Таёжный Тупик
<< Агафья, невеста тайги >>
Лев Черепанов (Белоусов М.)

Особая точка зрения нашего корреспондента на события в сибирской тайге, высказанная год назад не изменялась. Новые факты подтверждают ее...

      Не знаю, как ваше, а мое сердце, ей-богу, дрогнуло, когда узнал про замужество Агафьи Лыковой. И раньше слышал я о женихах, пытавших счастья в таежных распадках. Правдой и неправдой совсем немолодые мужики выспрашивали тропку к сиротской избе на Еринат-реке. Будто чуяли, что некому вступиться за Агафью, и след в след кружили по тайге, в желаньях разыгрывая, как в карты, Агафьину судьбу-беду.
      Помните еще Агафью Карповну – ей сейчас 44? А отца ее, Карпа Осиповича, да братьев Совина и Димитрия с сестрой Натальей – теперь уже покойных? Из абаканской тайги – помните? Отшельников-старообрядцев, на полвека, а кто и на весь свой век, замкнувшихся средь зверья, и чaщ и по совершенной случайности «рассекреченных» с залетевшего к ним вертолета с геологами. Если б не язык, может, не приняли бы тогда Лыковых за своих – уж больно разнилось их убогое таежное житье с вертолетным гулом нашего века.
      Вот только без этого гула они хоть живы-здоровы были...
      Еще не высохли Агафьины слезы после тятенькиных жутких похорон, и сама она едва открестилась от чужой хвори. Доктор-профессор точно вывел, что от чужой. Как Агафья, так и тятенька с братьями и сестрой захворали от рудознатцев-геологов. И только из-за чистоты своей не справились с болью-болезнью. А чистота эта – от тайги. А еще вывел доктор, что не поберегли Лыковых именно пришлые. Знали ведь, что не обычные, не из соседней квартирки перед ними открылись двери, а к людям вроде грудных детей, которым всякая бацилла страшна и вредна. Откупались, как водится, подарками: кто мешком зерна, кто шубой, кто щенком. Вот, откупились...
      Еще на слуху у Агафьи наказ родительский: ждать божьего случая иль божьего человека. Так решил ей жизнь-задачу, помирая, Карп Осипович, строгий и словом, и серой. Коли сбудется, сказал он, такой человек, так и конец таежному скитанью – выходить за него. А коли нет, так оставаться ей невестой тайги и не горевать, потому как тайга-леснина – не враг Лыковым, а всегда защита и опора.
      Лес кормил, поил, одевал их, здоровье и силы крепил, а если ранил, то небольно, без зла. Лес укрыл их от выстрелов и погонь, от подневольного вхожденья в колхоз, от чужого уклада и дурного взгляда. Он стал им пустынью, в которой уединились не согласные с миром души. Он сберег их от пожаров и зверей, но, увы, не спас-таки от встречи с недобрым человеком...
      И вот замужество Агафьи, отказавшей, кажется, всем уже охотникам, коих немало шастало возле заимки за одиннадцать лет, то есть с той поры, как залетели к Еринату рудознатцы.
      Не верилось, нет, в божий случай. И лишь вышел опять из тайги мой знакомый Лев Степанович, писатель, собравший нс одну уже с учеными экспедицию в Лыков край, я – сразу же к нему. И первое, что услышал про Агафьино замужество:
      – Да никакой свадьбы там... Никакой...
      И спутник Черепанова по экспедиции – не из ученых светских, а из церковных, – посланный к Агафье старообрядческим митрополитом Московским и всея Руси Алимпием, Александр Семенович Лебедев, повторил то же:
      – Свадьбы не было, не верьте, Христа ради...
      – Что же тогда было?..

      Прошлой осенью в женском монастыре на Каа-Хеме, в самых верховьях Енисея, над письмом горемычной Агафьи Карповны чуть ли не в голос плакали при лучине монашки. Давняя Агафьина родня, черноризица, иль иночка, Максимила читала письмо сестре по житью-бытью Анне. Звала Агафья к себе на Еринат-реку, в тайгу на заимку скрасить одиночество, трудиться вместе и молиться в согласии. Страхом и надеждой делилась. Последней, кажется, надеждой.
      Ответ Максимилы писан был не сразу, а в феврале уж: видно, много передумала Максимила над Агафьиным зовом и над своей судьбой тоже.
      «Узнала о твоей скорби – и мне скорбь – писала Максимила. – Чем же могу помочь. Мой совет: проси, кто сможет тебя привезти сюда. Мне к тебе ехать возбранно от бога, чин на мне. Если не желаешь жить в мире, то приезжай. Сердце мое исполнено жалости и тебе».
      Письмо задержалось по непогоде да из-за оказий, но все ж добралось до Агафьиной избы. Только напасть-то, говорят, быстрей милости...

      Еще до новогодья набрел на заимку волк. Зря пугала его Агафья стрельбой – не ушел.
      Козу, привязанную у избы, не тронул, а только тропку вытоптал, будто сторож. Дружка, дворнягу, привезенного сюда прежде, тоже не тронул. Через день же, когда, волчище сунулся в Дружкову плошку поесть, тот хоть и мал, а хватил его за нос, аж кровавый след на снегу остался. Волк же стерпел. Стал жить под кедром шагов за тридцать от избы; в тайгу вместе ходили – волк да собака. Агафья кормила обоих, а волку даже конуру сложила, признав за ним жительство на заимке. Да и как было не признать – ведь не день-ночь, не недельку, а пять месяцев кряду жил у нее серый, заявившийся, будто из сказки какой, к Агафьиному дому. Может, тайга его выбрала, прознав об Агафьиных страданиях и страхах, в защитники ей, раз люди-то не спешили с помощью.
      Но однажды появился на заимке бывший лодочник рудознатцев Иван Тропин и первым выстрелом уложил Агафьиного волка. С того выстрела началась для Агафьи черная полоса.
      «Здоровьем не очень, – написала она доктору-профессору в Красноярск. – Но адышка и руки стали терпнуть. Парафином прогревать одна не смогла, балзамом натирава. Пока маленка полекче стало. Игорь Павлович, не сможете ли лекарства найти... В гости милости просим, приезжайте».
      Забеспокоился Игорь Павлович Назаров. О тревогах сьоих сообщил в Москву Черепанову. Тот побежал к геологам в министерство. Напряглигь телефонные провода за Урал. Ответ дали скорый, будто заготовленный: «Агафья жива-здорова, замужем и не желает никого видеть». Словом, с ее весточкой великая разница вышла. Только никогда Агафья не врала, значит, слукавили геологи иль спутались телефонные провода над Уральским хребтом.
      – И что дальше? – спрашиваю Льва Степановича Черепанова...
      ...Собрались в путь. По дороге еще боле слухов напитались. Где вброд, где на лыжах вышли к Еринату – уже весна была, март. Наконец добрались. Навстречу выскочила из избы Агафья. На лице то ли радость, то ли испуг, губы обметаны, как после горячки, под глазами мешки. Никогда такой ее не видели. А за спиной Агафьиной – неизвестный им прежде Иван Тропин, из охотников, 64 лет от роду.
      Еще прошлой весной приезжал Иван сюда свататься, но Агафья отказала. Родством стыдила – он Агафье троюродным племянником приходится. Зла против него не имела и не возражала, кабы жить как брату с сестрой. А нынче, когда скрутило ее, так что «на пол бросало», в обморок, взялся он по-братски помочь ей. И чтобы всякую надежду отставить, сожгла Агафья сшитую еще маменькой шапочку-повойник, какой прежде покрывали голову замужние бабы. Нам этот обычай православный непонятен из-за муэейности своей. Только по старым обрядам это строго положено, как, скажем, паранджа у мусульман. И нарушение оскорбит и человека, и веру. Однако не остановило это Ивана. Случилось все в самую тяжкую минуту Агафьиной хвори...
      – Никакой он мне не муж! – рыдала Агафья. – Пусть уходит!..
      К милосердию взывала, только никто ее не услышал. Не оградил от беды...

      Сколько уже бед случилось с ней от этой глухоты сердечной. Приезжали, любопытствовали люди, удивлялись, восхищались, щелкали тайком затворами фотоаппаратов – и убирались восвояси. А потом по деталькам раскладывали, как анатомировали, ее житье-бытье. И слово за слово выходило, вроде в музей этнографии мы попадали – интересно ж! И в кунсткамеру с ее уродливыми чудесами – удивительно! И вообще на какой-то душещипательный эксперимент. выжимающий многотиражно и периодически очередную слезу у милосердного нашего и ненашего читателя. Кто-то после этого слал в редакции свое «брачное объявление». Кто-то от чистого, кажется, сердца предлагал деньги. Кто-то забрасывал с вертолетом посылки. Но «эксперимент» как шел, так и продолжается своим чередом.
      Что же, спрашивается, дали люди, пробравшиеся на таежную заимку, ее обитателям, кроме горя и бед? Возможность полетать на самолете? Послушать транзистор? Показать спутник, блуждающий по ночному небу? Промтовары? Все это – да, все это было. Но какие человеческие токи, которых прежде не испытывали отшельники, протянула сюда наша цивилизация? Прибавила ль к их отзывчивости и доброте еще толику? Облегчила ль их одиночество? Вернула ль утраченное доверие? Нет, ничего такого сделать, кажется, не удалось. Так, может быть, гораздо лучше было бы, если б не сел сюда вертолет и обошлось без всяких сенсаций? Или мы все-таки должны были хоть на примере Лыковых убедиться в своем мнимом нравственном преимуществе перед этими заблудшими в скитаниях людьми? И для пущего контраста выбрали Ивана Тропина?..
      А кто он такой, Иван? Не старообрядец и веры, как обещал Агафье, не принял. Пьет, матерщинник, дважды был женат, одну жену похоронил, другая ушла. С Лыковым, говорит, познакомился недавно, но на самом деле искал их следа еще в 1943 году. С отрядом НКВД отлавливал он тогда по тайге всякого схоронившегося, а лотом через год еще ходил. Но Карп Осипович не поддался, запутал след. Да, вишь, теперь Иван след отыскал...
     
      Не снесла Агафья бед и в отчаянии уже сама двинулась к Максимиле. Однако не прижилась она в монастыре на Каа-Хеме. Воздух тамошний сырой, леса недостаток, а главное-то – разный толк с монастырскими. Ведь все они старообрядцы-беспоповцы. А Агафья, оказалось, поповского толка, хотя никогда в церкви не была. И есть к этому все доказательства, даже святые дары, доставшиеся Агафье от бабки ее Вассы. Причем с той еще поры, когда разоряли монастырь староверов возле Саратова, на Иргиз-реке. Куда ж тут в чужой монастырь со своим уставом!
      На большом резиновом плоту вместе с иконками и святыми дарами в старом бочонке спустилась Агафья по порожистому Малому Енисею – не хотела ждать других оказий. Впервые побывала в небе на самолете Аэрофлота, хоть и без паспорта.
      Тут и новая экспедиция, прослышав про Агафьино горе, догнала Агафью. Помогли ей скотину вернуть на Еринат. Дров, как всегда, напилили-нарубили. Почитали вместе письмо от сочувствующих: «Может быть, еще получится жизнь с Иваном Васильевичем Тропиным? Может, ты рано и поспешно от него отреклась?..» Только Агафья по-другому решила. Надела на голову ленту, как это прежде делали в девичьем кругу. И Максимиле написала про это, и митрополиту Алимпию. Одно только боязно, что на заимке, как прежде, действует «закон тайги». Ведь сколько уже ни обращались к местным хакасским властям, нет пока ответа, который обнадежил бы.
      А ответ нужен, пожалуй, что один: мол, не беспокойтесь, власти выбрали опекунский совет. Будет этот совет милосердия за отца и за брата Агафье. И хоть снимаются уже рудознатцы со своей стоянки, самой ближней, в тридцати верстах от Агафьи, будет этот совет тревожиться как следует. И еще: что особый счет открыт в местном банке – Агафьин фонд, чтобы, когда надо, можно было поднять в небо вертолет, а это денег стоит. Важно, чтоб был порядок и у путешественников по тайге, а то их то густо на заимке, то пусто. Может, теперь как никогда нужно здесь принять особое Агафьино расписание.
      ...Много чего надо для невесты тайги. Много мы ей задолжали, «приручив». Ведь все Лыковы умерли. Осталась одна Агафья...
      15 ноября 1989 г.

>>