Таёжный Тупик
<< Заточившие себя >>
В таежной глухомани • Жизнь прошла мимо • Черный круг далекого солнца • Вернутся ли они к людям?
Николай Журавлев

      Теперь растрепанные серые облака плыли где-то далеко внизу, и в разрывах между ними просматривалась долина реки Абакан, подернутая синей дым-кок. Там, внизу, остались трое суток пути. Лодка, пороги, бесконечные волоки, ночевки у костра, тучи комаров и ливни с грозами.
      Привал. Мы падаем на мокрый мох. Нс хватает воздуха. Мы – это политический обозреватель газеты «Социалистическая индустрия» Юрий Свинтицкий, наш проводник – охотник Юрий Маганаков из Абазинского кооппромхоза, старший сержант милиции из Абазинского отделения Таштыпского райотдела Анатолий Ащеулов и автор этих строк. Мы держали путь в верховье реки Абакан, в один из затерянных в отрогах Саян каньонов, где жила, по слухам, затворническая семья.
      Что за семья? Разговоров о ней было много. Одни уверяли, что это староверы-пятидесятники, скрывшиеся от Советской власти, другие говорили, что это бывший белогвардеец, убивший старшего брата и скрывшийся с его молодой женой, третьи... А пот толком никто ничего не знал.
      Днем раньше мы останавливались у геологов на Волковском железорудном месторождении. Они подтвердили: да, такая семья действительно существует. И дали нам координаты.
      Тропа вьется среди замшелых серых базальтов, бородатых, скрюченных на горном ветру лиственниц, кедров, серого ноздреватого снега в расщелинах. Облака, словно грязная вата, застряли внизу в распадках, солнце, как в омут, нырнуло в надвигающуюся чернолиловую тучу. Все вокруг приобрело сине-холодный тревожный оттенок. Мы заспешили, спотыкаясь об острые камни, торчащие из-под пожелтевшего мха.
      Перевалив еще одну каменную гривку, вышли к перевалу. Почти две тысячи метров подъема остались позади. Внизу, в синей пропасти горной долины, рокотах мощный поток.
      Тропинка круто, порой отвесно падала вниз. Приходилось на четвереньках, цепляясь за что попало, не спускаться, а сползать по мокрым камням. Неожиданно за поворотом тропы увидели поляну с рядками высаженного картофеля, грядки лука, посевы конопли. Ближе к шумной речке стояло небольшое, почти развалившееся строение, напоминающее не то баню, нс то сарай, подпертое со всех: сторон кольями, просто приваленными полуистлевшими бревнами, а из трубы курился голубой дымок.
      Неистово ревел ручей. Сгущались сумерки. Скрипнула дверь, в черном проеме показался старик с нечесанной седой головой и растрепанной белой бородой. На нем была длинная серого цвета рубаха, перетянутая в поясе веревочкой, и такого же цвета штаны. Вся поза старика была настороженной, он готов был в любую минуту скрыться в черном проеме двери. Мы молча рассматривали друг друга. На наше приветствие старик сложил на груди руки и низко поклонился каждому из нас. Проговорил неразборчиво:
      – С богом вас, со счастливым прибытием...
      Из дверей появились еще две мужские фигуры в таком же одеянии, босиком. Ростом они были намного ниже старика, такие же бородатые. Быстро поклонились, перекрестились на все четыре стороны и скрылись в «келье». Через несколько минут дверь снова отворилась, и перед нами, словно привидения, предстали, судя по одежде, две женщины. Одна из них поклонилась нам и, сложа руки на груди, ушла в темноту, ушла так тихо, словно растаяла в сгущавшихся сумерках. Вернулась с большим пучком зеленого лука, при этом говоря что-то нараспев. О чем говорила, было совершенно непонятно. Но догадались – нас угощают. Поблагодарив, взяли, хотя луку нам совсем не хотелось. Старик пригласил войти в «избу». Густая темнота окутала нас. Пошарив руками, нашли подобие лавки. Сели.
      Вспыхнула лучина, неровным светом освещая убогое жилье. В первую очередь бросились в глаза берестяные коробки и коробочки, различной формы большие и маленькие туеса. Здесь все было изготовлено из бересты, дерева, камня. Лучина, воткнутая в расщелину высокой чурки, поставленной посредине избы, трещала. Члены семьи усердно молились, всхлипывая. Порой бормотание переходило в пение, вдруг все разом падали на колени, крестясь, отбивали земные поклоны.
      Из молитв старика понял – вера их христианская. Все те знания, которые я раньше почерпнул в самой библии и атеистической литературе, теперь пригодились. Контакт был найден. Мы со стариком говорили о святом писании, о Старом и Новом завете, о высказываниях апостолов. Незаметно разговор был переведен на интересующую нас тему.
      Вот о чем поведал нам Карп Осипович Лыков – так звали старика:
      – Мой отец мальчонкой пришел в эти края. Говорил, что с дедом, бабкой и другими односельчанами добирались сюда три, а может, и более месяцев. Все лучшей доли искали. Жили старики, дай бог памяти, где-то шибко далеко за большими горами, кажись, Ялуторовск город, али как? Я-то ведь никогда городов не видывал. Отца своего не помню – помер, когда я малым был. А потом и деда с бабкой не стало. Вдвоем с братом остались. Говаривали, люди царя спихнули.
      Власть не поймешь какая была. Все куда-то бежали. Какие-то белые, красные объявились. Бога совсем забыли. Правда, в святом писании написана: и пойдет брат на брата, отец на сына, сын на отца.
      – Карп Осипович, вы давно здесь живете?
      – С тех пор, как убили моего старшего брата, тогда мы на заимке жили. Проплывали вы ее. Верст двести ниже по реке, царство ему небесное. Тогда я со своей женой и ушел сюда от людского мира. Здесь и дети родились. Агафье тридцать восемь, Дмитрий постарше будет. Наталье пятый десяток, а Савину за пятьдесят пять пошло, мать их девятнадцать лет как померла, и похоронили тут. Около тропинки могилка ее. Видели, когда проходили. Мать грамотная была, церковно-приходскую семинарию окончила. И детишек читать, писать научила. Царство ей и вечный покой.
      Все заголосили, запричитали, прося у бога помилование за грехи земные и вымаливая покоя и радости на будущее.
      Было, наверное, около двенадцати часов ночи. Меня сводили к «святому говорливому потоку» – в нем я омыл свои руки, осенили в темноте крестным знамением. Теперь я был окончательно причислен к верующим, мне разрешалось прикасаться к предметам и вещам, к книгам, которые аккуратно стояли на прокопченной полке.
      Они прежде всего бросались в глаза – большие, в деревянных обложках и истлевших кожаных переплетах с медными застежками. Все написаны славянской вязью. Текст сопровождался цветными рисунками. Здесь были библии, описание и деяния всех святых, их высказывания. Молитвенники с молитвами и заговорами на все случаи жизни. Описание всех церковных праздников. Я читал вслух. То, что для меня было непонятно, разъясняли Дмитрий и Карп Осипович. Наталья и Агафья светили зажженной лучиной. Читал, украдкой наблюдая за женщинами и мужчинами. Были они очень бледны, кожа на лице и руках грязная, дряблая. Глаза же быстрые, настороженные. Разговорная речь певуча и, наверное, на девяносто процентов состояла из славянского говора.
      Старик заметил:
      – Кабы знали, какая вера и власть и что не будет гонения на нашего бога, может быть, и были бы ближе к людям. В писании сказано: здесь, на земле, мы люди временные. И наше деяние не угодно богу. Мы должны денно и нощно отмаливать у всевышнего прошения за грехи наши. В поте добывать пропитание себе. Остерегайся ближнего своего. Писание сбывается. В откровении святого Иоанна сказано: и пройдут по земле огненные кони, пролетят железные птицы. Мы этих птиц видели в небе. А еще по небу летят новые звезды. Это предзнаменование. Будет конец света...
      Мы долго в этот вечер рассказывали семье Лыковых о всех тех переменах, которые произошли после Октябрьской революции. О власти рабочих и крестьян, о стройках и людях, о больших преобразованиях. Говорили о том, что дала Советская власть народу. Рассказывали о Великой Отечественной. Для Лыковых наш рассказ был какой-то новой придуманной сказкой. Мы видели, с какой боязнью, неверием и в то же время любопытством, с каким суеверным страхом они слушали нас. То представление о мире, которое сформировалось у них, мы по-видимому, перевернули с головы на ноги. Они восклицаниями, бормотанием прерывали нас, падали на колени и молились усердно, ударяясь годовой о земляной пол.
      После продолжительной молитвы Лыковы успокоились. Наталья, натянув на самые глаза подобие платка, стала что-то толочь в каменной ступе. Агафья разожгла в печи огонь. Через некоторое время нас угостили вареном картошкой и толчеными кедровыми орехами, разведенными холодной водой. Получилось подобие молока. Когда мы стали снимать кожуру с картошки, старик нам сделал замечание:
      – Снимать кожуру с картошки грешно, надо есть ее так, как создал господь бог...
      Оказалось, что в течение всей жизни никто из детей старика никогда не видел настоящего хлеба, сахара. И сколько помнят дети себя, они никогда не мылись в бане.
      Меня, как «единоверца», положили спать на покатую лавку. Мои спутники, разостлав накидку, легли на полу. Семья Лыковых ужинала, обсуждая услышанное. А я думал о превратности человеческой судьбы, о трагедии этой семьи, самозаточении в горном каньоне двух женщин и трех мужчин, сознательно лишивших себя самого дорогого – Родины.
      Ночь медленно уходила на запад. С рассветом начались моленья Лыковых. Туман поднялся к вершинам деревьев. Выглянуло солнце, а очи все еще продолжали молиться.
      На завалинке лежали заготовленные к зиме берестяная обувь, трава для подстилки-утепления. У другой стенки стоял мастерски сделанный ткацкий станок. Из орудии производства был только топор, от которого остался один обушок. И тут же на завалинке лежала отданная нами булка белого хлеба.
      Все, что мы предлагали Лыковым, было отвергнуто. Прикоснуться к чему-либо мирскому для них – страшный грех.
      Провожала нас вся семья. Подъем в гору был слишком крут. Карп Осипович, опершись на палку и тяжело дыша, сказал:
      – Стар я, сыночки, восемь десятков ужо минуло, а жизни-то не было. Согрешил, видно, перед богом... Вот и детей погубил...
      28 сентября 1980 г.

>>