Таёжный Тупик
<< Коза – в подарок >>
(Новоселье козы)
Василий Песков

       Волны жизни людской докатываются сюда изредка – с появлением редких теперь вертолетов. А жизнь таежная – рядом. И хотя не всегда она на виду, все же ее дыхание чувствуют. К осени чаще и ниже над речкой летает ворон. («Клюв у него, как кайло», – определяет Агафья.) У жилья появилась пропадавшая где-то летом веселая птичка поползень. От избушек улетая, держит он в клюве кедровый орешек. «У вас ворует...» – говорю я жильцам. И точно. В тугом мешке азартный воришка остреньким клювом проделал дырки, похожие на попадания пуль, и неустанно, день за днем, прячет добычу где-то рядом, в тайге. Орехи второй уже год в этих местах не рождаются, и Агафья с ворчаньем окутывает мешок пленкой.
      Желающих чем-нибудь поживиться в «усадьбе» немало. В этом году напастью стали бурундуки и мыши, опустошившие полосу ржи. Теперь, осенью, бурундуки отдалились, зато мышей холода погнали к избушкам – прорва крупных полевок! Четыре кошки так на мышах отъелись, что не резво уже гоняются за добычей, а поймав, не едят, приносят и кладут на пороге – служим! В помощь мышеловам Агафья расставила в нужных местах давилки (насторожка с приманкой и доска с камнем).
       Давилки срабатывают регулярно. Агафья в своем закутке не ленится при свете фонарика ночью делать новые насторожки, и к утру под дощечкой давилки – очередная таежная гостья.

      Главная неприятность – там, где стоят сети и ловушки возле плотины. Тут защититься от грабителей трудно. Своей законной добычей считают застрявшую в западнях рыбу норка и выдра. «Норка поганит рыбу», – объясняет Агафья, показывая нам сети, в которых резвый зверек выедает лакомые части хариусов, не повреждая, однако, сети. Но сущее бедствие – выдра. С началом хода рыбы она откуда-то переселилась поближе к снастям и тут орудует по ночам, а бывает, и днем. «Иногда ее видим игриво плывущей в реке, – говорит Ерофей. – Пытаемся испугать выстрелами. Не боится! Ставим возле сетей капканы – обходит!» Похищение рыбы – потеря ощутимая для людей. Установка «заездки» (плотины), чистка ее от плывущей осенней листвы – тяжкий труд для двух женщин, иногда ночующих при костре у плотины ради двух-трех десятков некрупных рыбок. Особое огорченье – рваные сети после набегов выдры. Их приходится вынимать и латать. А вода-то при снеге уже ледяная. У Агафьи от копанья в земле и от холода руки в трещинах, да и стоянье в воде в резиновых сапогах прибавляет болезней. Но рыба – единственный после яиц и гороха белковый продукт в здешней пище, и ловля рыбы по осени – святое дело для женщин.

      Хозяин в здешней тайге медведь. Лыковы всегда медведей боялись. С одним, агрессивным, вели опасное безоружное противоборство. Избавились от медведя, когда с помощью геологов поставили на тропе его самострел.
      К нынешнему обиталищу людей медведи постоянно приходят. Их привлекает запах жилья, блеянье коз и кудахтанье кур. Один пробовал раскопать погребение Карпа Осиповича Лыкова (в 1987 году). Медведи, правда, остерегаются подходить близко. Агафья по периметру «усадьбы» развешивает тряпки, полагая, что звери боятся красного цвета, но старые ведра на кольях, по которым стучат камнями, возможно, средство самое верное напугать таежного гостя. Случай, пережитый Надеждой минувшим летом, заставляет к медведям относиться серьезно.
      Надежда, стоя в воде, выбирала рыбу из сети. Разогнувшись, она увидела зверя, стоявшего от нее в десятке шагов. «Назад было пятиться некуда – вода! А на берегу – он. Уронив сеть, я закричала не своим голосом. И медведь убежал. Что было у него на уме – не знаю. Возможно, он лишь случайно, не видя меня за кустами, вышел к реке. Но теперь хожу я с ружьем, а больше полагаюсь на громыхание камня в ведерке, которое постоянно ношу с собой».
      Медвежьи следы на сером песке у речки показали и нам. Что привлекает зверя сюда – не ясно. Ерофей уверен, что это медведица, потерявшая тут малышей (весной ее видели с медвежатами), и она никак не может забыть потери – вертится в этих местах. Может, и так. Но медведи и ранее появлялись в огороде и на реке. Собаки, учуяв зверя, постоянно оповещают о его приближении. Их лай, возможно, вернее всего тормозит любопытство медведей.

      Собак две. Одна – добрая, готовая валяться перед всеми, подняв кверху лапы, – Тюбик. Другая – строгая, сидящая на цепи Ветка, которой медведей по природе полагается не бояться. И она не трусит, если их чует.
      Еще в домашнем хозяйстве живут тут кошки. Их четыре, считая нелюдимого, с мордой разбойника, кота без имени. Своего соперника он изгнал из «усадьбы» и единоличен в своем гареме. Изгнанник одичал и летом, похоже, в тайге благоденствовал, лишь изредка попадаясь кому-нибудь на глаза. Что будет делать изгнанник с приходом зимы – не ясно.
      Всеобщий любимец тут – серый с темной мордой котенок, названный, явно с подачи шаловливого Ерофея, Черномырдиным. Агафья вполне понимает смысл этой шутки и, если не занята, посмеивается, не отпускает любимца с рук. Маленький Черномырдин уже сделал заявку на право считаться охотником. При мне на печи у Агафьи прищучил мышь и, вполне понимая, что добыча принадлежит ему и только ему, шмыгнул в дверь, для него приоткрытую.
      Избыток мышей Агафья надумала утилизировать, посоветовавшись потихоньку со мной. Топором она измельчила три тушки и кинула курам. Драка за мясо показала, сколь не хватает сидящим в загоне птицам белкового корма.
      Не хватает курам и кальция. «Яйца стали нести мягкие, как полиэтиленовые, и облезли все – без перьев, голые были», – рассказывает «птичница», склонная к экспериментаторству. Кур Агафья пыталась кормить древесным углем и мелко рубленным пластиком от бутылок. Но кто-то вовремя объяснил ей, что нужно сделать. Вместе с Надеждой в пойме реки наискали они нужных белого цвета камней, прокалили их на огне и истолченными в ступке стали подмешивать в корм. Куры сразу пошли на поправку – нормальными, в твердой скорлупе, стали нести яйца, и быстро у всех выросли перья. Только петух пока бегает без хвоста, что, впрочем, не мешает ему выполнять предназначенье свое.
      Появление в загоне четырех привезенных в подарок из Абакана несушек немедленно разрушило строгую у кур иерархию. Они поцапались, выясняя, кому тут быть первой, кому второй. Новички эти правила знали и отвоевали себе место где-то в первой половине здешней табели о рангах.

      Ну и о козах. Я привез сюда троечку их лет пятнадцать назад.
      Династия мелких пуховых, не слишком удойных коз продержалась до этого года благополучно. Но сначала белый козел, а потом одна козочка пали. Отчего? Козел стал прибаливать, показывал равнодушие к противоположному полу. Агафья лечила его таблетками и этим, думать надо, укоротила жениху жизнь. Коза же, по мнению Надежды, оттого пала, что Агафья поила ее сильно соленой водой. (Кто-то сказал ей, что молока от этого будет больше.) Такую причину гибели самолюбивая Агафья признать отказалась, отчего вспыхнул протуберанец раздора с Надеждой. Но я сказал, что, возможно, коза действительно пала «от пересола», и посоветовал еду козам лишь чуть подсаливать и близко поставить кастрюльку с крепко соленой глиной – пусть лижут без принуждения сколько захочется. Агафья, задумавшись, согласилась.
      Подаренную «Комсомольской правдой» и купленную в Горно-Алтайске козу я переправил сюда без помех. Правда, не знавшая вертолета Белка положила в летательном аппарате голову на пол и обреченно закрыла глаза. Но как только сели, она по лестнице быстро скатилась вниз, в незнакомый ей мир, и через пять минут на поводке у Агафьи уже обкусывала желтые кустики ивняков. Доение коз – дело, требующее навыков. В прошлом мне пришлось Агафью этому делу учить. Теперь, при пятнадцатилетнем опыте, Агафья знала, что делать. Однако Белка, чуя новые запахи и грубоватые руки новой хозяйки, молоко решила «прижать» и только утром дала побольше. А дня через два мы варили уже овсянку на вкусном и, как говорит Агафья, «пользительном» молоке. Одно смущает жителей Тупика: шерсть у рослой козы жидковата для здешних зимних температур. Но находчивая Агафья сказала, что выход есть – сошьет для козы телогрейку. А для начала решено поместить Белку в родовое строение Лыковых – в избушку два на два метра. Агафья наносила сюда соломы, пристроила к стенке полочку для лежанья козы. «Как в купейном вагоне...» – пошутил Ерофей.
      За всеми этими хлопотами исподлобья наблюдал старожил этих мест – черный, невыносимо вонючий козел. Он нюхал воздух и явно желал, чтобы все грядущее пришло по возможности без задержек.

      В день накануне отлета мы с Агафьей стояли возле рыхлых куч земли в огороде. Никогда раньше такого тут не было. «Это рытик», – сказала Агафья. Кого Лыковы называли «рытиком» – крота или какого-нибудь иного обитателя здешних дебрей, – выяснить я не смог. Вызванный для консультации Ерофей тоже картину не прояснил.
      В то время, когда мы решали биологическую задачу, на елку возле обрыва у реки села сойка. Мы ей мешали овладеть потрохами рыб у воды. Сойка сердито, как только умеет она, до сороки еще, гаркнула, и сейчас же на этот звук с крайнего дерева у огорода спикировал ястреб-перепелятник. Но то ли наше присутствие смутило охотника, то ли сойка сидела так, что трудно было когтями ее достать, но только ястреб вынырнул из кроны елки ни с чем и резко взмыл кверху. В бинокль я разглядел сойку – она сидела в развилке сучков, тихая, забывшая о потрошках. Мы вышли к обрыву глянуть на реку: не появится ли в игривых своих путешествиях выдра? Нет, все было спокойно. Шумела в таежной тиши вода да ворон прокаркал, обозревая в патрульном полете – нет ли чего интересного на реке.
      3 ноября 2000 г.


На тропе древлего благочестия.

>>