Таёжный Тупик
<< Параллельная жизнь >>
Сергей Фомин
«…В тамошней дали я узнал такое, о чем не расскажешь. …Как передать, что тайна безценная и наша наука, вся эта наша наука, рядом с ней выглядит пустяками… В конце концов, важней всего даже не тайна, а пути к ней… Эти люди научили меня тому, без чего не обойтись в любом месте и во всякое время».
Хорхе Луис Борхес.
Приступая к публикации сохранившихся в одной из папок в старом сундуке на чердаке материалов, связанных с известной семьей староверов Лыковых, должен сразу же заявить, что интерес мой к этой теме был далеко не случайным, возникнув, как говорится, не на пустом месте.
Причина – в личных обстоятельствах. Дело в том, что мама моя и вся ее родня, которую я знаю (а помню я ее до четвертого колена – начиная с прапрадеда) были из тех самых мест, в которых жили когда-то Лыковы, из которых в преддверии массовой коллективизации те бежали, забравшись в глухую тайгу, которая была тут же, рядом…
То был самый юг Енисейской губернии, называющийся ныне Красноярским краем, на пограничье с Урянхаем – по-нынешнему Тувой.
По рассказам бабушек, предки их «спокон века» жили в селе Ермаковском, считающемся одним из старейших сибирских поселений. Расположено оно на левом берегу притока Енисея – реки Оя, берущей начало высоко в Саянских горах.
Точной даты основания Ермаковского никто не знает. Предпринимавший в 1916 г. розыски в архивах Ермаковской и Шушенской волостей краевед А.В. Андриянов никаких документов на сей счет не обнаружил.
Свою датировку – «предположительно 1828 год (или около того времени)» – он приводил по свидетельству старожилов. Некоторые селяне основателем Ермаковского называли родного брата фельдмаршала князя М.И. Кутузова, жившего тогда в волостном селе Шушенском.
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что в свидетелях у Андриянова оказались почему-то одни только ссыльно-поселенцы, слывшие среди местных как «нехорошие людишки», хотя Ермаковское ведь населяли не только они, но и коренные сибиряки, а также переселенцы из России.
Эти-то ссыльные название села производили то от названия близлежащего кургана «Ермак», то от имени казака-годовальщика Ермакова, после службы в Саянском остроге основавшего якобы в этих краях заимку.
Дело, как нам представляется, обстояло иным образом. Воевавшие под началом Ермака дружинники были людьми крепкими не только духом, но и своим естеством. Из летописей известно, что служили ермаковцы «в Сибири лет по сорок и больше с Сибирского взятия».
Раненые и увечные, они дожили до глубокой старости. Многие в конце земного своего поприща принимали монашеский постриг. «Из Ермаковых казаков, – доносил тобольский архимандрит, – постриженики лет во сто и больше…»
Не исключено, что одним из поселений, основали которое соратники прославленного атамана или их потомки, – и было село Ермаковское. Во всяком случае, так мне в один голос, решительно не представляя иного, рассказывали мои бабушки…
К середине XIX века Ермаковское считалось самым крупным селом Минусинского округа. К началу 1911 г. здесь уже было 447 дворов, в которых проживало 3550 человек.
В одном из этих дворов жила семья Тихоновых, насчитывавшая десять душ.
В 1856 г. в Ермаковском была построена церковь Трех Святителей; деревня превратилась в село. В мае 1884 г. возникла Ермаковская волость.
Одновременно с постройкой храма открылось церковно-приходское училище на 60 учащихся, два класса в котором закончила моя бабушка Вера.
Устоявшие в гражданскую войну сотни тысяч русских семей к концу 1920-х – с началом преступной коллективизации и безумной богоборческой вакханалии – не смогли уже удержаться в родных местах, были сорваны с корней и покатились, подобно перекати-поле, по лицу огромной страны, заполняя собою образовавшиеся – во исполнение фантастических проектов Мiровой Красной Антихристовой Власти – бреши: на стройках пятилеток, в рядах краснозвездной армии, за «колючкой» ГУЛАГа…
Сбылось сказанное когда-то старцами: «Побежит человек от человека. Везде побежит».
Лыковы бежали в тайгу, подальше от людей.
Тихоновы – в Иркутск, большой город, чтобы затеряться среди людей. Ведь, не забудем, есть и иная возможность ухода от страшной реальности: «Во граде, яко в пустыни живый».
Оба эти бегства – по существу акты гражданской войны, не прекращающейся с тех пор. Неизжитой.
Крамольную эту мысль высказал однажды в 1970-х Михаил Шолохов, сказав как-то после просмотра одной телепередачи сыну: «А гражданская война… она, может, и не кончилась»…
Сменяются поколения, а она идет, передаваясь по наследству, на генном, можно сказать, уровне, то затихая, то вновь разгораясь, принимая самые разные формы: от холодной до горячей, – оставаясь при этом всегда одной и той же – жестокой и безпощадной:
…Чужой промахнется,
А уж свой в своего всегда попадет.
Ограничивает ее лишь одно – возможности правящей власти. Но всё же не искореняет. Да и сам этот правящий слой, начиная с 1917 года у нас, по существу, несменяемый. Изменяя, подобно хамелеону, свою внешнюю окраску, суть его, сердцевина остаются, вопреки декларациям («Слова, слова, слова…»), одной и той же.
Не только первый, но и второй эшелон («либералы-западники») – из них. И крупные собственники, в основном, из тех же (да при приватизационных правилах иного просто и быть не могло).
Борьба, которая идет между ними, – не за то, как жить народу, а за одно лишь собственное место у корыта.
А потому была, есть и будет гражданская война «до последнего солдата» (русского человека), порожденная в том числе и нашим собственным соблазном (но и выбором – тоже!) сто лет назад.
Контакты с советской цивилизацией у тех, кто ушел «в леса», проходили по-разному.
Дед Агафьи Лыковой был убит безбожниками, приняв, по ее словам, перед смертью «лютые муки».
Работая над последним романом «Прокляты и убиты» и ища исхода для его главного героя, Виктор Астафьев, сам также живший вблизи тех мест, делился размышлениями со своим другом, литературным критиком Валентином Курбатовым: «Сначала думал так во тьму и увести. А потом всё-таки вижу, что надежда должна быть, выход должен теплиться. Не живет русский человек без надежды. Думаю, уведу своего героя к старообрядцам. Пусть к ним прибьется и с ними устоит. Они вон только сейчас из тайги стали выходить землю брать. А как их травили! С вертолетов гнали, бензином жгли, загоняя совсем в смертные места, где и хлеб не родился и картошка в ноготь. Но устояли! Если еще России постоять – она от Бога пойдет».
«Я восхищаюсь старообрядцами, – писал он в одном из писем в 1988 г., – которые и “новую эру” пережили. Не все, но пережили, не оскоромились, не отступили от древней веры. Комиссары испоганились, заворовались, одичали, предали свои высокие идеалы за булку с маслом. Старообрядцы, да и Церковь, хотя пусть и полуразбитая, устояла милостью и волею Божьей, и те же комиссары вынуждены ныне с нею считаться и заигрывать, хотя и скрежещут зубами».
Осенью 1945 г., рассказывал в книге «Солёное озеро» Владимiр Солоухин, в практически недоступный уголок южносибирской тайги добрался отряд военных топографов. Вышли они к избушке, в которой с конца 1920-х годов, оставив мiр, жила ныне широко известная семья старообрядцев Лыковых. Возглавлявший топографический отряд лейтенант Бережков, вернувшись, доносил по команде: «В семье дети. Двое уже взрослые. Глава же семьи, увидев погоны, решил, что вернулась Царская власть, начал молиться и пытался целовать мои сапоги».
Эта деталь с военными топографами не случайна.
Помню, как в начале 1960-х, одновременно с изучением околоземного космического пространства, стали интересоваться белыми пятнами на земле. Имея в виду, прежде всего, военные нужды, приступили к составлению подробных топографических карт. При этом особое место уделяли Сибири как наименее изученной части страны.
И вот во время аэрофотосъемки в Западной Сибири были обнаружены целые селения староверов, образовавшихся еще в годы коллективизации и религиозных гонений.
Мой папа, кстати, хорошо знавший Владимiра Солоухина уже в Москве, служил когда-то в одном из топографических отрядов, расквартированных в Иркутске.
Труд военных топографов был в то время весьма востребован. Много было белых пятен на востоке страны, в Сибири, но еще более насущными были задачи составления карт западных территорий, присоединенных к СССР накануне и после войны. Каждое лето вместе с отрядом топографов папа выезжал то в Кобрин в Белоруссии, то в Мукачево в Закарпатье, то в Монголию.
Случай с Лыковыми не был чем-то из ряда вон выходящим. Прекрасно помню, как в детстве (учился я тогда в первом или втором классе, а, стало быть, в 1960, 1961 или 1962 году) смотрел по Иркутскому телевидению передачу, сильно поразившую меня: о том, как во время аэрофотосъемок в тайге, в совершенно безлюдных местах на юге Красноярского края, было обнаружено большое поселение старообрядцев.
Люди жили без электричества и, «страшно сказать», без школы, больницы, кино, танцев, радио, телевизоров и газеты «Правда». Дома ставили под кронами вековых деревьев. Держали скотину, сажали огороды.
Родная «совецка власть», вещал диктор, безвомездно переселила всех этих «жертв религиозного фанатизма» в новое жилье с ярко горящими «лампочками Ильича» и просвещающими темных людей радиоточками.
Это отважное «жестокое житие» наследников первых русских землепроходцев, помню, так сильно поразило меня, что я взял свою ученическую ручку с пером «пионер» и, обмакнув его в чернильницу, сел за письмо. О чем – теперь уже точно не помню. Запечатав в конверт, на следующий день опустил его в синий почтовый ящик. Ответа тогда я так и не дождался. Да и слава Богу!
Наверное, увидев неуверенный ученический почерк, те, кому положено было обезпечивать покой и счастье советского народа, не придали ему никакого значения. Домашние же, узнав, обезпокоились не на шутку. Отругав, потом мне доходчиво объяснили всю опасность моего простодушия.
По какому же, могут спросить, адресу я писал? – Я и до сих пор помню название того населенного пункта в Красноярском крае: «Ярта на Енисее». (Много лет спустя для меня открылось потрясающее созвучие: на санскрите это слово, слегка измененное – Ятра – означало паломничество в святые места.)
И действительно, глухие места эти в верховьях Енисея будто специально были созданы для уединенной жизни, где между человеком и Богом не было места для посредников.
«Жестокое житие»
«Господь сказал ей, спящей: “Ты живешь в клетке и умрешь в ней, дабы один ведомый человек заприметил тебя, навсегда запомнил и запечатлел твой облик и свое представление о тебе в поэме, место которой в сцеплении времен закреплено навечно. Тебя гнетет неволя, но слово о тебе прозвучит в поэме”. […]
Спустя годы Данте умирал в Равенне, столь же оболганный и одинокий, как и любой другой человек. Господь явился ему во сне и посвятил его в тайное предназначение его жизни и его труда. Данте, пораженный, узнал наконец, кем и чем он был на самом деле, и благословил свои невзгоды. Молва гласит, что, проснувшись, он почувствовал, что приобрел и утратил нечто безмерное, чего уже не вернуть и что даже от понимания ускользает, ибо законы бытия непостижимы для безхитростных людей».
Хорхе Луис Борхес.
Все детские мои воспоминания начала 1960-х совершенно неожиданно вновь ожили в 1982-м, когда в «Комсомольской правде» началась публикация «Таежного тупика» журналиста и путешественника, ведущего популярной телепередачи «В мiре животных» В.М. Пескова (1930–2013), прогремевшая буквально на всю страну.
Те, кто не был подписан на «Комсомолку», вынуждены были ловить ее в киосках «Союзпечати». Если не удавалось купить, просили номер у более удачливых своих друзей почитать на вечерок. Свою папку с вырезками, когда на будущий год мне удалось приобрести документальную повесть, вышедшую отдельной книгой, я отдал одному своему знакомому. С тех пор книга выходила пятью изданиями.
История вкратце была такова. Семья отшельников-староверов Лыковых была обнаружена геологами в верховьях реки Абакан в Хакассии 15 июня 1978 г.
Глава семейства Карп Осипович был родом из села Тиши, находившегося неподалеку от Абакана. Вскоре после революции, уходя от преследований Частей особого назначения (т.н. «чоновцев») или «военно-партийных отрядов», братья Лыковы оставили родные места, найдя себе более уединенное место.
После того, как в начале 1930-х на глазах Карпа чекисты убили его брата Евдокима, он, к тому времени уже женатый и обзаведшийся детьми, ушел в глухую тайгу. С тех пор Лыковы и жили там в полной изоляции от внешнего мiра, пока геологи не обнаружили их случайно в горах Абаканского хребта Западного Саяна у реки Еринат – притока Абакана.
Написать об этом событии было доверено В.М. Пескову – проверенному журналисту, с 1956 г. работавшему в «Комсомольской правде». Очерки Василия Михайловича открыли мiру историю старообрядцев Лыковых. Она имела огромный резонанс не только в Советском Союзе, но и на Западе.
Однако и слова «было доверено» не случайны. Через два-три года после песковской публикации (работал я тогда в подмосковной одинцовской городской газете «Новые рубежи») судьба свела меня с писателем Львом Степановичем Черепановым – моим иркутским земляком. (Родился он в 1929 г. в деревне Картухай, между Качугом и Верхоленском.)
За свою жизнь он успел немало. Служа в частях ВВС, участвовал в Корейской войне. Вернувшись из армии, окончил Иркутский госуниверситет.
Сотрудничество в газетах (иркутских «Советской молодежи» и «Восточно-Сибирской правде», хабаровской «Тихоокеанской звезде», общесоюзной «Лесной промышленности») перемежалось у него с работой помощником капитана на тихоокеанском рыболовецком траулере и заместителем директора леспромхоза на севере Красноярского края. В результате появились его книги: роман «Горбатые мили» и художественно-публицистическая книга «Леснина», удостоившаяся предисловия знаменитого русского лингвиста академика О.В. Трубачева.
Семью Лыковых Лев Степанович посетил одним из первых, примерно через месяц после того, как их обнаружили геологи. Однако напечатать об этом в газете ему в то время не разрешили. Табу было снято, как мы писали, в 1982-м.
Песковская публикация была идеологически выверенной. По мнению Василия Михайловича, именно чрезмерная религиозность привела Лыковых в «таежный тупик». «В его публикациях, – пишут сегодня, – легко было заметить иронические интонации по поводу “темноты”, “обрядоверия” и “фанатизма” Лыковых». (При этом сам журналист, в течение нескольких лет безпрепятственно посещавший заимку, так и не смог верно определить религиозную принадлежность семьи, утверждая, что те принадлежат к странническому толку.)
Не согласный с подобного рода идеологизированной оценкой, Л.С. Черепанов недоумевал: «Как может личность быть в тупике, если она живёт и всё делает по совести? Никогда человек не встретит тупик, если живёт в мире, в согласии с природой, без оглядки на кого бы то ни было».
Уже в первую свою поездку на Еринат Лев Степанович отправился не один, а вместе с авторитетными специалистами-медиками, которые уже в то время предупредили власти о том, что во имя безопасности семьи Лыковых, длительное время находившихся в полной изоляции от людей, а потому не обладавших иммунитетом, необходимо ввести полный запрет на посещение их посторонними людьми.
Ко времени обнаружения, семья Лыковых состояла из пяти человек. Супруга Карпа Осиповича, Акулина Карповна, скончалась еще в 1961 г. от последствий голода, возникшего в результате неурожая. Помимо отца было четверо детей: Савин (ок. 1926), Наталия (ок. 1936), Димитрий (ок. 1940) и Агафья (1945).
Смерть пришла к Лыковым через три года после встречи с цивилизацией.
В октябре 1981 г. скончался Димитрий, в декабре Савин, а еще десять дней спустя – Наталия. Последующие семь лет Агафья жила с отцом Карпом Осиповичем, пока и тот не преставился 16 февраля 1988 г.
Ученые утверждали, что причиной этого мора «могли стать болезнетворные микроорганизмы, занесенные посещавшими их городскими жителями».
Верующие причину видели в другом: в «замiрщении» – контактах с мiрскими людьми.
«Два раза (всего!) выезжал я на природу – на водохранилище на катере и на мало-большой Абакан, – писал Виктор Астафьев в августе 1983 г. Валентину Курбатову. – […] Проехали и повидали многое. Проехали даже стоянку старообрядцев Лыковых. Песков Василий Михайлович сделал очень плохую и тяжкую им услугу, “засветив” этих чистых и святых людей, он вызвал на них стаи стервятников, да и сам, как ни горько это говорить, оказался в роли стервятника – три могилы возле дома Лыковых образовалось, остались дочь и дед, но ребята, мои сопутники, меня утешили – Лыковы собираются, судя по всему, сменить стоянку в четвертый (!!!) раз и уйти дальше в горы, что могилы эти пусты и сыновья рубят новый стан где-нибудь в новом, еще более глухом и укромном месте».
Последнее, увы, оказалось обычной – скрывающей боль и безсилие – «русской сказкой».
«Вон Лыковы, старообрядцы, бежавшие от коллективизации, – писал в другом письме, уже 1988 г., Астафьев, – только общнулись с людьми, “с погаными”, как совершенно правильно рекут они, и тут же вымерли. Осталась одна Агафья возле могил братцев и тятеньки, хотя ей предлагали выйти из тайги в “мiр”».
Правда и Л.С. Черепанову, в начале 1991 г. обратившемуся к Виктору Петровичу за помощью, тот отказал:
«Дорогой Лев Степанович!
Получил Ваше письмо и копию статьи и хотел бы поговорить с кем-то из власть имущих, но тут заболел и не дошел до них.
Тем временем пришел “Красноярский рабочий”, где снова статья о бедствиях Агафьи. Что говорить, судьба этой женщины трудная и, может быть, исключительная, но сколько я знаю людей и семей таких несчастных, таких заброшенных и властями забытых, что оторопь берет, безсилие охватывает, и никто-никто о них не печется, даже не пытается им помочь, а тут шумиха, хлопоты, газетные дискуссии и перепалки.
Ах, как мы, русские, любим шумиху там, где должно быть тихо. Даже милосердие превратили в телешоу и рвут друг у друга микрофон, чтобы похвалить себя за десятку, внесенную и помощь, даже не зная кому.
Извините меня, Лев Степанович, помогать людям надо, тем более женщине, мыкающейся в тайге, но гам и шум вокруг этого поднимать не следует, помня о том, что в родном Отечестве миллионы несчастных, заброшенных сограждан, и все они ждут помощи, сердечного отношения, надеясь, что слово “милосердие” – не рекламная агитка и не предмет для спекуляции и газетного бума.
Желаю Вам доброго здоровья. Кланяюсь. Виктор Астафьев».
Тем временем Л.С. Черепанов продолжал опекать оставшуюся одинокой после смерти отца Агафью Лыкову, даже после того, как сам переехал в Подмосковье, поселившись в Одинцове. Он часто приходил к нам в редакцию газеты «Новые рубежи», делился новостями, рассказывал о том, чего он сумел добиться.
К изучению феномена Лыковых Лев Степанович сумел привлечь ученых самых разных отраслей знаний: врачей, лингвистов, религиоведов, зерноводов-генетиков, специалистов по питанию, что принесло реальную пользу даже в космической отрасли.
Рассказывал Лев Степанович и о планах своих новых экспедиций. Летом 1989 г. на Еринат должна была отправиться очередная группа специалистов, в состав которой впервые был включен личный представитель старообрядческого митрополита Алимпия (Гусева) – А.С. Лебедев, инженер-строитель из Нижнего Новгорода.
Именно ему удалось впервые установить принадлежность Лыковых к староверам, приемлющим священство. Дело в том, что, согласно рассказам Агафьи Лыковой, ее семья, убегая в начале 1930-х в тайгу, захватила с собой небольшую кадушечку со Святыми Дарами, Которых к 1989 г. сохранилось совсем чуть-чуть, на донышке.
Взбесившаяся Цифра
«Сейчас позже, чем мы думаем. Апокалипсис уже совершается».
Иеромонах Серафим (Роуз) Платинский.
Участие личного представителя старообрядческого митрополита А.С. Лебедева имело далеко идущие последствия. Между заимкой на Еринате и старообрядческой митрополией в Москве завязалась переписка.
Результатом стало посещение Агафьи Лыковой 9 апреля 2014 г. новым предстоятелем РПСЦ – митрополитом Корнилием (Титовым).
В октябре 1989 г., во время моей недолгой работы в еженедельнике «Книжное обозрение», я опубликовал там статью «У Агафьи на Еринате», в которой, описывая ту августовскую экспедицию, предоставил Л.С. Черепанову возможность изложить его видение проблемы Лыковых.
В результате я получил отклики от нескольких разгневанных читателей, которых, как оказалось, не интересовали сами отшельники и взаимоотношения с ними нашего социума. Их почему-то волновал один лишь В.М. Песков, заслуги которого, как почему-то им казалось, ставились под сомнение теми, кто организовал эти «восемь экспедиций, занимались написанием диссертаций, книг, анализируя как “кормил, одевал и согревал лес”».
«Мне стало как-то не по себе – писала читательница из подмосковного Жуковского. – Почему писатель Л.С. Черепанов укоряет в чем-то, мне не понятно, В. Пескова?.. В. Песков безкорыстный и добрый, он любит природу и человека и не может причинить кому-либо боль».
Вот и вся логика и весь интерес!
Да что о какой-то газетной статье толковать, когда столь же резкой критике (которой он удивлялся и много лет спустя) подвергся Виктор Астафьев, опубликовавший в 1984 г. в «Новом мiре» свой рассказ «Медвежья кровь».
А ведь всего-то и написал там Виктор Петрович:
«Здесь, при слиянии двух рек, в уремной, густолесой пойме, стойбище старообрядцев Лыковых, вдруг сделавшихся знаменитыми на всю страну. Помимо журналистов, ринулись в тихое, потаенное становище разные люди, жаждущие зрелищ и развлечений. Привела сюда изможденный, изъеденный комарами отряд беззаветно преданная своему делу пионервожатая – чтоб дети разом и навсегда усвоили: ученье – свет, а неученье – тьма.
“Зайдем!” – показывают рукой в глубь густолесья спутники, старающиеся развлечь меня чем позанимательней.
“Только меня там и не хватало!” – перекрывая гул воды и рев мотора, ору я. И хотя голос относит и глушит, спутники поняли меня и успокоились. Один из них, местный журналист крепкого и несуетного пера, был у Лыковых не раз и не два. Останавливался у Лыковых еще в пятидесятые годы один из организаторов здешнего заповедника, умный лесной ученый и писатель Алексей Александрович Малышев, ныне проживающий в Теберде. Но ни журналист, ни писатель не сотворили сенсаций из деликатного материала, писали о житье-бытье Лыковых без “страстей и ужастей”, писали осторожно, не засвечивали их, как кротов, которые, будучи вынутыми из земли, на свету просто-напросто погибают.
Свежие могилы возле лыковского стана да будут наглядным уроком и укором всем, кто любит блудить ногами по лесу, пером на бумаге; помнить об этом надо для того, чтобы трагедия семьи старообрядцев не повторялась нигде более, а если уж так хочется новоявленным филантропам помочь людям, берусь указать деревни поблизости от Москвы или хотя бы в той же современной России, где многие семейства, в особенности старые люди, нуждаются в неотложной помощи, внимании, порой и в защите».
Вскоре после той экспедиции Л.С. Черепанов свел меня с А.С. Лебедевым, составившим, как оказалось, письменный отчет для сведения митрополита Алимпия.
Александр Семенович вручил мне исписанную им целую кипу бумаг. Я обработал его, дополнив и уточнив при встречах с автором кое-какие моменты, приготовив на основе этого материал для публикации в журнале «Советская литература», в котором тогда работал.
Однако вскоре, вслед за редактором журнала А.С. Прохановым, я ушел в газету «День», оказавшись в водовороте новых дел и событий. Время – впрочем, как с тех пор и все последующие годы у нас в России – было бурное.
Текст же подготовленных к публикации записей так и остался в моем архиве. Копию я передал автору доклада А.С. Лебедеву. В 1990 г. они в сокращенном варианте вышли в журнале «Родина» под названием «Таежный просвет». Своим заглавием Александр Семенович (или редакция?) явно спорили с песковским «Таёжным тупиком».
Недавно, разбирая папки в старом бабушкином сундуке на чердаке дома, рядом с записями беседы с иконописцем отцом Романом (Тамбергом) я обнаружил и эту вот. Вместе с машинописью были фотографии, копии писем Агафьи и рисунков участницы экспедиции 1989 г. красноярской художницы Эльвиры Викторовны Мотаковой, предоставленных мне для так и не состоявшейся тогда публикации Л.С. Черепановым.
Пробежавшись по тексту, мне показалось неразумным оставлять его под спудом. Дело не только в самой лыковской теме (хотя и это, конечно, интересно). Как оказалось, Александр Семенович Лебедев, получив образование инженера-строителя в обычном советском вузе, сохранил живой старорусский взгляд на вещи вполне современные.
Свой отчет в Митрополию он написал – причем, довольно свободно, учитывая то, кому он был адресован, – в форме древнерусских хожений. При этом, ничуть не стилизуя, не «старя искусственно» постсоветскую реальность, цитируя даже – весьма к месту – и Маяковского (выпавшего из публикации в «Родине»).
В соответствии с этим документ этот и был озаглавлен нами: «Хожение старообрядца Александра Лебедева на Каа-Хем-реку и в горы Саянские в лето от Сотворения мiра 7497-е, от Рождества же Христова 1989-е».
С описываемого нами времени прошло немало лет. Однако имя Агафьи Лыковой не забыто. Интерес в ней, к ее судьбе не иссякает. Время от времени появляются новые публикации.
Некоторые пишут о ней как об «одном из символов старообрядчества»: «это безконечная твердость духа, поразительная выносливость, терпение, умение выживать в самых сложных, самых экстремальных условиях. Тут и безусловное стояние за Веру, готовность пострадать за свои убеждения. Мы видим в этом облике пытливость ума, находчивость, живой интерес к судьбам мiроздания, умение ладить с природой и традиционное гостеприимство».
Но ведь всё это вообще обычные (пусть порой и подзабытые) русские качества. Вот что важно!
Прилетевший в апреле 2014 г. к Агафье Лыковой на вертолете старообрядческий митрополит Корнилий спросил ее о дальнейших планах. Она заявила о своем твердом намерении исполнить завет «тяти» – ни за что не покидать лесную пустынь. «Единожды приняв решение в зад ногами не идут».
Но ведь Агафья такая не одна.
«Они вон, – отмечал в 1991-м Виктор Астафьев, – только сейчас из тайги стали выходить землю брать».
В лесах Урала, Сибири, Алтая и Тувы до сих пор немало таких скитов.
Присовокупите к этому местное население, достаточно внятно описанное А.С. Лебедевым в его «хожении».
По существу, это наш – вполне реальный, практический – русский ответ нависшему над всем мiром цивилизационному рубанку, приобретшему в последнее время весьма страшненькие формы.
Всё это практика, а не теория сопротивления, которую разрабатывал в своих известных (доступных сегодня и в русском переводе) работах барон Юлиус Эвола: «Восстание против современного мiра» (1934), «Люди и руины» (1953), «Оседлать тигра» (1961).
Замечательной иллюстрацией того, с чем нам всем предстоит столкнуться в самом ближайшем будущем, являются «утечки», «проговоры», часто намеренные, но иногда, возможно, и граничащие с оплошностью. Недаром говорится: «Нет ничего тайного, что не стало бы явным».
Вот отрывок из недавней беседы главреда «Завтра» А.А. Проханова с советником министра внутренних дел РФ, отставным генералом-майором милиции криминологом Владимiром Семеновичем Овчинским, специалистом и протагонистом грядущей цифровой цивилизации.
«Вопрос мой вот о чём, – обращается писатель к своему собеседнику, желая потрафить ему и, одновременно, как бы чего-то все-таки опасаясь. – Есть одна милая старушка, живущая в Боголюбском монастыре, она недавно приняла постриг. Она по сей день отказывается брать новый паспорт. За это её гнетут уже монахи, игуменьи требуют, чтобы она взяла паспорт. Она не хочет. Не хочет брать из-за этих рудиментарных, древних, во многом дремучих представлений о коде, о “числе зверя”, о чипизации. Не значит ли, что эта, казалось бы, дремучая старушка подняла восстание против цифры, что это – революционер, который обрекает себя, может быть, на гибель и на смерть, но не хочет подчиниться цифровому рабству?»
Ответил В.С. Овчинский (как, видимо, и подобает сыну заслуженного работника МВД СССР Семена Самуиловича) с присущим многим из них высокомерием непрошенных учителей, через губу:
«Во-первых, то, что происходит, – не цифровое рабство. Это та новая реальность, которая будет развиваться по своим законам. Во-вторых, революционер – это человек, который ведёт за собой других людей, чтобы устранить некое положение, убрать и сломать, допустим, цифровой мiр. Уже есть понятие цифровых луддитов, и будут те, которые станут сопротивляться. То, что вы сказали, – это просто категория людей, которые будут уходить от этого, как беглецы, как отшельники. Всегда будет такая категория, но очень незначительная. И её в конце концов настигнут, потому что уже от этой бабушки ничего не будет зависеть. Её всё равно превратят в цифру, как бы она ни сопротивлялась».
Предельно откровенно, как о диковинном звере каком-то («настигнут»), не правда ли?
Почти что как пелось в одной, советских времен еще, песенке:
Загоним все народы в катакомбы
И сбросим сверху атомные бомбы!
У постоянных читателей газеты на публикацию была, в основном, отрицательная реакция: «…Сегодня на страницы “Завтра” он вывел реального киборга, для которого людей уже нет. […] “Сумма технологий” родила чудовищных технократических Големов, для которых не может быть ничего святого».
Хотя отрицание это, как видим, и без глубокого понимания духовной сути происходящего, что, разумеется, и неудивительно: инструментария для этого у вечновчерашних «завтравцев» и их фанатов-читателей нет. А ведь господин Овчинский особо и не скрывался, совершенно открыто называя отцов цифровой экономики (точнее было бы всё-таки сказать – цивилизации).
Это, прежде всего, основоположник кибернетики и теории искусственного интеллекта Норберт Винер (1894–1964), по семейному преданию потомок известного каббалиста Моисея Маймонида из Кордовы. О нем мыуже однажды писали.
В наши же дни эту идею, по словам Овчинского, выдвинул американский экономист Джереми Рифкин – сын бакалейщика и его соплеменницы из семьи выехавших из России ортодоксальных евреев. Самой важной в рассматриваемом контексте стала вышедшая в 2011 г. его книга «Третья промышленная революция», после чего Рифкина приблизил к себе американский президент Обама и лидеры Евросоюза.
Каббалистическая основа проекта, как видим, налицо. Однако обвинять – в данном конкретном случае – А.А. Проханова за «предоставление трибуны» пропагандисту «человеконенавистнических идей» я все же не стал бы.
В пользу Александра Андреевича свидетельствуют заголовок, который он дал интервью: «Слово и цифра», сопровождающая его иллюстрация – средневековая гравюра «Каббалист» и, наконец, присутствующие, но при этом непроцитированные им непосредственно начальные стихи первой главы Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его».
О значимости этого Евангелия, и особенно в данном контексте, мы также как-то писали.
В вопросе же, заданном Прохановым, напоминание об этих евангельских словах выглядит так: «В начале была цифра, и цифра была у Бога, и цифрой был Бог. Это то, к чему стремится цифровая реальность, – выкинуть слово как нечто иррациональное, божественное, связанное с эмоцией, с творчеством мiроздания в целом. Заменить его цифрой, заменить такой категорией, которая поддаётся уразумению, модификации, поддаётся тиражированию. Я повторяю: конфликт между, условно говоря, словом и цифрой – это гносеологический... конфликт…»
Как же реагирует на это Овчинский? – С одной стороны, запугивает: «Это тотальная реальность». С другой, пускает по ложному следу: «Панику поднимают атеисты [sic!]. Цифра никогда не заменит Творца».
Но это всё пустяки. Ведь получена поддержка на самом верху…
О присутствовавшем в июне 2017 г. на Петербургском международном экономическом форуме Президенте первый вице-премьер РФ Игорь Шувалов во всеуслышание заявил, что тот буквально «полностью заболел» цифровой экономикой. (Приключилась же эта «болесть», кстати говоря, сразу же после встречи Путина в последних числах мая во Франции с президентом Макроном, той самой, во время которой, как говорили некоторые, ВВП от имени Запада был предъявлен некий ультиматум.)
Во время состоявшейся несколько дней спустя после форума (15 июня) «прямой линии» Путин внес коррективы, заявив, что цифровой экономикой не болен, но у страны без нее нет будущего. Так что заявление Овчинского о том, что киберэкономика «это тотальная реальность», – по существу является парафразом этого заявления Президента.
Вот и не верь после этого появившимся еще в 2016 г. сообщениям о замеченной на запястье президентской руки «красной каббалистической нити».
Заболтанная, конечно же, сразу после вброса в информационное поле, эта новость (объявленная сначала фейком, а потом, когда были представлены видеодоказательства, получившая интерпретацию некоего амулета «от зла и болезней», носимого «из-за страха потери удачи и богатства») теперь она, кажется, обретает смысл.
Интересно, что впервые, как говорят, эту «красную нить путинской защиты» заметили 19 мая 2016 г.
Но ведь это день Святого Иова Многострадального, а, значит, день рождения нашего Царя-Мученика. Вот, стало быть, Кто обратил наше внимание!
Так вот и сходятся начала и концы. Выстраивается из осколков четкая линия. И тайное становится явным.
В стремительно приближающийся к нам предвыборный период часть этих торчащих острых ушек постараются подровнять, дабы те излишне не раздражали, однако снять полностью все вопросы просто невозможно.
А потому впору вспомнить слова, обычно приписываемые Аврааму Линкольну: «Можно обманывать часть народа всё время, и весь народ некоторое время, но нельзя обманывать весь народ всё время».
А еще приходит на память сказанное уже в наше время, в 2004 г. митрополитом Одесским и Измаильским Агафангелом:
«В настоящий исторический момент абсолютно всё, происходящее в мiре, имеет причины духовные, а последствия – апокалиптические! Без учета этого невозможно правильно понять суть происходящих в мiре событий […]
...Глобальное общество строится именно сейчас. […] Путь этот, несомненно, является регрессивным, тупиковым, ведет к самоуничтожению цивилизации.
Нынешний процесс глобализации несомненно приведет к воцарению антихриста и кончине мiра. Это мы должны свидетельствовать перед всеми как непреложную данность».
Сентябрь 2017 г.
>>