Таёжный Тупик
<< Кто же вы, Лыковы? >>
Афанасий Шадрин
История эта началась 53 года назад. И первого блокнота уже не сохранилось. Да и был ли он? В ту пору восемнадцатилетним корреспондентом газеты «Советская Хакасия» попал я в дальнее таежное селение по Абакану, за Абазой – то ли Матур, то ли другое, уже запамятовалось. В ту пору все казалось нипочем, а поиск новизны представлялся самым достойным делом газетчика. Ждал оказии, чтобы вернуться назад. И тут к вечеру сразу пристало к берегу селения несколько моторных лодок, редких в ту пору. Обычно рыбаки и промысловики ходили по воде на шестах и в верховья.
Оказалось, что группа эта идет к Горячему Ключу. Я так и подскочил: вот удача! Уже была в газете короткая заметка, что вода в таинственном Горячем Ключе была целебной и с давних пор использовалась местным населением Хакасии для исцеления многих недугов. Да и из Тувы и даже с Алтая туда приезжали. И еще одно: за год-два до того в тех глухих местах организовался колхоз из староверов. О религиозных заповедях и запретах последних я знал не понаслышке: были и в нашем роду старообрядцы. Я решил, что бы там ни было, поехать в заманчивые места.
Но меня тут же охладили: лодки заняты, взять не могут, да и едут надолго. Я не поверил: видел, что место и для меня нашлось бы. Был среди плывущих в Горячий Ключ знакомый по Абакану. Знал, что работает он в милиции, новичок там, как и я в редакции. Попробовал через него уговорить взять меня с собой.
Он помялся, а потом сказал, что-де едут они по такому заданию, о каких в газетах не пишут. И вообще мне следует быть от группы подальше. Время-то вон какое!..
Время было тревожное – 1937 год. А через год или позже, когда я работал в «Красноярском рабочем», мы снова встретились с тем абаканским знакомцем. Разговорились. Спросил я и о том, за каким же делом ехала в верховья Абакана милицейская команда. И он поведал такую историю.
Колхоз-то из старообрядцев сколотили. Но люди жили по своим хуторам, разрозненно. А когда по просьбе председателя колхоза некоторым промысловикам выдали охотничьи ружья, кому-то показалось, что там затевается опасное для страны дело, вместо колхоза сколачивается вражеский отряд. Решено было следить за староверами. А как?
По приезде на место потребовали явиться хуторянам к Черному озеру. Некоторые засопротивлялись, начали тайно уходить в тайгу. За ними устроили погоню, иных настигали, в бежавших стреляли. Заступился было за беглецов председатель, посланный сюда когда-то учителем Был он из местных. Но кто-то предположил, что, возможно и он, как полковник Постельников, скрывающийся колчаковец. В ту пору в Хакасии еще помнили историю разоблачения скрывавшегося в Арбатах под чужой личиной карателя-колчаковца Постельникова, расстрелянного в 1932 году. Словом, заступника староверов забрали в Абакан и объявили врагом народа.
Была в рассказе моего знакомца протокольность, недоговоренность. А когда я обмолвился, что, может быть, рассказать об этом в газете, он снова дал совет: лучше об этом молчать. Подальше от греха.
...Поздней осенью 1969 года мы, трое журналистов, отправились на моторной лодке с проводником, известным знатоком тех мест Юрием Маганковым к Горячему Ключу за кедровыми шишками, да и вообще захотелось побродить по тамошним горам-долам. Мне вспомнилась давняя таежная драма со старообрядческим колхозом. Некоторые из названий тех мест уже слышал раньше. При впадении в Абакан почти неприметного ключа Мельничного Юрий, весь путь обогащавший нас местной топонимикой, отметил, что вверху по нему и лежит озеро Черное. Там когда-то и был старообрядческий монастырь.
На третий или четвертый день нашего плавания пристали к берегу с избушкой промысловика за устьем Бедуя. В его верховьях и находится Горячий Ключ. Туда мы засветло сходили пешком. Вернулись, когда начало темнеть, уставшие. А тут нас ждала удача: в котле на костре варилось мясо. Рядом с Юрием был еще человек, он-то и привез необыкновенную, по крайней мере, для нас дичину – медвежатину. А представил незнакомца наш проводник так:
– А это и есть Лев Золотавин.
Дело в том. что Юрий поражал нас не только названиями ближних и дальних мест на реке, но и показывал, где начинаются и кончаются промысловые участки, называл их владельцев. Рассказывая о двух братьях, Льве и Леониде Золотавиных, остановился, так сказать, особо: считал их лучшими знатоками этих мест и удачливыми охотниками. Мы проговорили с Львом Золотавиным почти до полуночи о промысловых делах и таежных историях. Отец его – из алтайских староверов. После революции бежал с семьей через Телецкое озеро сюда, на Абакан. Были тут то ли родственники, то ли знакомые, староверы Лыковы. И первое время жили рядом с ними на хуторе Лыкове. Кстати, это наименование можно встретить и на современных картах. Сохранились у Льва и его брата Леонида и детские воспоминания, как сгоняли староверов из хуторов в колхоз, на озеро Черное, а позже в Матур. А некоторые, в том числе и братья Лыковы, ушли в верховья Большого Абакана, на Усть-Каир. У них были родственники в Алтайском крае и вроде бы в Туве. И старший, женатый брат Евдоким, человек бесстрашный и удачливый, нередко ходил через хребты к родственникам. Иногда его переходы замечали пограничники, гонялись за ним, но он ускользал. Предупреждали через семью, что несдобровать ему, если еще заметят на границе. Более того, Усть-Каир входит в заповедную зону, и Лыковым вообще следует переехать в верховья, к людям.
Случилось так, что однажды пограничники снова появились в Усть-Каире. В это время Евдоким был на огороде, неподалеку от избушки. Пошли приехавшие туда. А как увидел старший из Лыковых, что идут пограничники, видимо, подумал, что идут арестовывать его. И на виду у них кинулся в чащу. Ему крикнули, чтобы остановился, начали стрелять, сначала вверх, а потом и вдогонку. И случайно или прицельно застрелили.
Единственный сын Евдокима Саввин остался сиротой. Но ненадолго. Младший брат Лыковых Карп женился на вдовой невестке, поклявшись быть отцом своего племянника. При этом по каким-то старообрядческим канонам до того или уже после кончины получил Евдоким и второе имя – Игнатий, под которым он и стал именоваться позже в публикациях об «открытии» Лыковых...
– Но, рассказывают, вы общались с ушедшими из мира, как называют себя те, кого в простонародье окрестили «дикими».
– Да, бывало такое, – отвечал Лев. – После смерти брата Карп с женой и Саввином забрались дальше в глушь, и никто долго о них ничего не слыхал. А я как-то пробрался на моторке выше Усть-Каира. Вижу, на берегу за кустами нечто вроде сетей висит. Подошел – они, да уж очень необычные: из толстых суровин, значит, конопляных ниток. Еще прошел – травяной балаганчик дымит: рыба коптится. И тут увидел: побежали от меня двое: мужик в высокой папахе и вроде мальчонка. Крикнул им: «Да я свой, Золотавин, не бойтесь». Остановились. Но старик сторожится, видать, не доверяет. Ну, еще перебросились словами. И поверил, подошел ближе, присматривается. Даже признал: «Ай, правда, из Золотавиных». Схож лицом я с отцом своим. Заметил – в руках у него нечто вроде кувалды. А пригляделся – это же топор, сточенный до обуха, в тупой клин..
Далее Лев Золотавин, как записано в моем блокноте, уговорил старика с мальчиком посидеть вместе у костра. Тот назвался Карпом Лыковым. Но где стоит изба – об этом умалчивал.
– Видать, боишься, – догадался Лев. – Ну, да твое дело. А вот с топором и еще в чем-то помогу. Привезу в другой раз новый и оставлю в том балагане, где рыбу коптите. Не рушьте его.
– Зачем же знать миру, где и как мы живем, – говорил старик. – Может, до сих пор ищут нас. Слышал, Иван Тропин да и отец твой водили пограничников по нашим следам, искали.
Было такое – это знал Золотавин от стариков и родных, что и отца, и других, считавшихся уже бывшими староверами, команды милиции назначали в проводники по тайге. Отказаться от такого назначения было делом опасным.
Вернувшись из этого плавания, пытались мы с Альбертом Урманом рассказать о мытарствах староверов на страницах нашей газеты «Красноярский рабочий». Ведь после XX съезда партии, разоблачившего культ личности, сталинские репрессии, прошло 13 лет. Но «оттепель» миновала, и снова подобные темы стали уже закрытыми.
Прошло после того с десяток лет. И в том же «Верхнеабаканском блокноте» от 1937 года появились у меня новые записи. Минусинские геологи обнаружили Лыковых – Карпа Осиповича с детьми. Фотограф экспедиции, знакомый по прежней работе в местной редакции Юрий Павлович Чернявский сделал, как говорят сейчас, «скрытой камерой» десятки снимков Лыковых, их избушку снял, огород, снасти и подарил мне целый пакет фотографий.
Звоню в Абакан А.. Урману сообщить новость, что отыскались те самые Лыковы, о которых нам рассказывал Лев Золотавин.
– Я уже все знаю, – без ожидаемого энтузиазма отозвался Урман. – Звонил в редакцию, предлагал материал. И снова – глухо. Запрет. Хотя об обнаружении группы тюменских староверов еще недавно протрубили на весь мир.
В 1983 году наконец появились первые публикации о Лыковых. В газете «Комсомольская правда» В. Песков дал серию очерков «Таежный тупик». Он считает, что причиной, отшельничества семьи была крайняя форма религиозного фанатизма. Не притеснения и гонения властями людей, привыкших к таежной свободе, а религия вроде всему виной. Более того, автор причисляет Лыковых к крайнему старообрядческому толку «бегунов», который относится к более темным, изуверским и мракобесным. Не отошел еще В. Песков от заданности, идеологической направленности оценок, Хотя и клянется в дружбе с Лыковыми, в уважении к ним.
И другие авторы центральных изданий рассказывали о таежных скитальцах в таком же духе. Правда, уже снисходя до признания над ними насилия. Даже о гибели Евдокима-Игнатия уже говорилось открыто: застрелен, как зверь, убегающий от охотника, ни за что ни про что. Иногда в публикациях экзотика уступала место социальному, общечеловеческому анализу как удивление. Прожить столько лет и в таких условиях семье с малыми детьми – ведь это почти подвиг!
А почему – почти? Оценка должна исходить из конкретного анализа существовавших условий – политических, социально-экономических, исторических и нравственных без привычных идеологических рамок.
Уход «из мира», отчуждение для Лыковых (а убежали в 37-м от колхоза не только они) от колхоза-сселения было не тупиком, а выходом из тьмы насилия системы изуверства, если хотите, было поиском светлой человеческой доли. И в обратном не переубедят меня обличитетели старообрядчества нашего времени. Именно духовная раскрепощенность и свобода помогли Лыковым выстоять в своей робинзонаде, выработать смелость, находчивость, упорство для выживания. Им было труднее, чем Робинзону, во много раз. Тому природа каждый день преподносила свои плоды. А в верховьях Абакана бесснежное время длится месяца четыре в году. А бывает и так, что все месяцы в году – с заморозками. А Лыковы выстояли, сохранили свою человеческую сущность. Каждый оставался тружеником до конца дней своих, все оказались наделенными высокими нравственными качествами. И грамотой владели. И какая из грамот – дипломированная и аттестованная, современная или их – древнерусская, с религиозным уклоном – в большей степени сохранила в себе просвещенность и человечность – еще можно поспорить, потому что последняя обращена в сторону человеколюбия и добра.
Ох как привыкли мы расставлять по полочкам и по цвету все в жизни на свой вкус и, наверное, по своему подобию. Встретились в статьях и гневные слова по адресу Тропина и Золотавина-старшего. Какие-де они нехорошие – были проводниками в командах милиции по поиску беглых староверов. Да, водили, боясь обвинения в пособничестве беглецам, а по сути, страшась скорой расправы. Но ведь не на вели ни на один след, уводили в сторону, зная каждый уклон и поворот в тайге. Зачем же переворачивать все для очернения одних, чтобы доказать белизну других?
Да, Лыковы, я считаю, совершили подвиг. К сожалению, критические стрелы по адресу их религиозности в этих исследованиях увели от главной сути обобщения всего ценного из их опыта выживания в экстремальных условиях и обретения в этом поиске редкостных результатов. Если хотите – не только для практики таежной жизни, но и для большой науки. Заголовки статей о Лыковых – «Заточившие себя», «Бегство от жизни» – рисуют ложную картину, ведут к тупиковым выводам.
А между тем лишь частичное прикосновение ученых к опыту Лыковых вызывало их удивление и восхищение. Научный сотрудник Ишимского НИИ картофелеводства О. Полетаева и ее коллега из пединститута доцент В. Шатульский, 'кандидаты сельхознаук, исследовали образцы картофеля, выращиваемого Лыковыми, И вначале не могли поверить – еще и еще раз проверяли его питательность. Это же чудо! Ученые всего мира подняли за много лет лишь до 20 процентов крахмальность клубней этой культуры. У нас в лучшем районированном сорте немецкой селекции Адретта – 19 процентов. А в лыковском – 26,2 процента. И в полтора раза больше сухого вещества.
Можно было бы привести и другие примеры удивительного результата, которого го добились Лыковы в процессе освоения жизни в суровых условиях, пополнения ценных навыков выживания в экстремальных условиях. Следовало бы не увлекаться экзотическими изысками и скороспелыми выводами вчерашнего мышления, а по-хорошему изучить все ценное, что дала семья за годы своего таежного скитания для обогащения всех нас готовыми образцами нормального существования, а не только выживания. И добрая книга об этом, наверное читалась бы с не меньшим интересом, чем приключения Робинзона Крузо. По крайней мере, с большей пользой.
6 октября 1990 г.
>>