Таёжный Тупик
<< К Лыковым – с телекамерой >>
(из дневника профессора)
Игорь Назаров
16 сентября 1986 года. Мы с Эльвирой Викторовной выезжаем в Абакан поездом. В Таштыпе встретимся с Львом Степановичем Черепановым и группой с центрального телевидения. Они задумали съемки о Лыковых.
17 сентября. В 9 часов утра мы в Абакане. В поезде нашими попутчиками оказались доктора из дорожной больницы, которые едут с ревизией в отделенческую больницу станции Абакан. Их встречал главный врач В. А. Голдобин. Я передал ему снимки Лыковых, которые обещал в прошлый раз (фото сделаны Н. П. Пролецким). Владимир Анатольевич организовал нам москвич, и к часу дня мы уже были в Таштыпском мехлесхозе. Москвичи с телевидения еще не прибыли. Начальник лесхоза Ю. В. Гусев в отъезде, но нас любезно встретила и устроила в той же комнате, что и зимой, добрая знакомая по предыдущей зимней поездке Зинаида Павловна.
Вечером из Абазы подъехал Н. П. Пролецкий. Привез мокрые еще фотографии из серии снимков, сделанных в предыдущей поездке в августе. Очень хорошие, качественные снимки, в том числе зафиксировавшие измерение давления у Агафьи и наложение гипса Карпу Иосифовичу. Остаток вечера ушел на корректировку той части сценария телесъемок (написанного Л. С. Черепановым), которая касается состояния здоровья Лыковых и моих наблюдений над ними.
18 сентября. Утро уходит на ожидание группы из Москвы. Как это ни печально, но чувствуется, что мы здесь не ко двору. Зинаида Павловна говорит, что приехавший Ю. В. Гусев обругал ее за то, что она пустила нас ночевать. После личной встречи с Юрием Васильевичем все улаживается, но чувствуется, что он получил в отношении нас какие-то отрицательные инструкции от начальства. Пока не понятно, с чем это связано.
Часам к трем появляется Лев Степанович и съемочная группа центрального телевидения. Знакомимся. Режиссер – Суриков Олег Николаевич, представительный, чуть полноватый и прихрамывающий, опирающийся на тросточку человек с окладистой бородой и умными глазами, в возрасте за 50 лет. Оператор – Юрий Юрьевич, схож с Суриковым наличием бороды, но в остальном его противоположность. Он высок, худ и жилист, быстр и порывист, чем-то неуловимо напоминает Дон Кихота Ламанчского. Единственная в группе женщина – звукооператор Лариса Анатольевна, по всей видимости, является как бы наставником своих более молодых коллег – Валерия, Андрея, Сергея и Олега.
Выясняем, что в одном самолете с группой прилетел и журналист Василий Михайлович Песков, публикации которого о Лыковых в «Комсомольской правде» широко известны. Дальше он поехал с встречавшим его начальником Абаканского лесничества Николаем Николаевичем Савушкиным. Лев Степанович с Суриковым побывали в обкоме партии и в Минусинске в геологоразведке. Но там же побывал и В. М. Песков, который категорически против съемок Лыковых и делает все, чтобы остановить продвижение группы ЦТ. Вот и сейчас выясняется, что он уже у первого секретаря Таштыпского райкома Кажанаева Афанасия Ивановича. Как только стало известно об этом, Лев Степанович и режиссер ЦТ едут в райком, пригласив с собой и меня. Застаем там В. М. Пескова, Н. Н. Савушкина и начальника милиции. В кабинете Афанасия Ивановича состоялась неприятная перепалка между В. М. Песковым и Н. Н. Савушкиным с одной стороны и О. Н. Суриковым и Л. С. Черепановым – с другой. Журналист диктует свои условия – можно снимать только верхнюю избу на ручье Сок-су без Лыковых. По мнению Василия Михайловича, если Лыковы узнают, что их снимают на камеру, то они могут покончить с собой, даже сжечь себя. Однако у оппонентов журналиста возникает естественный вопрос: «Почему же Лыковы до сих пор никаких таких мер не предпринимали и даже, насколько известно, не думали об этом, хотя многие, в том числе и сам Василий Михайлович, неоднократно открыто их фотографировали?» Группа ЦТ проделала большой путь от Москвы не затем, чтобы отснять только горы и избу Лыковых. Они полагают, что зафиксировать уникальный со многих точек зрения случай и Лыковых для истории и науки просто обязаны. Мне как врачу и человеку, достаточно хорошо знающему Лыковых, кажется, что снимать их можно и они никогда не пойдут на самоуничтожение, но нужно это сделать тактично, без малейшего насилия, не травмируя их психику. Необходимо, чтобы съемки были проведены «скрытой камерой» (неэтично, но для Лыковых – наименьшее зло). По заверениям Сурикова, это можно легко сделать, тем более что камера «берет» с расстояния до 200 метров. Безусловно, нужно будет провести ряд профилактических и гигиенических мер, чтобы не занести Лыковым инфекцию. Эта забота и ответственность, конечно, ложится на меня. Последующий медицинский опрос и осмотр всех членов экспедиции убедил меня, что никто их них незадолго до этого никакими инфекционными заболеваниями не болел и в настоящее время все здоровы.
Постепенно страсти утихают. Знакомлюсь с В. М. Песковым, рассказываю о поездке в августе и о состоянии здоровья Лыковых. Василий Михайлович говорит, что слышал от Лыковых обо мне только хорошее, а Агафья писала ему и просила моей помощи, но письмо он получил с большим опозданием, когда я уже побывал у них. В конце концов добро на поездку от Кажанаева А. И. получено и враждующие стороны на разных машинах отправились в лесхоз. На аэродроме выясняем, что сегодня мы уже никуда не улетим. Поэтому вся наша группа остается ночевать в конторе лесхоза, а В. М. Песков отправляется в гостиницу «Тасхыл».
Вечером с Львом Степановичем, Эльвирой Викторовной и Николаем Петровичем ездили в д. Верхний Таштып к Самойлову Федору Ивановичу, человеку, который в детстве рос и жил вместе с Карпом Иосифовичем. Было около 10 вечера, и старик уже спал. Долго спрашивал из-за двери: «Кто такие?». Потом открыл, и мы прошли в небольшую, хорошо прибранную комнатку. Федор Иванович небольшого роста, худенький, седобородый, удивительно светлый и добрый человек. Оказалось, что он 1906 года рождения, а Карп Иосифович на два года старше – 1904 года. Выходит, Карпу Иосифовичу сейчас 82 года! Что-то за последние 6 лет он не состарился (в 1980 году ему было 84 года), а помолодел на 2 года. У Федора Ивановича сейчас живет сестра Христинья, которая тоже хорошо знает и помнит Карпа Иосифовича, она с ним одногодка – 1904 года. Старушка тоже очень приятная. Федор Иванович с охотой рассказал о своей нелегкой жизни, о совместном проживании с Карпом Иосифовичем на Тишах. Весь рассказ записали на пленку, сфотографировали старичков. Федор Иванович наговорил Лыковым «говорящее письмо с приветами». Приглашали с собой полететь к Лыковым, но он отказался: «Здоровье уже не то». Осталось очень приятное впечатление от этих людей, особенно от Федора Ивановича, человека со светлой головой и прекрасной памятью, не озлобленного на людей, хотя он и отсидел по наговору 9 лет. Потом получил реабилитацию. «Но что толку-то, жизнь сломана», – грустно заключил Федор Иванович.
19 сентября. С утра чудесная погода, идем на аэродром с полной уверенностью, что улетим. Однако метеослужба Абакана не дает добро на вылет – где-то идет грозовой фронт. День солнечный и жаркий, как летом, можно даже загорать, что и делают молодые члены телегруппы. По рации передали, что на Каире тоже хорошая погода. Сами летчики также считают, что можно лететь, но разрешения все-таки нет, и мы загораем.
В. М. Песков предложил мне и Эльвире Викторовне лететь вместе с ним. Предполагается, что мы улетим первым рейсом, а телегруппа – вторым. Вещи загружены в самолет, ждем разрешения на вылет. Но весь день так и проходит в томительном ожидании. К четырем часам дня начинает тянуть ветер, погода портится. И вот тут получено разрешение на вылет. Летчики долго совещаются – погода явно портится, дует сильный ветер. Решают лететь. Садимся в самолет, выруливаем на взлетную полосу, но в последний момент летчик решает, что лететь уже нельзя – ветер стал почти ураганный. С кислыми физиономиями выгружаемся из самолета и вновь идем ночевать в лесхоз.
Днем много говорили с В. М. Песковым о Лыковых. Я изложил свою точку зрения о состоянии их здоровья, их болезни, высказался о причинах смерти трех членов семьи в 1981 году (привнесенная инфекция на фоне неполноценного иммунитета). Василий Михайлович явно недооценивает опасность снижения иммунитета у Лыковых и их инфицирования при контактах с людьми «из мира». Слишком большое, неоправданно гипертрофированное значение он придает эмоциональному стрессу. Утверждение журналиста о том, что трое Лыковых не смогли перенести эмоциональный стресс (так потрясла их встреча с людьми и перевернула все их мировоззрение!) и от этого погибли, никак не согласуется с имеющимися данными и обычной логикой, не говоря уже о медицинской логике. Если и погибать от эмоционального стресса, то это должно было произойти в 1978 году, когда Лыковы впервые встретились с геологами, а не спустя три года. Ведь к этому времени они уже привыкли к людям, не опасались и не боялись их, а напротив, сами с охотой приходили в поселок к геологам, живо интересовались их бытом, жизнью, работой, привыкли и уже не боялись, а лишь проявляли интерес к необычным для них предметам (радио, лесопилка, трактора и др.). По словам тех же геологов (А.Ломов), у Лыковых с ними к тому времени сложились дружеские, теплые отношения и никаких стрессовых ситуаций не было. Что касается мировоззрения Лыковых, то оно было настолько устоявшимся, что, как показали и последующие события, перевернуть его «мирским» людям было не под силу.
На прямой вопрос: «Как Вы понимаете конкретную причину или механизм смерти Лыковых от эмоционального стресса?», – Василий Михайлович, кроме эмоциональной реакции человека, который не привык к возражениям, а всегда изрекает только истины и это должно восприниматься всеми на веру, ничего существенного ответить не смог. А ведь «стресс» – это емкое понятие с множеством причин и следствий, некоторые из которых действительно могут привести к нарушению функций человека, ослаблению защитных и иммунных сил, и даже к смертельному исходу. Например, стрессогенный фактор вызывает резкое усиление тонуса симпатической нервной системы, залповый выброс гормонов (адреналина, норадреналина, глюко-минералокортикоидов и других) и, как следствие, спазм сосудов, гипертанический криз, острую коронарную недостаточность, кровоизлияние в мозг, нарушение ритма сердца, остановку сердца и других. Так от какого же летального следствия эмоционального стресса погибли Лыковы? Судя по имеющимся у нас данным – ни от какого! Но, похоже, убедить Пескова в ошибочности его точки зрения мне не удалось. Огорчило, с какой легкостью «с порога» журналист отвергал доводы специалиста, врача.
Вечером погода окончательно испортилась, льет сильнейший дождь.
20 сентября. С утра погода несколько улучшилась, но с гор тянет тяжелые черные тучи. Однако в 11 часов мы все же улетаем на АН-2 в Абазу, а затем – на Волковский участок. В начале пути разрозненные тучи, затем идем над сплошным белым молоком, земли не видно. Минут за 25 до Каира внизу виден почти сплошной снег. Но чем ближе к Каиру, тем меньше остается снега – только на вершинах. Яркое солнце. Тайга золотая, в желтых и красных пятнах берез и осин. На аэродроме Волковского участка нас встречает вся теле группа, которая летела на втором самолете напрямую, без посадки в Абазе. Телевизионщики уже разворачивают свою аппаратуру – просто они не могут удержаться, чтобы не запечатлеть невообразимую красоту Саян с буйством удивительно ярких красок осенней тайги, голубого неба и сверкающих на солнце белоснежных вершин.
Дальше день проходит в ожидании вертолета, который должен забросить нас поближе к Лыковым. Знакомлюсь с Седовым Ерофеем Сазонтовичем, о котором так много писал В. М. Песков в «Комсомольской правде» и с которым мне еще не приходилось ни разу встречаться. Были с Василием Михайловичем на буровой. Рабочие с удовольствием показывали свое хозяйство, знакомили с работой бурильной установки, рассказывали о глубинах и наклонах скважин, характере горных пород и прочей специфике своей работы. Оказывается, что в обнаруженном здесь железистом магнитите содержится очень большой процент железа, но строительство здесь рудника, по-видимому, дело далекого будущего из-за большого удаления и полного бездорожья. На прощание буровики дарят нам по кусочку железистой руды. На моей ладони сверкает черным глянцем маленький, но очень тяжелый кусочек породы – сразу чувствуется, что в нем действительно много железа. Василий Михайлович беспрерывно щелкает своим фотоаппаратом и запечатлевает всех вместе на память у входа в буровую.
Наконец поступило по рации сообщение, что вертолет вылетел к нам и в 17 часов 30 минут будет на Каире. Собрались на аэродроме в полной готовности, но ожидание до сумерек было напрасным – вертолет не прилетел. Что же случилось? Авария? На душе как-то тревожно. Вечером резко похолодало, грелись и варили ужин у костра на аэродроме. Потом смотрели кино в клубе геологов. Ночую в том же валке, что и прошлые разы. До часу ночи разговоры-разговоры с ведущими геологами, в домике которых мы устроились. В центре внимания, конечно, неугомонный, много повидавший на своем веку В. М. Песков.
21 сентября. Утро холодное, лежит иней. Ясно и солнечно. Очень красиво кругом. В Таштыпе туман – передали по рации. Ждем вертолет, обещали выслать сразу, как разойдется туман. А пока Василий Михайлович рассказывает о Венгрии, где он недавно побывал, знакомясь с положением дел в сельском хозяйстве. Отмечет очень высокий уровень жизни в этой стране.
В 10 часов, выйдя на связь с Таштыпом, узнаем, что вертолет придет только во второй половине дня. Опять задержка, да и вообще закрадывается сомнение, прилетит ли он сегодня. Решаем идти к Лыковым пешком. В 10 часов 20 минут вчетвером (Василий Михайлович, Эльвира Викторовна, Ерофей Сазонтович и я) выходим из Волковского участка. Погода солнечная, краски осени в разгаре. Богом данный день, – как говорит Василий Михайлович. Описывать эту неповторимую красоту осенней тайги Саян просто немыслимо. Это непередаваемо! Уже в 30 минутах ходьбы от геологов много следов животных. Видели на песке следы маленького годовалого и большого медведей. Эти следы много раз попадались нам на тропе, которая часто идет по новым местам. Да и Абакан в некоторых местах изменил свое русло – это мощь весенних паводков переворачивает все на своем пути и меняет направление реки. Глядя на высоко размытые берега и заброшенные кое-где на них вывороченные деревья, даже трудно представить, какой бешеный поток проносился здесь весной и что тут творилось.
Останавливались у «станка» Дмитрия, где любил он отдыхать. Это огромный непромокаемый кедр с толстым покровом хвои под ним. Посидели, отдохнули на мягкой и сухой подстилке. Ерофей подзывал рябчиков манком, а Василий Михайлович их фотографировал.
Примерно на середине пути Ерофей показал нам недавно сделанный лабаз, сооруженный Агафьей и Карпом Иосифовичем. Он является как бы перевалочным пунктом между геологами и Лыковыми, здесь можно отдохнуть, переночевать, пополнить запасы продуктов. Глядя на это мощное, на внушительной высоте сооружение, просто поражаешься, какая огромная по объему и тяжести работа была выполнена. Остановились здесь на обед. Ерофей быстро соорудил костер, сварил чай. Василий Михайлович во всех ракурсах сфотографировал лабаз, Ерофея и меня. Обед не совсем таежный – копченой колбасой и сыром, шоколадными конфетами, взятыми с собой Песковым. Почти полтора часа наслаждаемся идеальной погодой и неописуемо красивым окружением осенней тайги. В одном месте видел необычное «ювелирное» украшение – полуовальный, гофрированный, с 50-копеечную монету листок какой-то травы по всей окружности собрал капельки росы, и они изумрудами сверкают на солнце. А вокруг горная тайга в немыслимых разливах осенних красок. Солнечно и жарко, горное солнце палит.
Василий Михайлович беспрерывно рассказывает какие-то забавные истории из своей жизни, анекдоты. Оказывается, у него холеричный темперамент. Даже во время ходьбы, постоянно что-нибудь увлеченно, с мимикой и жестами рассказывает.
После обеда продолжаем путь. Примерно в часе ходьбы от Лыковых несколько раз переходим вброд Абакан и его протоки. Вода в Абакане сейчас малая, и броды мы спокойно преодолеваем. Однако последний брод очень быстрый, и идущий впереди Ерофей проходит его на пределе – вода вот-вот зальется в его бродни. Похоже, что Эльвира Викторовна на сухую его не перейдет. Ерофей советует идти нам берегом по курумнику. Около 30 минут бредем по каменистым обвалам с камня на камень, рискуя подвернуть ногу, продираемся сквозь кустарник. Путь не очень приятный – взмокли. Наконец выходим на косу, где на занесенных в паводок стволах деревьев ожидает нас Ерофей. На высоком шесте рядом с ним водружена его шляпа – это чтобы мы не прошли мимо. Короткий передых и идем дальше. Вскоре достигаем косы, на которую обычно садится вертолет, а там уже недалеко до «щек».
Доходим до «пироги» Лыковых, пятиминутный привал, и начинаем подъем к избе. В гору очень тяжело идти, одышка, часто приходится останавливаться, чтобы отдышатся. Особенно трудна последняя треть пути, когда тропа круто-круто уходит «в небо». Я как всегда замыкаю цепочку. Впереди меня карабкается по тропинке, цепляясь за кусты и стволы деревьев, осторожно переставляя ноги среди множества корней, Эльвира Викторовна. Лицо ее покрыто потом, губы слегка ционотичны, к концу пути четко очерчивается бледный носо-губный треугольник, дыхание частое, трудное. Вероятно, примерно так выгляжу и я. Непросто дается этот крутой подъем в условиях разреженного воздуха. В 16 часов 20 минут мы наконец-то выползаем на пашни Лыковых.
Заходим в сенцы, дверь из избы отворяется и появляется Агафья. Радостные приветствия. Ерофей шумно шутливо говорит: «Смотри, Агафья Карповна, кого я тебе привел – самых дорогих тебе людей!» Радости Агафье нет предела, глаза так и сияют. Здороваемся с дедом, лежащим на своей лавке. Внимательно вглядываясь в нас при скудном свете, идущем через оконца, Карп Иосифович узнает и называет по имени и отчеству меня. Василия Михайловича сразу не узнал («Лев Степанович, чо ли?»), Эльвиру Викторовну узнал, но призабыл это трудное имя «Эльвира». Первые приветствия, обмен новостями и, конечно, угощения. Нам, запаленным с дороги, Агафья преподносит ржаного кваса. С удовольствием пью целую кружку, Эльвира Викторовна и Ерофей также с наслаждением утоляют жажду (конечно, из наших собственных, «мирских», кружек). Василий Михайлович, вероятно, брезгует пить квас из не очень-то чистого туеска и дипломатически отказывается. В «отместку» за это Агафья насыпает ему полную кепку кедровых орехов. Наши ладони, подставленные «лодочкой», также заполняются до верху сибирским лакомством. Мы в свою очередь также вручаем гостинцы: фломастеры (их купила и очень просила передать Агафье моя Светланка), платки, грецкие орехи, яблоки, виноград, земляной орех, крупу. Все это с благодарностью принимается. Эльвира Викторовна привезла войлочные сапожки. Агафья тут же примерила и осталась очень довольна – теплые и мягкие. Оказывается, что и Агафья заготовила Эльвире Викторовне подарок – сшитый ею самой из розового материала (очевидно, кем-то, когда-то подаренным Лыковым) сарафан с подпояской. Поясочек также сплетен самой Агафьей из красных, розовых и синих ниток методом «дощечек». Эльвира Викторовна натянула сарафан поверх своей одежды и потом часа два щеголяла в нем. Все похваливают работу Агаши, и она очень довольна, что угодила с подарком.
Осмотрел ногу деда. Движения в правом коленном суставе почти в полном объеме, но сохраняется некоторая болезненность, значительный отек правой стопы. Спросил деда: когда сняли гипс? «Гип-то сняли...» – «28 августа», – подсказывает Агафья. Значит, гипс снят 10 сентября по нашему календарю, то есть в точно условленный срок. При этом Агаша смеется, что дед хотел «ране», но она не дала. Выясняется, что дед уже помаленьку ходит с посохом, доходил уже до своего «туалета» над обрывом – это метров 30 в горку! Прошу Карпа Иосифовича показать, как он ходит. Свободно (!) поднимается и без помощи костылей (!) проходится по избе. Невольно протягиваю к нему руки, чтобы подстраховать, чтобы поймать, если он вдруг начнет падать. Но моя помощь не понадобилась – дед разворачивается и легко доходит до своей лежанки. Поразительно, но факт! Даже у молодых людей разорванный мениск редко срастается, а здесь в возрасте за 80 лет – излечение! Похвалил деда, натер ему ногу, особенно отечную стопу, випросалом, сверху завязал для тепла куском одеяла и вскоре дед с посошком довольно свободно притопал к нашему костру возле дома. За месяц у деда поправились дела не только с ногой, но и общее его состояние изменилось к лучшему. Пропала апатия и заторможенность, взгляд уже не потухший, а живой, речь быстрая и эмоционально окрашенная.
Около 6 часов вечера слышен шум вертолета, который пролетает над нами и идет на верхнюю избу. Затем вновь совершает несколько кругов над нами – вероятно, делают фотоснимки или снимают на камеру. В это время все на дворе, даже Карп Исифович. Мы машем руками телевизионщикам, находящимся в вертолете, а Агаша на всякий случай жмется под навес. Вероятно, Василий Михайлович или Ерофей уже сказали ей, что будут снимать с вертолета, и она боится. Думаю, что смущать ее душу не следовало.
Еще на Каире мы с Василием Михайловичем утрясли вопрос с геологами о принятии ими Лыковых на зиму. Пообещали даже срубить им избу на краю поселка. И вот теперь мы завели беседу с Карпом Иосифовичем и Агашей об этом. Радостно-оживленное лицо деда вмиг погасло, глаза помутнели. Отрицательно к этой идее отнеслась и Агафья. Аргументы против и комические (с нашей точки зрения), и серьезные. Например, Лыковы говорят: «Нет богоявленской воды на Каире». «А где вы ее берете здесь?» – «На речке». – «Так почему нельзя взять из Абакана на Каире?» – «Вода-то испоганена людьми и тракторами». «Так пройдите вверх метров сто и наберите чистой воды». «Нет, не можно!» И дальше вся наша логика оказывается несостоятельной. А вот то, что в прошлое посещение геологов пьяные мужики приставали к ней, лезли обниматься и долго не давали спать – это серьезно». Какая-то повариха не давала Агафье молиться и советовала убить топором отца, пока он спит. Это надо же такую глупость сморозить! Конечно, это все серьезные препятствия для переселения их на Каир. Агаша с удовольствием бы переселилась к своим родственникам (к Анисиму), но отец категорически против. Наши попытки уговорить Лыковых перейти к геологам на зиму мы повторяли в течение вечера несколько раз, но убедились, что это пустые разговоры.
Эльвира Викторовна потом рассказала нам, что Лыковы на своем семейном совете еще раньше решили принять ее в свою веру, оставить у себя и переехать всем вместе жить на реку Еринат, туда, где они раньше жили – «там земля лучше и воздух легче». Вероятно, имеется в виду, что это место значительно ниже над уровнем моря и поэтому там дышать легче. Вот такие дела! Мы думаем, как бы их спасти от гибели в суровую зиму, а они строят свои планы и усиленно ищут, кого бы заполучить к себе. По этому поводу долго подтрунивали над Эльвирой Викторовной.
Вечер удивительно теплый. Долго беседовали у костра. Из-за горы выкатилась яркая белая луна и пролила серебро на противоположные горы. Василий Михайлович пел приятным баском неизвестные мне хорошие песни. Потом долго расспрашивал Лыковых о житье-бытье, о поездке Агафьи в гости. Агафья вновь рассказывала, как тяжело было зимой, как они долго и тяжело болели. Вспоминала о смерти братьев и Натальи, подтверждая перед Василием Михайловичем выводы по этому поводу, высказанные мною раньше. Оказывается, когда они тяжело болели с Карпом Иосифовичем зимой, то дважды уже «причащали» друг друга (из-за отсутствия священника они поочередно выполняли его функцию). Про себя отмечаю два интересных «симптома» болезни, сообщенные Агафьей. «Кошки-то даже от меня ушли, как от мертвой», – говорит Агаша. А на мой вопрос о том, как чувствует себя Карп Иосифович, она ответила: «Так теперь-то уже неделя, как молиться начал». Значит, раз начал молиться, то и самочувствие вполне приличное.
За разговорами у костра измерил артериальное давление у деда – 140/80 мм рт.ст., пульс – 60. У Агафьи – 115/70 мм рт.ст., пульс – 76. Костер медленно догорал, постепенно разрушая так нежданно возникшее единение столь различных людей, сидящих вокруг него. Разговоры затихли, и, отрешенно глядя на затухающие угли, каждый уже думал о чем-то своем, видел только ему известное в отблесках огня.
Эльвира Викторовна, Ерофей и Василий Михайлович легли спать в избе у Лыковых. Я решил устроиться в сенцах на маральей шкуре. Агаша уговаривает меня: «Игорь Павлович, иди, дорогой, в избу, холодно поди будет, иди, дорогой, в избу», – и далее с застенчивой улыбкой, слегка подтрунивая: «Врач, а простынешь». Поблагодарив ее за заботу, все же устраиваюсь в сенях. Когда я уже залез в спальник, она принесла новое одеяло и накрыла меня: «Теплее будет», – а затем ноги прикрыла еще телогрейкой. Выходит, суровое существование не вытравило из ее души чисто женские человеческие качества – материнскую заботу о ближнем и доброту. А может, наоборот, тяжкие испытания как раз и воспитывают эти качества?
Ночь тихая, теплая. Спалось хорошо до 4-х часов утра, а затем дед дважды ходил мимо меня на улицу. Вероятно, разговор о переходе к геологам разбередил не только его ум, но и расстроил кишечник. Часов в шесть вновь задремал, но в 7 часов затрезвонил Агафьин будильник. После этого хозяйка встала, начала молиться и мимоходом, видя, что Василий Михайлович и Эльвира Викторовна продолжают «дрыхать» и не встают, со смехом бросила на них кошек.
22 сентября. Погода переменная. Днем задул ветер, и сразу на солнышке заиграл золотой дождь с берез. Весь каньон Абакана заполнился мерцающими желто-золотыми и красноватыми пятнышками летящих в потоке ветра листьями берез и осин. Через несколько минут картина кругом значительно изменилась – лес на горах просветлел, проступила седина оголенных березовых веток.
Днем Василий Михайлович фотографировал «капитанский мостик», так он назвал сооружение из жердей и «туалет» сделанные нами для травмированного Карпа Иосифовича. Затем поднялись на восточный склон горы. Василий Михайлович во всех ракурсах запечатлел Лыковскую избу сверху. Предлагал Агафье сфотографироваться с ним на память, но она мягко отказалась: «Нет уж, это-то нам не нужно!»
К вечеру Василий Михайлович с Ерофеем Сазонтовичем собрались идти на Каир. Агафья передала с ними для Н. Н. Савушкина собственноручно сшитую ею рубаху-косоворотку из синего материала и письмо-поздравление с днем рождения. Значит, твердо помнит она добрую помощь Николая Николаевича и спешит поздравить его с днем рождения. Написала она и письмо Анисиму, к которому Василий Михайлович собирается заехать на обратном пути. Самому же Пескову В. М. Агафья подарила одну из своих старых божественных книг.
В шестом часу вечера журналист и его проводник ушли на Каир. На прощание Василий Михайлович просил написать ему и посоветовал издать мои заметки (дневники) в журнале «Наука и жизнь». Как только они ушли, погода сразу испортилась, начал накрапывать дождь.
Посочувствовав путникам в связи с неподходящей погодой для дальнего пути, мы с Эльвирой Викторовной и Агашей пошли копать картошку на восточной горе. Агаша показала, как это делать при помощи их мотыг. Картошка уродилась мелкая, накопали ведер семь, дождь усилился и пришлось идти в избу.
Сегодня измерял у всех пришлых людей артериальное давление. Получилась довольно любопытная картина. У всех отмечается явная гипертензия. Для Ерофея это явилось полной неожиданностью, и пышущий здоровьем «таежный медведь» сразу заскучал. Не ожидал этого и я: думал, что у привыкшего к здешнему климату здоровяка все должно быть в норме. Оказывается, даже для него подъем на высоту не проходит бесследно. А вот Карп Иосифович со своей больной ногой уже хорошо «акклиматизировался». Сегодня он уже самостоятельно, с серьезно сосредоточенным видом делового человека, просеменил к роднику – постирать свои штаны. Ходит довольно хорошо, я бы сказал, неожиданно хорошо.
Остатки дня проводим в избе, спасаясь от холодного моросящего дождя. Агаша научила меня добывать огонь из кремня и кресала, рассказала технологию приготовления трута. Оказывается, приготовить трут для разжигания огня не так-то просто. На дно берестяной чумашки насыпается слой древесной золы, заливается небольшим количеством воды, сверху укладывается березовый гриб и засыпается золой. Затем заливают небольшим количеством воды, закрывают куском бересты и помещают чумашку на русскую печку в темный угол. Через 21 день березовый гриб вынимается, разламывается на кусочки и высушивается. Потом кусочки трута разбиваются деревянной скалкой, разминаются в пальцах и образовавшаяся волокнистая ткань, легкая и пушистая, готова к употреблению. Дальше небольшой кусочек этой темно-коричневой «ваты» прижимается к кремню пальцем и кресалом высекается искра с таким расчетом, чтобы она попала на трут. Когда он начинает тлеть, огонь раздувают и кусочек тлеющего трута помещают между двумя древесными угольками, сильно раздувают и между разгорающимися углями вставляют лучинку. Она вспыхивает и огонь готов!
Видя, что Агаша собирается готовить ужин, прошу ее разрешения разжечь ее русскую печку. Разжигание огня для приготовления пищи – это священнодействие для Лыковых, и я не надеялся, что мне будет разрешено. Однако Агаша протянула мне кремень и кресало, я чиркнул, все сразу получилось, и через минуту под сводом русской печки уже плясал веселый огонь. Вскоре Агаша втолкнула в печь свою похлебку и огонь лизнул черные бока чугунка.
Хлопоча по хозяйству, Агаша между делом рассказывает нам о своем житье-бытье. Например, мы узнаем, что козу надо стричь весной в апреле, а вязать носки – летом. Оказывается, что Ромашов (этот странный человек) настраивал Лыковых против меня и говорил, что я «жид». А ведь мы с ним ни разу не встречались. И что это я ему плохого сделал? За варкой обеда Агафья ласково уговаривает Эльвиру Викторовну помолиться: «Ты быстро наусисья» (читай – «научишься»).
Лыковы рассказывали, что на верхней избе, «на речке» живет очень большой медведь, который разворотил им два лабаза, а у избы съел сухари, подвешенные под крышей. «Шибко худой зверь. Страсно! (страшно)». В прошлый недавний поход к избе наметанный взгляд Агафьи определил, что этот медведь задрал другого медведя, тащил его через всю гору. «Бо-ольшо-ой зверь», – подытоживает Карп Иосифович.
Весь вечер ждали Льва Степановича и Николая Петровича. По договоренности они должны были прийти, но так и не появились. Беспокоимся за телевизионщиков, как они там, в соседстве со «страшным зверем». Не случилось ли чего? Почему не пришли?
Вечер ветреный, временами дождь, значительно похолодало. Ночую сегодня в избе.
23 сентября. Утро тихое-тихое, туман сползает с гор. Развел костер, вскипятил чаю.
Черепанова все нет. Не знаем, что и делать? Хотим с Эльвирой Викторовной идти через перевал к их избе, но дед и Агафья настойчиво уговаривают не ходить. Дед говорит: «Агафью боюсь отпустить и вам не советую. Шибко худой зверь, без оружия-то негодно». Агафья вторит ему, очень боится медведя и заявила, что нас не отпустит.
Уже 2 часа дня, а Черепанова все нет. Почему? Что делать?
Агаша натолкла в ступе кедровых орехов и угощает нас этим «молоком». Погода испортилась окончательно – дует ветер, мелкий секущий дождик, временами с гор наползает туман.
В 16 часов созвали совет – Эльвира Викторовна Агафья и я. Агафья идти не хочет. Эльвира Викторовна считает более целесообразным пойти завтра утром, к тому же идет довольно сильный дождь. Пока мы обсуждаем со всех сторон эту проблему, вдруг слышим голоса, сначала неясно, а затем уже определенно. Да и сорока беспокойно стрекочет на весь лес. Вскоре высоко на горе показались Николай Петрович, Лев Степанович и Олег Николаевич. Взбираемся им на встречу. Узнаем, что и вся группа пришла, но пока они несколько выше, в лесу. Идем туда и вскоре за поворотом тропы видим свалившихся на землю, потных и тяжело дышащих, не имеющих сил даже сбросить с плеч тяжелящий груз, телевизионщиков. Переход через перевал со всей телевизионной амуницией им дался тяжело. Рассказывают, что на самом перевале Ларисе Анатольевне стало совсем плохо – побледнела, покрылась холодным потом, почти потеряла сознание, были сплошные перебои сердца. Еле отводились. Да и сейчас Лариса Анатольевна выглядит еще неважно.
Оказывается, что телевизионщики остановились в некотором отдалении не случайно, они беспокоятся, как бы не напугать Лыковых. Думаю, что ничего страшного нет, Лыковы уже привыкли к людям. К тому же все очень устали, промокли, умирают от жажды и голода. Общими усилиями спускаем груз и подходим к избе. Карп Иосифович и Агафья, против обыкновения, не встречают гостей, а спрятались в избе – боятся, что их будут снимать для телевиденья (вероятно, об этом им рассказал Василий Михайлович или Ерофей Сазонтович). С Львом Степановичем, Олегом Николаевичем, Ларисой Анатольевной и Николаем Петровичем заходим в избу. В полутьме избы видны настороженные лица Лыковых, глаза внимательно ощупывают вошедших – нет ли фотокамеры? Успокаиваем Агафью и Карпа Иосифовича, говорим, что все аппараты упакованы и никто ничего снимать не будет. Агафья краем глаза посматривает в оконце, где ходят прибывшие в поисках дров для костра.
Знакомим Лыковых с Суриковым и Ларисой Александровной. Заметно, что Агафье и Карпу Иосифовичу сразу приглянулся и внушил уважение Олег Николаевич с его солидной фигурой, посохом (то бишь – тростью) в руке и окладистой бородой.
Постепенно волнения улеглись, завязывается разговор. Карп Иосифович подсказывает Агафье: «Угостить, поди, надо гостей». Однако и без подсказки Агафья уже несет все, что может, – вареную в мундирах картошку и, конечно, насыпает полными пригоршнями кедровый орех. С внимательно заинтересованным видом Карп Иосифович расспрашивает новых знакомых, кто они такие, откуда, чем «промышляют» и чем им «можно помочь»? Видно, что деда меньше интересует Лариса Анатольевна, а вот с Олегом Николаевичем он уже затеял оживленный разговор, глаза его заблестели, он весь внимание. Это не удивительно, ведь Суриков вырос в Загорске и столько много знает о религии, святых писаниях и самих староверах. Да к тому же еще и имеет такую окладистую бороду! Агафья, хлопоча по хозяйству, тоже внимательно прислушивается к разговору, изредка короткими замечаниями и фразами вступая в него. Возникла атмосфера доверия. Однако из избы Лыковы до самого вечера так и не вышли, вероятно, побоялись, что там их могут сфотографировать. Только с наступлением сумерек они появились у костра и познакомились с другими членами экспедиции. Жаль, что предварительные запугивания Лыковых тем, что придут нехорошие люди с аппаратами и будут их снимать на телевиденье, нарушило их покой и смутило душу. Но вежливое предупредительное отношение всех к Лыковым, отсутствие аппаратов в руках и заверения Олега Николаевича, что снимать никто не будет, позволило успокоить Лыковых и снять напряжение. На вопрос Олега Николаевича: «Можно ли будет завтра днем снять на пленку избу и окружающие горы?», Карп Иосифович милостиво разрешил: «Это-то можно!». Было получено разрешение и на размещение телевизионной аппаратуры под навесом из жердей, где когда-то размещался козел.
Меня интересует вопрос, как ”лыковская” местность и условия существования сказываются на здоровье пришлых людей? Измеряю артериальное давление у некоторых членов экспедиции, у всех оно оказывается высоким – от 150 до 170 мм рт.ст. Выходит, что тяжело в этих местах людям без акклиматизации.
В разговоре с Львом Степановичем выясняется, почему он так долго не приходил и не выполнил наш предварительный уговор. Оказывается, он начисто забыл, что мы с Эльвирой Викторовной должны ждать их прихода с Николаем Петровичем и все вместе вернуться на верхнюю избу, чтобы закончить там съемки, предусмотренные для нас сценарием, а затем оттуда, с болота, улететь на вертолете к геологам. По Льву Степановичу получается, что я еще и виноват, раз не пришел на верхнюю избу. Это уже интересно! А все намеченные съемки на речке Сок-су уже сделаны, все пояснения и комментарии, которые по сценарию должен был сделать я, провел Лев Степанович. Что ж, тем лучше – меньше хлопот, которые мне совсем ни к чему. А позиция Льва Степановича меня заинтересовала.
К вечеру начал спускаться отдельными клочьями туман, похолодало, пошел моросящий дождь, а вершины гор выбелились снегом. Очень красиво! С наступлением ночи из-за горы в верховьях Абакана выкатилась яркая белая луна, осветившая все вокруг серебристо мерцающим светом. Клубы тумана беспрерывно меняют свои очертания, создавая фантастические картины какой-то нереальной, не земной, грандиозной по объему и воздействию на психику человека, жизни. Вероятно, вот из этих и подобных картин наши предки и сотворили миф о существовании небесных сил и богов. И действительно, в серебряном потоке лунного света, плывущие по каньону реки клубы тумана, то выстраивают какой-то чудный замок, то необъятные горные пейзажи, то вдруг появляется косматая с окладистой бородой и суровым взглядом, полулежащая на облаке, фигура небесного старца, чем-то напоминающего Карпа Иосифовича. Этот беспрерывный калейдоскоп фантастических видений завораживает, временами заставляет умолкать людей, сидящих вокруг костра. Кажется, что в этот момент через их широко открытые глаза в душу входит вся грандиозная вселенная с ее необъятностью и иным пониманием мира.
Костер догорает, пора устраиваться на ночлег. Сенцы уже прибраны, все что можно, постелено на пол, через открытую дверь из избы льется теплый воздух – Агафья заботится, чтобы мы не замерзли. Все укладываемся в сенцах, кроме Льва Степановича, Эльвиры Викторовны, Ларисы Анатольевны и Олега Николаевича, которые парятся в жарко натопленной избе. Однако сон не берет умаяных людей – они с интересом слушают долгую беседу Карпа Иосифовича и Агафьи с Олегом Николаевичем. Пришедшим все в новинку – и образная, емкая по смыслу речь деда, и певучая своеобразная интонация голоса Агафьи. Карп Иосифович с удовольствием рассказывает о своем житье-бытье за долгие годы в «миру» и в отшельничестве, пересказывает удивительные и поучительные истории из святых писаний, дает им собственные интерпретации, иногда совершенно неожиданные. С неподдельным интересом он расспрашивает и Олега Николаевича о том, что делается в Москве и о жизни «в миру» и, особенно, в Загорске, о его церквах и верующих людях. Агаша лишь изредка вмешивается в разговор, но по ее внимательному лицу видно, что она глубоко и навсегда поглощает полученную информацию.
Профессиональная привычка звукорежиссера Ларисы Анатольевны не дает ей покоя, и вскоре за раскрытой в сенцы дверью установлен микрофон и вся беседа идет на запись. Олег Николаевич специально просит Агафью почитать «Канон», и та нараспев начитывает отдельные главы на магнитофонную ленту (конечно, не догадываясь, что идет запись). Монотонность ее голоса смеживает мне веки и я засыпаю.
24 сентября. Утро холодное, ясное. Лежит иней. Чай в кружке, оставленный у потухшего костра, замерз. Солнце пока что освещает только вершины гор, покрытые снегом. Особенно красива белоснежная вершина вверх по Абакану. Прошел на свое любимое место над обрывом скалы – под ногами темный каньон Абакана, по контрасту со сверкающими снежными шапками гор. День разгорается яркий и холодный. Прошел дальше к скале, в которой жил медведь. По дороге собирал лакомство – бруснику. Мороз сделал из нее вкуснейшие льдинки-дробинки, матово-бордовые, выглядывающие из вечной зелени брусничника.
Устроился на скале, с которой хорошо просматривается Агашино озеро и Абакан выше «Щек». Озеро и вода Абакана еще в тени и зеленые-зеленые. А противоположная высоченная гора залита солнцем и полыхает желто-красно-зелеными красками осени. С этого места вид великолепный, картина просто сказочная. Вверх по каньону на противоположной стороне сверкает снегом вершина гольца. Внизу просматривается белесая нить, уходящего вдаль Абакана, далеко – голец в легкой, легкой дымке. Небо у кромки гор блекло голубое, а чем выше поднимаешь голову, тем оно становится все синей.
На сухой ёлке метрах в десяти от меня уселась кедровка и давай извещать своим стрекотом обитателей тайги о моем присутствии, никуда от нее не спрячешься. Постепенно солнце выходит из-за восточной горы и вот уже часть воды Абакана освещена. И сразу из темно-зеленой вода превратилась в бледно-зеленоватую с белыми пятнами просвечивающих со дна камней. Верхушки деревьев возле Агашиного озера осветились солнцем и заиграли яркими красками: сосна – светло-зеленым, береза – желтым, рябины и почти облетевшие осины – красным, кедр выделяется темной зеленью. А озеро еще все в тени, темно-темно зеленое. Тишь и покой кругом! Изредка запоют, засвистят рябчики и еще какие-то пичужки. Только беспрерывным перекатывающимся фоном издалека шумит река. Вдруг недалеко на ёлке, не замечая меня, уселись две кедровки и нежно воркуют между собой. Оказывается, что они могут не только противно крякать, но и нежно наговаривать ласковые слова друг другу.
День разгорается яркий и солнечный. Земное светило делает свое дело – воздух смягчился, а на солнышке уже пригревает. Однако в тени, сидя на камнях, очень даже прохладно – замерз, да и пора возвращаться в лагерь. Так что, любезные кедровочки, придется вас потревожить! Встал и пошел к избе, а испуганные кедровки, стремительно перелетев на безопасное расстояние, начали на перебой своим карканьем извещать обитателей тайги об опасности.
А в лагере уже кипит жизнь. Телевизионщики бегают вокруг – выбирают удобную позицию для съемок с таким расчетом, чтобы не нарушить спокойствие и обычную жизнь Лыковых. Примерялись к нескольким точкам за деревьями, на горе, за избой, но все они мало устраивают. Замаскироваться трудно, да и перенос аппаратуры может вспугнуть и напугать Лыковых. Самое лучшее решение приходит неожиданно – никуда аппаратуру не нужно переносить, снимать можно из того загончика, где она была оставлена на ночь. Сквозь щели между жердей открывается хороший обзор на картофельное поле, на пространство справа от избы и слева – у костра. Да и людей, снимающих из-за ограждения загончика, видно не будет. Конечно, это обман, но, по крайней мере, Лыковым не будет нанесена психическая травма.
А пока идет настройка телекамеры и микрофонов, мы со свободными телевизионщиками пилим дрова. Должен же каждый прибывший сделать что-нибудь доброе для гостеприимных хозяев. Николай Петрович занялся более квалифицированным трудом – он делает сито для просеивания пшеницы. Жестяной лист он расчертил маленькими квадратиками и на скрещении линий пробивает дырки рукояткой напильника. Карп Иосифович стоящий рядом и активно консультирующий работу, доволен – получается ладно. Я бы сказал даже – красиво! Краешком глаза вижу, что телеоператор Юрий Юрьевич уже мелькает за изгородью и, вероятно, запустил свою телекамеру.
У Олега Николаевича, оказывается, есть навыки и талант столяра. Он вынул оконце в избе и вставляет его назад по всем правилам столярного искусства. Олег молотит кедровые шишки-паданки, конечно же, интересно привезти в Москву сибирский кедровый орех. Так каждый занят своим делом часов до двенадцати.
Но вот уже солнышко пришло к избе и осветило восточный склон горы, занятый пашней. Земля отмякла и пора копать картошку. Во главе с Агафьей отправляемся на огород. По пути она с удовольствием рассказывает и показывает нам, где что у нее растет. При этом становится ясно, что различные культуры посажены в том или ином месте не «как бог на душу положит», а строго исходя из «агротехнических условий». Поднимаемся выше к терраскам, где растет картошка. Ботва ее уже пожухла и почернела от заморозков. Агаша дает каждому подробный инструктаж, показывая на деле, как нужно копать картошку при помощи их мотыг. Начинается веселая, с прибаутками и шутками работа. Агаша подтрунивает над неумехами. На первых порах особенно достается Олегу. «Эдак-то сам себя не прокормишь!» – шутит Агафья. Но постепенно мы приноравливаемся, и я даже заслужил похвалу: «У Игоря-то Павловича луча получатся». Вскоре намеченный участок собран. Урожай в берестяных туесах переносим в ямку и присыпаем землей.
А в это время в кустиках, рядом с полем, спрятан микрофон и весь этот гомон и разговор Агафьи идет на запись. Синхронно скрытой камерой идет съемка из сарайчика, что прилепился сбоку от избы. Благо японская аппаратура позволяет Юрию Юрьевичу получать четкое изображение даже на таком большом удалении.
С чувством исполненного долга и разгулявшегося аппетита возвращаемся к избе. На солнце даже жарко, да и мошка начинает покусывать, зато в тени за избой освежающий холодок, к тому же под ногами – промерзшая насквозь, вкуснейшая черника. Лакомство обалденное!
После обеда подошел Карп Иосифович, поблагодарил Николая Петровича за сито: «благодарение великое, премного потрудились!» Выражена признательность и остальным: «С картошкой-то пособили, премного благодарны». И далее со смущенной улыбкой: «Рассчитаться-то нам нечем. Ежели пожелаете, покушайте нашего». А Агфья уже разносит каждому из чугунка вареный в мундирах картофель и прожаренные в костре кедровые шишки. Завязывается непринужденная беседа у костра, к большому удовольствию Юрия Юрьевича, которому так удобно из-за изгороди загончика снимать эту картину.
Телевизионщики вообще очень довольны. Во-первых, они побывали в таких экзотических местах, которые москвичам и не снились. Недаром Олег Николаевич сказал, что за долгую жизнь на телевиденье он побывал во всех уголках Союза и за рубежом, но таких красивых мест еще не встречал. Во-вторых – они полностью выполнили и перевыполнили всю свою программу, отсняли все, что им нужно было и не на 45 минут, как намечалось, а на 2 часа. Я тоже доволен. Все съемки прошли так корректно, что покой Лыковых никто не нарушил, ничто не смутило их душу.
Во второй половине дня Эльвира Викторовна с Николаем Петровичем пошли через перевал на верхнюю избу. Там у Эльвиры Викторовны еще с прошлого раза остались мольберт, краски какие-то, необыкновенно хорошие кисти, которые нужно обязательно забрать. Николай Петрович, как истинный джентльмен, вызвался сопровождать даму в этом нелегком и небезопасном пути. Агаша, когда поняла, что отговаривать Эльвиру Викторовну от похода не удастся, вручила Николаю Петровичу свою берданку для защиты от медведя. Вскоре две фигуры растаяли среди зелени хвойных деревьев, окружающих тропинку, идущую в гору.
Мы с Львом Степановичем решили идти к геологам на Каир пешком. Я уже исчерпал весь запас времени, нужно возвращаться в клинику, к повседневной работе. Короткие сборы. Перед уходом измеряю у «людей в возрасте» артериальное давление – у всех оно остается повышенным. Адаптация идет тяжело.
Прощаемся со своими знакомыми из Москвы и с Лыковыми. Слышу из уст Карпа Иосифовича: «Благодение великое!» Приятно видеть и слышать признательность человека, и самая главная награда для доктора – видеть, как обездвиженный и почти умирающий больной вновь встал на ноги и глаза его полны радости жизни. В такие моменты чувствуешь, что не зря живешь на свете и нужен людям, что твоя профессия одна из лучших в мире.
Для защиты от злого зверя и всех неприятностей в пути Агаша передает мне «охранительную грамоту»: «Господи Иисусе Христе сыне божий помилуй мя грешнаго», выведенную старославянским шрифтом красным фломастером. Одновременно, на этом же листочке – приветствие Светланке и всей моей семье: «Ниский поклон домашним всем вообще Игорю Павловичу и супруге твоей Тамаре и дочерем Светлане Валерии И желаем от господа бога доброго здоровиа в жизни всякаго благополучиа Писала Агафия II сентября». Это выведено уже синим фломастером.
В пятом часу дня выходим на Каир. Спуск к Абакану занимает всего 18 минут. У лыковской «пироги» попили чистейшей водички, Лев Степанович сделал несколько фотоснимков и – дальше в путь. Вновь следы медведей, маралов, последний совершенно свежий – даже песок в нем еще сырой. Через 1 час 40 минут дошли до шалашика у ручья, впадающего слева в Абакан. Короткая передышка, съели по бутерброду и двинули дальше. Без каких-либо происшествий около восьми часов вечера прибыли к геологам. Весь путь занял 3 часа 20 минут, это при том что до шалаша мы шли довольно быстро, а потом уже вразвалочку.
Геологи, как гостеприимные хозяева, конечно, в первую очередь ведут нас на кухню. Повариха выставляет все самое лучшее, что у нее осталось от ужина рабочего люда. Промявшись на тропе, с удовольствием поглощаем гороховый суп, картошку тушеную с мясом и оладьи. Попутно женщинам с кухни не терпится узнать, как там у Лыковых? Мы «зацепились языками» (как говорит Карп Иосифович) и рассказывает им свои новости. В свою очередь женщины делятся своими впечатлениями о встречах с Лыковыми. Из их разговоров узнаем кое-что и об отношении Лыковых к нам. Например, повариха рассказывает, что Агафья делится с ней: «Игорь Павлович чаще молчит, а когда заговорит, его слушать надо – резоны приводит». Выходит, нас тоже тщательно изучают и оценивают.
После ужина измерял у геологов артериальное давление – у многих повышенное. У Ерофея Сазонтовича тоже не нормализовалось – 150/100 мм рт.ст. Его это беспокоит, расстроился. Осмотрел аптечку геологов, обнаружил там несколько средств, снижающих давление. Оставил еще и своих гипотензивных препаратов. Научил Ерофея Сазонтовича измерять артериальное давление по тонометру, имеющемуся у них, пояснил, когда и как нужно применят те или иные препараты. Осмотрел и дал советы рабочему с ожогом глаз от электросварки.
Вечером Ерофей Сазонтович истопил баню, и мы млеем на полку, стонем под ударами веника. Ночуем в этот раз в отдельном домике, предварительно нарубив дров, откалывая их от огромной чурки, лежащей у крыльца, и протопив печку. Спится почему-то плохо, часто просыпаюсь. Вышел на улицу. Холодно. На траве лежит иней. Ночь удивительно чистая. Звезды, как огромные изумруды. Половинка луны ярко плывет в бездне. Так и мы со своей землей летим в бесконечном мироздании. Зачем и куда летим?
25 сентября. Утро пронзительно ясное, несколько градусов мороза. Погода летная, значит можно ждать самолет. Мой рюкзак уже собран, я в готовности номер один. Лев Степанович еще должен дождаться съемочную группу, а мне нужно торопиться.
От нечего делать слоняемся по поселку, мешаем людям работать. Постепенно солнышко берет свое, на освещенной чурке сидеть даже жарко, а в тени еще лежит иней. Уже 12 часов, а самолета все нет. Значит, на поезд сегодня я уже опоздал. Что ж, остается подчиниться необходимости и созерцать прекрасный таежный день. На юге ярко сияет солнце, а на севере настолько чистое небо, что четко видна половинка луны со всеми ее кратерами и морями. Смотришь на нее, и кажется, что она плывет в синеве и даже крутится. А в легкие льется удивительно чистый, осязаемый воздух тайги, замешанный на запахах хвои и еще чего-то неуловимого, что тревожит душу и предсказывает в природе грядущие перемены поздней осени, ненастий и снегов.
В 13 часов сквозь монотонный звук работающего движка электростанции слышен рокот мотора и над верхушками елей по каньону Абакана показывается самолет. Быстро на аэродром.
Через 30 минут взлет. В кабине АН-2 я один в соседстве с огромной бочкой из-под солярки. Летим низко, иногда прямо над верхушками деревьев. Сверху прослеживается четкая зависимость – на северных склонах кедрач и ельник, на южных – березняк и осинник. Сверкают краски осени, но уже более блеклые, чем несколько дней назад. Много «седины” от опавших берез ближе к вершинам. Взбираемся в гору, чуть не чиркая крыльями о вершину и, вдруг, внизу открывается бездна – скала круто обрывается. Яркое солнце слепит газа, самолет все дальше уходит в горы, внизу гольцы покрытые снегом.
Начинается болтанка. Хорошо, что огромная бочка предусмотрительно закреплена растяжками, иначе бы мне несдобровать. В иллюминатор видно, что горы слева подернуты серой дымкой, справа – сияние горных хребтов. Видимость идеальная. Бесконечная грандиозно-величественная страна гор. Великое мироздание!
Мелькнуло ”Черное озеро”. Оно сегодня действительно аспидно-черное в обрамлении темно-зеленого хвойного леса. Белыми ленточками блестят на солнце бурлящие ручейки и речки. Вдруг на голой вершинке горы видны фигурки двух людей. Откуда в этом безбрежье на высоченной горе люди? Присматриваюсь повнимательнее. Да ведь это два низеньких кедра, неизвестно каким ветром занесенные и укрепившиеся на верхушке горы.
Уходим от острых скал, гольцов и провалов. Начинают преобладать горы с темным хвойным покрытием, но видны и оазисы буро-желто-красноватого лиственного леса. Величава и могущественна природа Саян в это время года, как, впрочем, и во все времена. Постепенно горы становятся все положе, а там вдалеке справа и сзади к самому небу вознеслись снежные хребты и вершины. Вот справа появилась сверкающая, петляющая и делящаяся на несколько рукавов, лента какого-то притока большого Абакана, вероятно, малый Абакан. А сам Абакан (кстати, в переводе «Медвежья кровь») слева внизу, несколько вдалеке течет сине-зеленоватой, уже широкой с плавными изгибами дорогой, окаймленной белесоватыми россыпями песка и гальки по берегам. Все площе и площе горы, все меньше снега внизу. В вдалеке – синий, сверкающий белизной вершин, Саян.
Уже сорок минут полета. Внизу Абакан, вода малая и хорошо виды перекаты, бурлящие боковые шиверы и камни с белыми бурунчиками воды ниже по течению – пороги. Вот, видна огромная скала, смело вставшая на пути мощной реки. Абакан ударяется в её лоб и делает поворот вправо, не в силах сдвинуть скалу. На петле поворота и возле неё белая пена воды, яростно бьющейся о каменную твердь. Не хотел бы я попасть в этот хаос на плоту или на байдарке.
Все меньше хвойных темнозеленных лесов, все больше желтого цвета берез с яркими пятнами красно пылающих осин. Местами видны кудрявые лиственницы в желто-золотом наряде осени.
Через пятьдесят минут лёта внизу показались поля с разбросанными на них желто-бурыми точками стогов и копен, черные полосы вспаханной земли, причудливо извивающиеся ленточки и ленты дорог. Все более проблескивает светло-желтый фон, здесь березы ещё почти не облетели и стоят в полном осеннем убранстве. Вот и Таштып. Этот раз летели быстро – всего час.
Сентябрь 1986 г.
>>