Таёжный Тупик
<< Агафья рисует >>
Василий Песков

      Собираясь к Агафье, мне пришла мысль попросить Агафью что-либо нарисовать. Я положил в рюкзак стопку хорошей бумаги и несколько черных карандашей-фломастеров с надеждой на эксперимент рисованья, не зная, впрочем, как к этому отнесется 52-летняя таежница, никогда не рисовавшая даже прутиком на песке.
      И вот подходящий момент. Ждем вертолета, но не знаем, когда он появится. Понимая, что творчество – процесс интимный, я попросил Сергея и Ерофея заняться чем-нибудь у костра, а Агафью пригласил сесть к столу.
      – Пишешь ты хорошо, – сказал я, зная, что Агафья уменьем писать гордится. – А попробуй-ка рисовать...
      – А это цё?
      Я взял фломастер и нарисовал хорошо тут известную птицу
      – Кедровка... – улыбнулась Агафья.
      – Вот и ты нарисуй...
      Свое «произведение» я убрал, чтобы избежать копирования. Агафья с опаской взяла бумагу, черный фломастер и не очень уверенно изобразила птицу. На кедровку она походила лишь отдаленно, но рисунок был, несомненно, интересней, чем мой.

      – А теперь нарисуй-ка серп... чайник... ножницы... Я называл то, что попадалось, в избе на глаза, и Агафья, уже с заметным азартом изображала привычные ей предметы. Посмеиваясь, по собственной инициативе нарисовала она железную печку. Чтоб не было никакого сомненья в изображеньях Агафья каждое подписала.

      Больше всего хлопот художнице доставило висевшее на стене ружье. Агафья подошла его разглядеть и потом уж, по памяти, изобразила нечто похожее на мушкет, но с надписью «руже». Следующая ступень урока: рисовать то, чего в избе не было, но что Агафья все-таки хорошо знала.
      – Ну нарисуй рыбу...

      К моему удивленью, рыба появилась на листе без затруднений и в полминуты. И репу, и «кедру» нарисовала Агафья легко и скоро.

      – А вот ты рассказывала: филин часто сидел на сушине...
      Филина Агафья почему-то не знала, с чего начать.
      – Ну что у него больше всего запомнилось?
      – Глаза и уши.
      Нарисовала сначала глаза, и уж вокруг них – все остальное. Примерно так же изображался лось. Агафья сказала, что у лося длинные ноги и большой-большой нос. Это и было запечатлено на бумаге. Немного подумав, Агафья пририсовала раздвоенные копыта. А когда я сказал, что у лосей бывают большие, как у маралов, рога, Агафья сказала, что с большими рогами лосей не видела, а видела с маленькими, «как палочки».

      Потом мастерица легко изобразила трубу, даже дым из трубы не забыла. Но стена избы была белым квадратом. Мы вышли наружу взглянуть на постройку, и я показал Агафье рисунок.
      – Чем отличается?
      – На избе видно плахи...
      – Нарисуешь?
      Нарисовала.

И еще, без большого труда, нарисовала собаку у будки и солнце в смешных волосьях лучей.

      На предложение нарисовать, что хочет сама, Агафья молча изобразила старообрядческий крест, холмик над ним и подписала: «могила».
      – Думаешь об этом?
      – А как не думать? Жизнь ведь небесконечна.
      Но говорила это художница без горечи, без унынья, и вслед за крестом взялась рисовать петуха, но задумалась в затруднении.
      – У него что главное?
      – Хвост, гребешок...
      – Ну вот и действуй...

Рисунок Сергея Любаева
      Я не мог сдержать восхищенья за минуту нарисованным петухом. Для первого урока это был безусловный шедевр.
      – Сам Пикассо позавидовал бы...

      – Это кто ж – Пикассо? – осторожно спросила Агафья и, не дожидаясь ответа, сделала на листе подпись, поясняющую, кто и когда это все рисовал: «Рисавава Агафья 25 апреля от сотворениа мира семь тыщ пять сот шестой год».

      Два часа сидения за столом пролетели мгновенно. Агафья изобразила многое из того, что ее окружало. Я не скупился на похвалы, но Агафья и без них чувствовала, что сделала что-то для нее самой интересное.

С улыбкой разглядывая листы, сказала:
      – Баловство, а какая-то благость в ём.
      Это было сказано искренне. И впервые за шестнадцать лет наших встреч Агафья не пугалась фотоаппарата и даже поправила платок, когда я об этом ее попросил.
      Когда мы вышли «на публику», мужики – Ерофей и Сергей – потребовали немедля им все показать.
      – Ну вот появился у меня конкурент, – улыбнулся Сергей.
      Ерофей же пришел в обычный шумный восторг.
      – Я ж говорил: она все умеет! Немного ее подучить, Маргариту Тэтчер переплюнет.
      Я попросил Сергея нарисовать все, что нарисовано было Агафьей, и сам тоже изобразил топор, ножницы, репу... Мы сравнили и переглянулись. Наши с Сергеем рисунки были, конечно, более ясными и понятными, но скучными, как в книжках для раскрашивания. А в том, что сделала за два часа Агафья, было что-то заставляющее с любопытством разглядывать каждую черточку.
      Кто-то сказал, что в любом человеке живет художник. Проба способностей проходит обычно в детстве. Вот так же, как Агафья, многие малюют в первом – во втором классе. Умные родители сохраняют рисунки, чтоб показать потом уже взрослому человеку: вот гляди, как ты нарисовал корову, зайчика, самолет, Деда Мороза. Для Агафьи это проба способностей опоздала на четыре с половиной десятка лет. На свои рисунки она смотрела с любопытством ребенка и с улыбкой уже много пожившего человека. С Сергеем и Ерофеем мы несколько раз переложили листы. Агафья наблюдала за нами, смущенно покусывая кончик платка.
      27 мая 1998 г.

>>