерена следить и дальше. У Ерофея Сазонтьевича есть небольшая рация, обменялись мы номерами телефонов и с его сыном Николаем Ерофеевичем.
      Поступят новые весточки с Ерината – обязательно дадим знать. Главное, чтобы были они не тревожными, как в этот раз. И чтобы реже нам беспокоить губернатора Кузбасса Амана Тулеева.
      За чуткость и отзывчивость большой ему поклон. От себя и от читателей «Красноярского рабочего”.
      22 марта 2012 г.

>>